На Закате

— Это, святой отец, вы чо хотели? — спросила она озадаченно.

— Ты здесь работаешь? — поинтересовался Кастор.

— Ну так-то помогаю господам по дому.

— Думаю скоро тебе придется помогать другим господам… Ну, я думаю, тебе-то какая разница. Кто сейчас есть в доме?

— Ну чо, я вот, Манька, Аська… Вот Пронька господина Агафона принес раненного. А вон там живет господин Проскур с семьей-то. И Кукша там их, помогает тоже.

— Спасибо, милая. Мне как раз туда. — улыбнулся инквизитор, и зашел в указанную дверь, на проскурову сторону.

В просторной передней царил полумрак, озаряемый только маленькой лампадкой в красном углу. Однако можно было различить крепкий стол, лавки вдоль стен, а на лавках лежащие под покрывалами фигуры людей. Кастор звучно откашлялся, заставляя одну из фигур привстать.

Это была крупная с широкой костью женщина:

— Проску-ур! — напуганно позвала она, уставившись на вооруженного инквизитора, ввалившегося в дом ночью.

— Благодарю вас, он мне и нужен. — кивнул Кастор. В противоположном конце комнаты находилась еще одна дверь, ведшая в дальние покои, и оттуда на голос женщины вышел мужчина, но не Проскур. Это был крепкий плечистый мужик с небольшой лысой головой на мощной шее, и выглядел он весьма угрюмо.

— Кого еще?

— Комиссар Кастор, если вы не заметили. — представился Барроумор и сам направился к двери откуда вышел мужик. — В сторону!

Однако мужик комиссара не пропустил, заступив ему дорогу.

— Извольте убраться, ваше Преподобие. — нагло проговорил селянин, — Время позднее, завтра придёте.

Полумрак скрадывал движения, и позволял нанести внезапный решающий удар. Кортик, тот самый, который недавно был у Агафона, одним движением выскользнул из петли на поясе и с хлюпаньем рассёк мужику лицо. Несчастный завизжал неожиданно тонко для своей комплекции, закрывая лицо руками и наклоняясь к полу, кровь его обильно заструилась сквозь пальцы на половики. Комиссар пихнул его ногой на бок, освобождая себе путь, и вошел, наконец в дальний покой. За спиной его уже ревели разбуженные дети и причитала в истерике женщина.

Следующее помещение было значительно меньше, здесь топилась печь, имелся небольшой письменный стол, но Проскура здесь уже не было: следующая дверь, ведшая в боковой притвор, осталась слегка приоткрыта. Кастор метнулся в неё, пролетел сквозь темный притвор, уронив какую-то кадку с мерзкой квасной жижей и вылетел на двор. Проскур удирал уже за плетнем, тщась скрыться и инквизитор помчался за ним, сбросив во дворе перевязь с мечом. Через улочку, в проем между двумя хатами, дальше на перекресток… И… Нет. Проскур исчез, хотя лунный свет заливал Сборри так, что видимость была не хуже чем в ранних сумерках, разве что тени были глубоки и черны как абсолютная тьма.

— Проклятье… — сквозь зубы сказал Кастор, однако уходить не спешил. Заместитель головы был где-то здесь, притаился как крыса в тени, за плетнем, ожидая возможности бежать дальше. Но комиссар так легко сдаваться не собирался.

— Слушай меня, Проскур! Ты хочешь оставить семью и бежать? А твои дети? Дети преступника, беглеца? Говорю тебе, если ты сбежишь, я засуну их в самый грязный приют Остера, где они будут жрать по гнилой луковице на обед пока не сдохнут от цинги. А твою жену я арестую по обвинению в пособничестве, и будет она санитаркой в пограничном гарнизоне. А в твоем доме будут жить совсем другие люди, Проскур! Выйди сюда, и Господь свидетель, твоей семьи ничего не коснётся.

Из-за плетня поднялась сутулая головастая фигура.

— И вы… вы смеете после этого называть себя служителем Бога? — тихо, но зло проговорил заместитель.

— Конечно. — ответил Кастор, — Отцы едят кислый виноград, а у детей на зубах оскомина. Ты сделал правильный выбор. Если не будешь больше глупить, все закончится хорошо даже для тебя.

Через пол часа вся инквизиционная комиссия, включая сентинелов и кучера, была размещена в доме головы. Прибыл так же местный лекарь, уже пожилой мужичок, который занялся Агафоном, которому становилось все хуже, и между делом перевязал Кукшу, того самого наглеца, которому Кастор разрубил нос.

