Гоньба

   - Теперь не прибегут, - молвил наш предводитель, надевая шубу и укладываясь в сани спать дальше.

   Я лежал в соседних санях и удивлялся. Несоразмерности. Себя, человечества вообще - и мира.

   У меня - чуйства-эмоции, планы-расчёты. Аж паром из ушей со свистом. Пуп земли, центр вселенной. А тут стоит лес. В нём живут звери. Много. Больше, чем людей. Разных. Различнее, чем люди. Живут своими, часто весьма насыщенными, полными событий и эмоций, жизнями. В этом огромном зелёном платке, который раскинулся отсюда - на тыщу вёрст в любую сторону. Огромный мир. Со своими законами, страстями, любовями и ненавистями... Куда больше и разнообразнее нежели наш - мир "венцов творения". И мы тут... так, вошки по бахромёшке. По краюшку платочка. Суетимся, перескакиваем. Сношаемся, жрём, давим друг друга... Изображаем из себя нечто... разумное, духовное, могучее... Важное. Вечное. Со своей повседневной суетой и мелочностью желаний и опасений.

   А я этот лес - океан смыслов и форм - почти не вижу, не замечаю. К стыду своему. Вот бы стать сосной. Или - белкой. Или - волком. А чего ж нет? Если меня в тело средневекового мальчишки иггдрасилькнуло - может, и в лесу подходящий "приёмник" сыщется? И посмотреть на это зелёное море - изнутри. Неужто оно страшнее, омерзительнее, нежели здешнее средневековье? С таковыми же людЯми.

   Ладно, Ванюша, хватит философствовать - вздремни полчасика. Потом дальше поскачем. Хорошо бы вдругорядь на волков не нарваться...

   ...

   Нарвались. Только не на волков и не в лесу.

   Верстах в пяти выше Костромы - "богатырская застава". Несколько саней, на одних - будка, оттуда из всех щелей дым валит - "богатыри" греются у очажка, выпряженные, привязанные к оглоблям, лошади, поперёк наезженной полосы на снегу рогатка - бревно на кОзлах. Перед ней выходит бородатый мужик в железной шапке и меховой шубе, важно поднимает руку, зычно провозглашает:

  -- Стой! Застава Костромская. Кто такие?

   Мы идём тремя тройками. Возницы - ярославские, в первой тройке - двое гридней, у нас с Суханом по пятипудовому мешку овса под боком. Первая тройка начинает убавлять ход.

   Из будки вылезают стражники... Вдруг во вторых санях поднимается Сухан, наклоняется к вознице, что-то говорит, тот, продолжая натягивать вожжи, придерживая лошадей, что-то отвечает... и вылетает с облучка в сторону, на снег. Сухан, ухватив вожжи, нахлёстывает коней, рычит по-медвежьи и гонит их вправо, через невысокий снежный гребешок на соседнюю полосу нетронутого снега.

   Зачем?! Почему?! Мой зомби взбесился?!

   Многолетний уже опыт, рефлексы, наработанные до автоматизма... Разбираться - потом.

   Первая тройка уже останавливается перед рогаткой, а я, перегнувшись к своему возчику, ору ему в ухо:

  -- Вправо бери! Следом! Не останавливайся!

   Он поворачивается ко мне, натягивая вожжи, туповато спрашивает:

  -- Чегой-то? Эта... вот... застава же...

   Выдёргиваю у него кнут, прижимаю за шиворот, сгибая к коленям, хватаю и вытягиваю правые вожжи, нахлёстывая коней кнутом, ору:

  -- Бар-ра! Пошла! Ур-р-р-у-у-й-я-я!

   Кони вздёргиваются, чуть не обернув сани, выносят через снежный вал в сторону, по следу, пробитому упряжкой Сухана, несут дальше. А у первой, уже совсем остановившейся перед рогаткой тройки - убивают ярославцев.

   Факеншит! Как всегда! "А брони везли следом на телегах".

   Кольчуги гридней - в их же санях. Но нужно хоть пару минут, чтобы надеть. А ярославцев уже бьют сулицами. В грудь, прикрытую только полушубком с кафтаном. Протыкают насквозь, так, что наконечник, прорвав одежду, вылезает из спины. Из спины нашего ночного спасителя. Разумного, бывалого гридня.

   Тут же рубят топорами его напарника - мужика помоложе. Рубят - в голову. На которой всей защиты - шапка заячья. Мы же только что, несколько часов назад, с ним рядом горящими ветками в волков кидались...! Он же чётко так... чуть в морду матёрому не попал. А вот нынче...

   Вон, и сбитого Суханом возчика поймали. Мужик на колени встал. Характерное движение одного из его собеседников: топором вниз и сразу, пока уже труп - ещё не упал, хлопок по рукояти влево. От такого - череп разваливается на части, половина в сторону отлетает.

   Сухан останавливает тройку метров за триста, мы догоняем, становимся рядом. Мой возница, молодой парень, неотрывно смотрит назад, плачет, дрожит губами, тычет рукой:

  -- А... эта... как же...

   Да, факеншит, чуть не влетели. Точнее: мы-то - "чуть", а они-то... "по самое не балуй".

   Насмерть.

   Охренеть.

   Насколько близко.

   На ровном месте. В смысле - на ровной дороге.

   А чего удивляться? - Русь же! Твою маман... В нынешний день господь судил так. В завтрашний... поглядим. Если будет чем.

   Тут есть одна подробность...

   Я удивлённо смотрю на Сухана:

  -- Почему повернул?

   Он флегматично объясняет:

  -- Шиши.

  -- Ага... А как узнал?

  -- Мечей, броней - нет. Шуба - хорёк. Под рукавом - прореха. Кони. Гридни на клячах?

   А как же наши ярославцы? Проспали? - Похоже на то. Бессонная ночь с волчьей стаей. Прикемарили в равномерном беге тройке по льду, не сразу заметили, не сходу сообразили... не удержали "ухо востро". Мой-то зомбяра - под меня выучен, к "рваному" сну привычен.