Страница 122 из 130
Войдя в пустой, безлюдный поселок, мы оказалась в западне.
Двигаться вниз по реке было не на чем и не с чем. Идти назад тоже не могли — началось осеннее бездорожье. Оставалось ожидать морозов практически без провианта. Чтобы как-то продержаться, начали ловить оставшихся в поселке собак, кошек, варить невыделанные кожи, стрелять ворон. Иногда удавалось добыть оленя. Что интересно, первого добыл сам Пепеляев.
До этого он отправлял несколько команд на охоту, но стрелки приносим самое большее рябчиков. Тогда рассерженный генерал взял лишь одного казака и с утра отправился в сопки. Дальше привожу историю охоты в пересказе самого казака Гаврилы:
«Свежий след оленя нашли на склоне холма. Я потрогал рукой отпечатки.
— Снег чуть затвердел — часа три, как прошел. Здоровый — высоко стоит, шаг широкий, — говорю генералу. Начал порошить снег, солнце просвечивало мутным пятном. Олень, видать, почуял нас, свернул в густую поросль колючих елок. Когда зашли туда, в саженях в тридцати что-то мелькнуло, с лап ели посыпался снежок. Пепеляев вскинул карабин и выстрелил без упора. Слышу мягкое «чпок». Кричу: «Попали!»
Вижу, зверь дыбится в снегу. Потом мекнул и рванул в чащу.
Бежать за раненым зверем сразу нельзя: разгоряченный, уйдет далеко. В таких случаях надобно посидеть у костра, попить чаю и только после того идти. Подранок, ежели его не преследуют, ложится, а пролежав хоть час, он уже не может быстро бежать. Но, как на грех, снег загустил и мы, чтобы не потерять след, не стали ждать.
Олешек часто укладывался раненым боком на снег, но заслышав нас, вставал и продолжал путь. Съехал с берега на молодой лед. Пошел через речку. Несколько раз проваливался. Возле мелкого, бурунистого переката упал на колени и ткнулся мордой в черную воду. Я стою — вода хоть и не глубокая, но ледяная. А у меня ноги больные.
Генерал ругает: «Чего, брат, стоишь? Оленя под лед затянет». А я молчу, не знаю, как объясниться. Генерал, видя такое, осерчал, быстро стянул с себя сапоги и брюки. Обмотал ступни портянками и пошел сначала по льду, а потом по колено в воде. Привязал к рогам веревку. Олень попытался встать. Упал, забился, генерала обрызгал. Кое-как вдвоем подтащили тушу к берегу.
Я мигом соорудил костер. Надрезал горло оленя и заполнил котелок кровью. Генерал не побрезговал — выпил. Тушу разделали, засыпали снегом и вернулись в поселок. С собой токо с пуд мякоти взяли. Остальное доставила опозоренная охотничья команда. После такого урока враз добыли трех оленей».
Вот такой геройский офицер командовал нами! Как не пойти за таким?!
Когда дорога подмерзла, 5 ноября вернулись в Аян. Здесь отъедались и восстанавливались, готовились к боям в условиях суровой якутской зимы.
Приняв подошедшие из Владивостока на большом океанском пароходе «Томск» боеприпасы, теплое обмундирование, провиант и подкрепление из 190 человек во главе с генералом Вишневским, в середине декабря 1922 года мы опять были в Нелькане. Передохнув после тяжелого перехода через Джугджур, двинулись несколькими эшелонами на Якутск, распределив на четырехстах нартах боевые и съестные припасы.
Пошли, хотя понимали, что шансов на победу немного, но непоколебима была вера в нашу правоту. Дороже России для нас ничего не было.
Одновременно с нами из Охотска, отрядом численностью 250 бойцов, на трехстах оленьих упряжках выступила дружина генерала Ракитина.
По дороге нам встречались торговцы, едущие из Якутска. Они рассказывали, что партизанский отряд капитана Артемьева регулярно совершает успешные набеги на Петропавловский гарнизон красных, а в устье реки Мили стоят еще более сотни белопартизан. Такие сообщения воодушевляли, поднимали наш боевой дух, помогали преодолевать трудности.
