Я останусь

— Гроза?! — изумленно рокочет за спиной бас.

Мы оборачиваемся вдвоем, с ошеломлением уставившись на идущего к нам здоровенного «лося» с густой рыжей шевелюрой и лыбящегося во все тридцать два. Один удар сердца, еще один и приходит узнавание: Ванька Зубин! И медвежьи объятия, сжавшие что тиски и сопровождающиеся ликующими не по-взрослому воплями.

— Гроза! Невероятно! Аааа! А хороша-то! Хороша!

Он ненадолго отлепляет меня от себя, рассматривает, не веря, что я – это я. Хохочет. А после снова стискивает в своих лапищах. Я пытаюсь вырваться, но это все равно что двигать гору: никаких шансов. Потому я смиренно дожидаюсь, когда же меня-таки поставят на землю. А Ванька теребит, обнимает, сдавливая до хруста в костях, и смеется радостно. И сколько бы сии обнимания продолжались – неведомо, если бы не ровный, но властный голос за спиной:

— Иван, хорош уже мою девушку лапать.

Зубин замирает каменным изваянием и смотрит поверх моего плеча. А я высвобождаюсь из его лапищ и оборачиваюсь к тому, кто назвал меня своей. Но кроме соседа никого не обнаруживаю. Перевожу взгляд на Ваньку, потом на новоявленного собственника. Последний подмигивает мне, а Ванька вдруг широко улыбается и шагает к соседу. Они обмениваются рукопожатиями, как давние приятели. Ничего себе!

— Ты давно вернулся? — спрашивает Ванька.

— Пару дней назад, — и смотрит на Зубина по-отечески тепло и похлопывает того по плечу.

— Сашка будет рад, — басит Ванька, — он же давно тебя ждет, у него же там, ааа,  — разводит руками и достает из кармана мобильный, но сосед перехватывает его запястье.

— Не надо, Иван. Видишь, я сегодня на свидании, — и подмигивает мне. Ванька качает головой.

— На свидании? — словно не веря, переспрашивает Ванька, уставившись на нас. — А как же… — но осекается под посуровевшим взглядом соседа. Любопытненько. А Ванька встряхивает своими невозможными кудрями. — Мне же никто не поверит, — говорит он сокрушенно.

— А ты никому не признавайся, — подсказываю я.

— Но о тебе же весь интернет трубит! — парирует Ванька.

— И что же там о тебе трубят, Маруся? — сведя брови, вкрадчиво интересуется мой безымянный сосед.

— Да врут наверняка, — вмешивается Ванька.

— Зубин, иди к черту, — хмурюсь я.

— И все же, — не унимается сосед, сократив расстояние, и жестом собственника обнимает меня за талию. Дыхание сбивается от его дразнящего запаха, смешавшегося с морозом. И жар волной прокатывается по телу, пульсом застревает в висках, опаляет лицо. И вдруг становится любопытно, а каков он в постели. Странное желание попробовать его на вкус, коснуться его острых скул, пройтись губами по груди, слегка покусывая, обжигает. И щеки и без того румяные от морозного ветра, алеют еще больше.

— Ну не буду вам мешать,  — встревает Ванька. — Если что, я где-то там.

И махнув в сторону здания, уверенно двигает к стеклянным дверям. А сосед не торопится отпускать меня, держит крепко и смотрит, улыбаясь чуть насмешливо, словно предлагает попробовать избавиться от него. Ну что ж, сам напросился.

Обманчиво-нежно скольжу ладонью по его спине снизу вверх, ерошу влажные от снега волосы. Он хмурится, и рука его каменеет на талии. А я двумя пальцами прокладываю дорожку от макушки к затылку, нащупывая нужные точки. Вдох. Надавить. Выдох. И пальцы тонут в пустоте, а шею обжигает горячее дыхание.

— Почти поймала, — и я слышу, как он улыбается.

— В следующий раз успею, — парирую в тон ему, — если не прекратишь меня лапать.

— Тогда я буду начеку, — смеется, но ослабляет хватку. Я шагаю вперед и, не оборачиваясь, вхожу в здание. Черт с ним, с соседом! Не съест же он меня, в самом деле. Пусть развлекается, а я буду получать удовольствие. В том числе и от его прикосновений. И губы сами растягиваются в улыбке.

Чувствуя спиной пристальный взгляд, иду по коридору мимо раздевалок, где приходится снять верхнюю одежду. У дверей сталкиваюсь с соседом: куртку он снял, оставшись в черной футболке Хенли, темно-синих джинсах и специальных кроссовках, выданных уже здесь на ресепшене. Я тоже в таких. Черные с ядовито-зелеными шнурками и в тон им самолетами на боках.

— Спецзаказ, — поясняет сосед, демонстрируя мне самолеты-копии моих. — Зуб с детства на самолетах помешан. А эти еще и светятся в темноте. Хотя, — чешет затылок, — до сих пор не въезжаю, на кой им светиться, если темноты в парке не бывает.

— Зато детишки в восторге, — подмечаю, пошевелив носками кроссовок.

— О да, — протягивает весело. — У моего приятеля племянниц не вытащишь отсюда. Мне иногда кажется, через пару месяцев они и семиметровки покорят.

И я улыбаюсь, живо представив себе своих двоюродных сестер, которые тоже только и грезят этим парком: троллеями, подвесными мостами, канатными дорогами и прочей фигней. Удивляюсь, как они меня до сих пор сюда не затащили. А ведь пытались. Папа спас. Он у меня такой: сказал, как отрезал. Малявки его побаиваются и пока не осмелели, чтобы возражать или, упаси боги, ослушаться. Мама лишь посмеивается, наблюдая за ними. А я ловлю себя на мысли, что не хватает отцу парочки собственных карапузов.