Чума

   Когда Аким явился в монастырь и стал настаивать на встрече - его "поставили на лыжи". Хоть и август.

  -- Я уж было надумал монастырь приступом брать. После смотрю: тама стража не худая. Крови будет... Не, думаю, пущай Ваня сам решает. Может та девка уже и не... А?

  -- Спасибо Аким Яныч, за новость. И тебе, Добронрав, спасибо. Подумать надо.

   Гапу трясло и колотило. Со стороны не видать, но я-то её знаю. Однако мы мирно довели посиделки до завершения, послушали множество походных историй, попрощались с гостями, поднялись в спальню...

  -- Ты! Ты ещё думать будешь?! Ты ж клялся-божился...!

   Агафья перенимает дурные привычки. У Потани. Ухватила меня за грудки, прижала к стенке и трясёт. Не надо было её звать на обсуждение "глубины вспашки".

  -- Гапа, отпусти кафтан. Ничего я не клялся и не божился. Мне такое вовсе не свойственно. Лучше раздевайся да в постель.

  -- Нет! С тобой... с таким... Никогда!

  -- Нет так нет. Тогда - шагай в свою опочивальню, я ещё поработаю.

  -- Ты...! Ты меня выгоняешь...?!

  -- Не хочешь уходить - я сам. К Курту на половичок.

   Она смотрела на меня совершенно потрясенно. Интересно - плакать будет?

   Не-а, моя голова Дворцового приказа морщилась, но физиономия получалась не жалостливая, а презрительная. Выражающая всё большую степень омерзения.

  -- А ты, оказывается... А я тебе верила...

  -- Я тебе тоже. И продолжаю.

   Осторожно снял её руки с отворотов кафтана.

  -- Я никогда не клянусь и не божусь. "Пусть будет ваше да - да, а нет - нет" - помнишь? Я обещал Катерине, что заберу её из монастыря. И от слов своих не отступлю.

  -- Ой, Ванечка! Я знала! Хорошенький, миленький! Ну не может "Зверь Лютый" своих людей в беде бросить! Всяк знает...

  -- Погоди ты. Сказано было давно, шесть лет прошло.

  -- Ты... ты передумал?!

  -- Факеншит! Что я думал и думаю - моё дело! Катерина тогда была девчушкой пятнадцати неполных годков. Битая, изнасилованная, осиротевшая, испуганная... Тогда она хотела у меня остаться, сейчас она взрослая женщина, прежние страхи и боли прошли, заросли. Я не знаю чего она сейчас хочет. Может, ей монастырская келья - самое желанное место? Что ты головой трясёшь? Ты тут жила, ты к этой суете привыкла. У тебя и характер такой - для многолюдства. А какая она стала...

  -- А надо спросить!

  -- Да как же спросить-то, если вон, Долбонлав только имя моё назвал, а она сразу убежала?

   Агафья широко разулыбалась, шутливо стукнула меня перстами в лоб.

  -- Экий ты, Ваня... в себе не уверенный. В голове-то есть, а в сердце... Не понимаешь ты женскую душу. После стольких-то лет надежды да любви безответной, вдруг... Ладно, пойду я.

   Гапа начала деловита заматывать платок. А я, несколько ошалев от её решительности, спросил:

  -- Куда?

  -- В Киев. Спросить. Коли ты сам не решаешься.

   "Кто хочет - ищет возможности, кто не хочет - ищет причины".

   Мда... вот, не глядя, изменил человека. Просто... присутствием в её жизни. Она-то и раньше не была нюней. Но "место своё знала". Место рабыни. И теперь знает. Только место другое. За эти годы, имея в руках немалую власть, необходимость каждый день решать за себя и за других, она окрепла душой.

  -- Погоди. Подумать же надо.

  -- А чего тут думать? Катюшу спросить? - Кроме как со мной она ни с кем говорить не будет. Значит, мне идти в Вышгород.

   Мне очень не хотелось отпускать Агафью. А ну как её там схватят? Те же смоленские "потьмушники". Или волынские цапнут. Да начнут спрашивать о делах моих, о Всеволжске. А Голова Приказа... много чего знает. Тут куча дел каждый день, которые без неё... Да и просто - не хочу.

   "...кто не хочет - ищет причины".

  -- Никуда ты не пойдёшь. Через неделю-полторы - ледостав. Будешь месяц сидеть у реки, да локти грызть.

   Да, погода - это причина. Гапа недоверчиво меня рассматривала. Ваня, ей врать нельзя, она лжу за версту чует. А утратить её доверие... большая глупость.

  -- Ещё. Война грядёт.

  -- Ты чего, Акима наслушался? Так ему, вояке с печки, только бы про войну...

  -- Сядь. Через неделю - ледостав. Через месяц-полтора станет санный путь. По нему из Киева в Рязань прибежит Владимир Мстиславович. Прозвище: Последыш. Последний сын Мстислава Великого. По закону, "по лествице", ему быть Великим Князем после Ростика. Но сел Жиздор. Племянник его, следующее, младшее колено Рюриковичей. Последыш разругался с Жиздором и прибежит к Живчику. Они вместе поедут во Владимир к Боголюбскому. С той стороны прискачет кто-нибудь из смоленских князей. Им деваться некуда, Аким верно говорит: зажмут Смоленск с севера и с юга, с Киева и с Новгорода. Будут смоленские слёзно просить Боголюбского помочь. Будут звать его на Великое Княжение, на войну с "хищником киевским".

  -- И чего? И Андрей пойдёт? Ему ж дела киевские...

  -- Да. Противны. До рвоты. Но - пойдёт. Иначе - смоленских побьют, за суздальских примутся.