Олени и лошади тонули в глубоких сугробах. Местами сильно досаждали наледи. Ручьи промерзли и грунтовая вода, лишившись слива, просачивалась и расползалась где поверх наледи, а где прямо по дороге, покрывая ее слой за слоем льдистой кашицей.
В промокших валенках и унтах ноги коченели. Приходилось останавливаться и разводить костры, чтобы просушить обувь. Ночевали кто в палатках, кто в тунгусских чумах. Кому не хватало места — у костра. В чумах спали и люди, и собаки — все вместе, зато тепло и нет нужды каждые пять минут поворачивать замерзший бок к костру.
Холода стояли жестокие. Бывали дни с такими морозами, что плевки превращались в ледышки, не долетев до земли.
Прибыв в Усть-Миле в середине января, остановились чтобы отладить взаимодействие батальонов, кавалерийских эскадронов и влившихся партизанских отрядов. Остатки отряда Степанова, под командованием подполковника Лосева, присоединившиеся к нам еще в Усть-Юдоме, включили в наш второй кавалерийский эскадрон.
Две недели занимались подготовкой к предстоящим боям, не думая об отдыхе. Почти непрерывно шли совещания, вылазки по делам военной разведки, по налаживанию связей с сохранившими самостоятельность партизанскими отрядами. Моральный дух дружины поддерживался тем, что население охотно помогало продовольствием и снаряжением. По всему чувствовалось, что люди рады нам и ждут от нас перемен к лучшему.
Под Петропавловском, грамотно применяя военные хитрости, разгромили одну за другой две роты красноармейцев местного гарнизона под командованием Дмитриева.
Встревоженные большевики срочно провели в Якутске областной съезд. На нем они продекларировали политику примирения, полной амнистии, привлечения видных якутов в Областной Совет и даже создания вооруженной Якутской дружины из числа бывших белоповстанцев. Это был сильный ход. Он заметно ослабил недовольство местного населения перегибами красных в предыдущие годы.
В это время к нам присоединилась охотская колонна генерала Ракитина. Готовя почву для овладения Якутском, Пепеляев направил в глубь области ряд небольших отрядов, дав им задание тревожить противника налетами в разных уездах. Подобным «веером» он старался скрыть от красных движение наших главных сил на слободу[147] Амга. Этот дальновидный ход в скором принес хорошие плоды.
Слобода, расположенная на возвышенности, представляла в тактическом отношении довольно выгодную и сильную для красных позицию. Подступы к ней со всех сторон были открыты на две-три версты и хорошо простреливались. Единственным и серьезным ее недостатком было то, что Амга состояла из одной улицы, вытянувшейся на две версты и для ее обороны требовались значительные силы.
5 февраля в 5 часов утра объединенная Добровольческая дружина при пятидесятиградусном морозе, молча наступая с двух флангов, шагая, как на параде, без единого выстрела, под смертоносным огнем девяти пулеметов заняла этот важный опорный пункт красных — дорога к центру огромного края была открыта. Почерневшие от мороза и копоти костров лица наших ратников засветились радостью.
Эта триумфальная победа имела огромное значение для поднятия боевого духа дружины — ведь сколько было пережито лишений! Но больше всего радовало, что в наших руках оказались бесценные трофеи: легкие и тяжелые пулеметы, винтовки, патроны, гранаты и несколько тысяч пудов провианта. По распоряжению генерала Пепеляева, во все близлежащие села были разосланы гонцы для записи в дружину, сбора теплой одежды, перевязочных материалов. Через несколько дней стали подъезжать небольшими группами новые добровольцы. Их сразу распределяли по ротам и офицеры приступали к занятиям с ними.
11 февраля 1923 года разведка доложила, что из Петропавловска на Амгу идет отряд красноармейцев под командованием поляка Ивана Строда. Было похоже, что они не знали о падении Амги.
Пепеляев отправил навстречу, для организации засады, смешанный батальон и офицерскую роту, всего 230 штыков, под командованием генерала Вишневского. По данным разведки выходило, что красным не избежать ночевки в аласе Сасыл-Сысы (Поляна Лис), что в тридцати верстах от Амги.
147
Слободой в Якутии называли села, где построена церковь, имелось волостное управление и торг, т. е. своеобразный сельский центр, к которому зачастую приписывалось несколько деревень.