Сам Комиссар вместе с Рориком в том самом покое, где ютился Проскур, устроили для него допрос.

Мерцая и дрожа горела трескучая толстая свеча. Заместитель сидел со связанными руками у печки, Кастор восседал за столом, а Маркус, сложив на груди руки, стоял в углу, готовый приступить к физическому воздействию при дознании.

— Всё очень просто, Проскур. Ты не просто обвиняешься в препятствовании расследованию, и организации покушения на членов инквизиционной комиссии. Я, в рамках данных мне полномочий, признал тебя виновным и приговорил к казни через повешение. Вот готовый документ, с имперской печатью. — Барроумор продемонстрировал арестанту добротную грамоту, с огруглой нашлепкой сургуча.

— Вы же сказали… — возразил Проскур.

— Знаешь, повешение для тебя это тоже хороший исход. Допустим брат Рорик мог бы предварительно выбить, а вернее вырезать из тебя какие-нибудь сведения, и это в рамках протокола. Но мы просто тебя повесим. Впрочем, я не настолько коварен… Мне нужна информация относительно судьбы детектива Грейса. Как он погиб, и где мне искать его тело. Если тебе будет чем поделиться, то я оформлю тебе амнистию и ты займешь место Агафона. Если нет, то прости, приговор останется без изменений.

— Я скажу всё, что знаю. — заговорил Проскур с готовностью. — Ваш инквизитор крепко взялся за ведьмину девку. Приказал её арестовать, и должен был увезти по утру в Шелвик, где её ждали допросы и казнь. Но за ней тут ухлестывал шурин мой, Паул. Дурачок… Околдовала она его, похоже. Он в ночь пошел к инквизитору, хотел дать ему на лапу, но что-то пошло не так и он прямо в избе заколол его шилом. Потом прибежал сюда в ужасе, к Агафону. Агафон послал с ним Кукшу, того, которого вы порезали. Они вдвоем что-то сделали с телом, а по утру Паул уехал в Синестол. Хотел забрать с собой Лию, но Агафон её не отдал, пригрозил выдать сынка инквизиторам. Вот и всё, что знаю.

— Знаешь… Ты мне не нравишься. — проговорил Кастор. — Но если я перестану держать слово, это плохо скажется на моей репутации и осложнит работу в дальнейшем… Поэтому, господин Проскур, можете быть свободны. Брат Рорик, развяжи его, и давай сюда Кукшу. Оказывается, мы с ним не договорили.

5. Завершение.

На следующее утро в Сборри царило оживление. Во-первых в селении впервые за двадцать лет сменился голова, теперь на эту должность неожиданно вступил Проскур. И это при том, что по слухам, вчера он был арестован и едва не казнён. Буквально преобразившись, куда более важный и деловитый чем раньше, он теперь раздавал распоряжения, помогая инквизиции и принимая заискивания от селян в виде разнообразных подношений.

Во-вторых с самого утра стало известно о двух чрезвычайных мероприятиях. Первым было сожжение анниного дома в Хутином-лесу, куда отрядили для этого троих мужиков под надзором Маркуса. Вторым, и куда более особенным событием было обретение тела убитого инквизитора Майкла Грейса. Паул с Кукшей не сильно утруждали себя, избавляясь от тела и имущества убитого. На дворе хаты имелось отхожее место в виде деревянной будки над ямой, и собственно в эту яму свалили и труп Грейса, и все его вещи.

Поглазеть на небывалое зрелище сбежалась практически вся деревня, наполнив толпою тесный двор на отшибе. Спереди стояли мужики, из-за их плеч выглядывали бабы, и несмотря на все их усилия не допустить детвору, маленькие любопытные головки просовывались то тут, то там понизу.

По приказу Кастора двое из селян, одним из которых был уже привычный олух Пронька, снесли будку и стали рыться баграми в открывшейся земляной дыре. Вскоре на поверхность вытащили маленькое тщедушное тело, почти не замаранное и не испортившееся, в силу зимнего времени и того, что ямой давно уже не пользовались.

Грейс оказался щуплым мужичком, со жидкими пшеничного цвета волосами. Одет обыл в простой кожаный камзол, ныне с темными пятнами крови, и конечно имел багряную инквизиторскую ленту перекинутую через плечо.