Одуванчик

  -- Мир. Мир, Абдулла. Ибо когда пророка Мухаммеда спросили: - Какое дело является наилучшим? - Он ответил: - Вера в Аллаха и Его посланника. - И ещё Его спросили: - А после этого? - И Он ответил: - Борьба на пути Аллаха. И вот, пойдём же по этому пути. И поборемся. Там же. Ты объясни по простому: с какого хрена вы погост мой разнесли?

  -- Мы... эта вот...

  -- Достопочтенный хаджи. Не надо вилять. Ты знаешь как я отношусь к тебе. Как к мудрецу и учителю! Ты! Только ты можешь дать мне свет просвещения и воду премудрости! Ибо ты - хаджи! Первый хаджи на моём пути! Ибо хадж - из наилучших деяний для правоверного! Каково же будет оскорбление Пророку, если из-под твоей зелёной чалмы, из уст, припадавших к Чёрному камню Каабы, вкушавших хрустальную чистоту источника Зем-Зем, вдруг польётся муть недомолвок и яд обмана? Изложи же мне правду, бисмиллахир-рахманир-рахим (Во имя Аллаха, Милостивого ко всем на этом свете и лишь для верующих в День Суда).

   Правду... Правда выглядела так, что у Абдуллы снова потекли слёзы. Хорошо, что Николай уже раскочегарил свой самовар.

   Николай у нас путешествует с самоваром. Любит, знаете ли, мой главный купец "чай от пуза" погонять. С полотенечком на шее. А нынче мотивировал самоварничение повышением боеспособности. Типа: а вдруг нехристи на приступ пойдут? - А тут я, уже с кипяточком наготове.

   Ташдар, "отполировав" травяным отваром принятое "на грудь" прежде, окончательно успокоился и, несколько осовев, честно изложил подробности:

   "Судьба приголубит тебя, обоймет,

   Твой слух обласкает речами, как мед,

   И, мнится, к тебе благосклонна она,

   И щедрой любви, и заботы полна,

   И счастлив ее благосклонностью ты,

   И ей поверяешь ты сердца мечты,

   - А то вдруг такую игру заведет,

   Что кровью все сердце твое изойдет.

   Устал я от этой юдоли скорбей.

   Дай, Боже, от мук избавленье скорей!".

   Убедительно. Исчерпывающе.

  -- Достопочтенный ташдар цитирует еретика-исмаилита Фирдоуси?

  -- Х-ха... Я был на его могиле в Тусе. Это был великий человек. Не оценённый правителем, но восхваляемый потомками.

  -- Да, Махмуд Газневи был возмущён упрёками в стихах по поводу ненаследственности его власти.

   ***

   Был такой... Махмуд. Вёл завоевательные походы в Северную Индию под лозунгом "священной войны" мусульман с "идолопоклонниками-индусами". В результате только одного такого похода, - а всех походов было 17, - вывез из Индии 57 тыс. рабов, денег и ценностей на 20 млн. дирхемов и 350 слонов. В это время в его собственном Хорасане свирепствовал такой голод, что только в округе Нишапура погибло свыше 100 тыс. человек.

   Потом-то он отправил 60 тыс дирхемов, по монетке за каждый стих, поэту. Но того уже вынесли вперёд ногами.

   ***

  -- Но ты не ответил: так с какого хрена вы погост мой разнесли? Ты отдал такой приказ?

  -- Нет!

  -- Ты позволил другому отдать такой приказ?

  -- Н-нет...

  -- Когда это злодеяние случилось - ты наказал виновных?

  -- Н-н-нет...

  -- Почему?

  -- Э...

   "Доколе рассудок во мраке, вовек

   Отрады душе не найдет человек".

  -- Так освети! Освети мрак рассудка и обрети отраду душе!

   Ещё при встрече в Янине я понял, что ташдар временами "тормозит". Это - не глупость, он умный человек. Но столкнувшись с новым, неожиданным...

   "Если не знаешь что делать - не делай ничего" - вот он и отбивается от меня стихотворной классикой.

  -- Друг мой Абдулла, я в восторге от твоей премудрости, от блаженных звуков величайшего творения на фарси - "Шахнаме". Но там шестьдесят тысяч стихов! Она вдвое больше "Иллиады" и "Одиссеи" Гомера, вместе взятых! В десять раз длиннее Корана! Я готов слушать тебя с утра до вечера и с ночи до утра! Но подумай о твоих спутниках по каравану! Они же просто умрут с голоду, пока я буду вкушать восхитительную "Книгу Царей" в твоём исполнении. Ибо, не закончив дела, я не выпущу их отсюда. Вспомни же о своём человеколюбии, досточтимый.

   Абдулла помялся, дёрнул ещё чуток спиртяшки и поделился деталями.

   ***

   Яниновский мир многих не устраивал. Особенно тех, кого не били в Бряхимовском походе. Булгарскую знать, в частности. Их стыдили за то, что они не приняли участие в изгнании полчищ гяуров. И прижимали имущественно, указывая на бесполезность в "деле обороны отечества и веры". Эти люди хотели реванша, и визирь стал их знаменем.

   Моя манера останавливать караваны на Волге и поход Сигурда, спустившегося по Каме, взволновали купцов. Но если дальние торгаши ("гости") из Ага-Базара, пообщавшись со мной, хоть и зудели недовольно, но понимали неизбежность и находили в ней выгоды, то лавочники из Биляра, на которых "гости" и переложили снижение прибыли, были уверены в возможности легко получить огромные доходы.