Чума

   Была она в те поры - "прекрасным, едва ли начавшим распускаться бутоном". Полным девической невинности и чистоты... Великолепно применяющим обширный набор грубых ругательств. Набитым прирождённым, с пелёнок взлелеянным, превосходством над всяким простонародьем, быдлом...

   Этакий "кровосос второго порядка", бенефициантка воровства, казнокрадства, душегубства. Абсолютно уверенная, что ей все вокруг должны. И презирающая окружающих за это отношение долженствования. Прирождённая "хозяйка жизни".

   Когда возникла опасность, что прежнее безбедное существование прекратиться - кинулась его спасать. Углядела, в словах моих, возможность вывернуться. "Прикрыть свою задницу". Стандартным женским способом - своей "передницей". Отдаться за деньги, за очень большие деньги. Хоть кому, лишь бы заплатил.

   Я - заплатил. По принятым за такие услуги в здешних местах расценкам. Она психанула - "обманутые ожидания". Бросилась бежать со двора в ночь. До отчего дома не добежала, попалась... "чужого-добра-филам".

   Судьба снова нас свела: мы попали на тот хуторок, где во дворе висели, привязанные за поднятые руки, две голых женщины. Несмотря на синяки, засохшие следы крови под носом и варварский кляп из куска полена, её можно было узнать. Я окликнул её, опухшие веки со слипшимися ресницами чуть шевельнулись, подёргались. Один глаз приоткрылся. В шёлку глянул мутный, полный боли и отупения от неё же, зрачок.

   Потом было... воспитание. Болью, страхом, бессилием. Верой, надеждой, любовью:

  -- Ты жива - покуда мне терпится. Ты цела - покуда мне нравится. Мне понравиться - тебе жизни смысл. Об этом мечтай истово. Мне что любо - и ты возлюби. Возлюби искренне, всей душой своей, всем телом. Неприязнь какую, неискренность - затопчи-выкорчуй. Мне притворства твоего не надобно. Угляжу - прогоню-выгоню. Вышибу из души своей, из внимания. Вот тогда худо будет, Катенька. Вот тогда беда придёт, тоска смертная.

   Ей повезло - рядом была Агафья. Которая её любила, заботилась. Обе стали моими рабынями, сословные перегородки исчезли:

  -- Бросил господь душу твою, Катерина, в дебри тёмные, незнаемые, полные зверей рыкающих. Но и дал тебе проводника-защитника. Защитницу. Сестру свою единокровную, во всю жизнь твою - воспитательницу и научительницу. Душу родную, близкую, об тебе заботливую. И вот, силой моей, руками моими - соединены сердца ваши. Вот, бьются они, аки птицы небесные, перстами моими схваченные. Так соединись же сёстры! Соприкоснитесь душами родненькими! И возрадуйтесь!

   Я не смог оставить её у себя. Кравчий меня "кинул", пришлось использовать Катерину как рычаг в уходе от епископского суда. Отдать её за выкуп, угрожая шантажом, на её возможных показаниях основанном, бабушке, Боголепе Забоговне. Была такая... боярыня с базедовой болезнью в Смоленске. Вздорность и жестокость бабули были Катерине вполне понятны, она просила меня:

  -- Иване! Господин мой! Сжалься! Смилуйся! Не отдавай меня! Ведь на смерть же лютую! На муки страшные! У меня ж во всём мире - только ты да Гапа! Я же раба твоя вечная! Я же вся в воле твоей! На земли и на небе! Оставь меня при себе! Хоть чем в доме твоём буду! Хоть тряпкой на порог брось! Только не отдавай меня, страшно мне!

   В последнюю ночь в Смоленске она пришла ко мне. А в конце поклялась:

  -- Нас теперь ничем не разделить. Это - до смертного часа помнить буду. Каждую ночь, каждый день.

   Я её успокаивал, объяснял, обещал:

  -- Тебя спрятать надо. Ничего худого не будет - я договорился. Отвезут в монастырь. Там годик поживёшь, пока шум не уляжется. А потом я за тобой приду и к себе заберу. Будешь жить в моём дому, в чести да в холе.

   Она крепко держала меня за руку. И плакала. Просто текли слёзы.

   Ещё одна разломанная, измученная душа... Взорванная в щебёнку кое-каким попаданцем. Смолотая в песок не динамитом или другой вундервафлей, а просто: законами - из "Святой Руси", набором сюжетных ходов - из русской классики, представлениями о допустимом - из демократии...

   Агафья тогда подтверждала:

  -- Не врёт он, Катюша, правду говорит.

   Правда... Я всегда говорю правду. А вот истину... Истина не в моей власти.

   Вскоре поинтересовался в монастыре. Да, Катерину, как было уговорено, отвезли в Параскеву Пятницу. Игуменья ограничила доступ к новой послушнице, но каких-то... злобствований в стиле Боголепы Забоговны не наблюдалось.

   Я был твёрдо уверен, что через год заберу Катерину. Увы, через год её в монастыре не было, где она - сказать никто не хотел. За эти годы ещё дважды посылал людей искать, ориентируясь на какие-то туманные слухи. Бестолку. А тут... вдруг, случайно...

   Во время стоянки в Киеве, Аким навестил один из главных монастырей "Святой Руси" - женский Вышгородский. Помолиться, святыням поклониться. Хотя две главные: икона Богоматери и меч Бориса - украл Боголюбский, но там мощи святых Бориса и Глеба в каменной церкви, в их честь освящённой. Страстотерпцы в эту эпоху более всего почитаются как чудотворцы-целители, а у Акима здоровье... соответственно возрасту.

   Он там завис, а заскучавший Долбонлав пошёл по торгу погулять. Где и услышал разговор белицы с гостиницей (послушницы с торговкой). Долбонлав знал, что я ищу Катерину Ивановну из Вержавска. Пошёл за белицей следом. Красуясь своим иноземным нарядом, сумел разговорить.

   Катерину, как оказалось, до недавнего времени, до смерти Ростика - "пасли плотно". Предполагаю, что смоленские "потьмушники" ожидали, что я явлюсь за ней. Поймать меня, после того скандала, который я учудил с "самой великой княжной", им очень хотелось. Теперь в Киеве "власть переменилась", но шесть лет монастырского заточения не прошли бесследно: Катерина отказалась разговаривать с незнакомым парнем. А услышав: Иван Акимович Рябина, "Зверь Лютый" - просто убежала.