Вилья на час

Затем я перевела взгляд на противоположную стену и замерла. Вокруг пустой деревянной рамы Были развешаны четвертинки ватманский листов, в середине которых в овале акварелью были выписаны девочки в одинаковых черных платьях. Вернее, одна девочка. Только с разными прическами: хвостики, косички, распущенные светлые волосы. Глаза закрыты. На всех картинах она спала или… Была мертва… В овале ее портреты походили на могильные фото, с одним лишь отличием, что акварельные краски, взятые для фона, были радужными и сочными. А что должно быть в пустой рамке, что?

Ответ я искать не стала. Просто прошла в соседнюю комнату. В ней обнаружился узкий диванчик и широкое кресло, а на стене огромный старый, явно принесенный с барахолки, накрученный на тростниковую палку плакат с анатомическим изображением мужского тела. Вместе с креслом он придавал комнате вид врачебного кабинета. Мешали только рисунки на стенах — довольно качественные. Особенно старая пишущая машинка, выполненная черной тушью. В паспарту и в искусственно состаренной деревянной рамке она выглядела очень даже эффектно.

Стемнело. Пришлось даже зажечь в узком коридоре свет. Два плафона, голубой и красный, романтично смотрелись под белым потолком. Где Альберт? Я прошлась ладонью по книгам, плотно стоящим во встроенном в стену стеллаже. Из знакомых названий нашлись «Айвенго» на английском и «Призрак оперы» на испанском, но книги интересовали меня сейчас меньше всего. Меня интересовало лишь одно: где Альберт? Он должен был появиться еще в сумерках. Смысл терять драгоценные ночные часы? От барселонского солнца его не спасет даже самый плотный капюшон!

Я отвернулась от книг и уткнулась носом в закрытую дверь. Это я проверила машинально, схватившись за ручку. А потом еще и еще раз, уже с каким-то ужесточением, будто Альберт мог запереться в ней от меня. Какой бы безумной ни казалась на первый взгляд эта мысль, она могла оказаться правдой, и я позвала Гера Вампира по имени. В ответ — тишина. Увы…

Тогда я пошла обратно в гостиную, из которой вела дверь в спальню. Пустую. По стенам коридора висели черно-белые фотографии мест и людей… И снова пустая рама. На этот раз золотая, выполненная под старину. Чудно и глупо… Я села на стул и уставилась в занавешенное плотными белыми портьерами окно. За ним то и дело раздавались привычные городские звуки. Собака, к счастью, так и не подала голос.

Через час бесцельного ожидания я начала клевать носом. Виноград закончился и не мог больше играть роль спичек, хотя бы для рта, чтобы не зевать. На последней ветке меня начало мутить от его вкуса, запаха и текстуры. И обиды за минус одну ночь из отпуска. На первое свидание Альберт опоздал на час. На второе ему само собой положено опоздать на день, чтобы не нарушать традиции. Никаких обид. Никаких слез. К тому же, ночь еще не закончилась. У него есть ключ, и он умеет нежно будить спящих девушек…

Я с трудом разогнула локти, чтобы приподнять голову со стола и перенести на подушку. Раздеваться не стала, только туфли скинула и легла поверх одеяла — жара, вентиляторы жутко жужжали, но холодили лишь ноги! Я прикрыла пятки краем одеяла и закрыла глаза. Усталость легла на веки двумя булыжниками, но мозг постоянно возвращался к несостоявшемуся свиданию и не желал отпускать тело на покой.

Окно спальни выходило в узкий двор-колодец, в котором было еще три окна, полностью закрытых, так что шум доносился лишь с улицы, по громкости схожий с назойливым жужжанием мухи. Я потянулась к тумбочке, чтобы нащупать телефон, но пальцы нашли открытку. Не глядя и каким-то чудом изогнув кисть, я сумела пропихнуть ее в щель верхнего ящика. Потом вставила в уши наушники и включила Шопена — Вальс дождя. Шум стихии смыл противное жужжание, но сон не принес… А потом и вовсе исчез под натиском звонка. Я подскочила с подушки и поняла, что чудом наступило утро.

Машинально приняв вызов, я услышала голос Пабло. Он интересовался, дома ли я? Ему надо заскочить в квартиру на пару минут за забытой вещью, но он не смеет сделать это без моего ведома и в мое отсутствие.

— Я сейчас дома, — выдала я противным глухим голосом, точно с похмелья. Голова, такая же чугунная, как у забулдыги, даже не попыталась сообразить, который сейчас час и сколько времени мне надо, чтобы вернуть себе презентабельный вид.

— Так я поднимусь?

Мне потребовалось больше пяти секунд, чтобы запроцессить информацию.

— А ты где сейчас?

— Внизу…

И все. Тишина. Черный экран. Чего я хотела, всю ночь спала под вальсы Шопена.

Я ринулась в гостиную, мимо стола, к окну. Отдернула занавеску и увидела Пабло, как и вчера, оседлавшим железного коня. Он помахал мне телефоном. Я ему — своим, и он воспринял этот знак как приглашение подняться.

Я кинулась к зеркалу в старой тонкой раме над столиком с чугунной кофеваркой и пальцем убрала под глазами черные разводы от туши. Волосы я драла пятерней, уже скача по коридору. Пабло открыл дверь своим ключом, повернул засов и лишь тогда взглянул на меня. А лучше бы оставил свой взгляд при себе: кажется, за ночь он стал еще более наглым и до противного липким.

— Как я удачно успел!

Да неужели?

— Ты уходишь?

А что, незаметно? Надо кивнуть?

— Тебе будет жарко в платье.

Интересно, а в чем я должна идти в город? Голой?

Я молчала, но на его лице отражались все мои вопросы: мы понимали друг друга, не прибегая к помощи чужого языка. У нас имелось универсальное средство коммуникации — наши глаза.

— Сегодня можно на экскурсию только на пляж. Могу составить компанию…

Он, кажется, что-то тут забыл и это что-то точно не я, но смотрел барселонец именно на меня. Или на то, что скрывало платье. Смотрел, как и вчера, довольно вожделенно. Под гадким взглядом зачесались все открытые части тела.

— У меня были другие планы на этот день, — отчеканила я голосом абитуриентки, отвечающей зазубренную тему на экзамене по английскому языку. Без сучка. Без задоринки.

Пабло оперся о закрытую дверцу стенного шкафа и улыбнулся. Нагло. Если не сказать хуже.

— Я думаю, погода их малость подкорректировала. Уже дышать нечем, а всего-то десять…

Фу, теперь я хоть время знаю.

— Поверь мне, ты и получаса не пробудешь в городе. Поехали вот сюда…

Пабло резко шагнул вперед, и я отшатнулась от стены, чтобы он не дай бог не тронул меня за плечо, но он лишь ткнул пальцем в фотографию у моего плеча: череда шезлонгов. В черно-белом варианте не разберешь, рассвет схвачен или закат.

— Ла плайя де ла Барселонета. А потом, как жара спадет, можно и по центру прошвырнуться… Готический квартал почти что в пешей доступности от пляжа.

С тобой? Спасибо, оставь себя для какой-нибудь татуированной дуры.

— Нет, прости. Я безумно боюсь мотоциклов, — выдала я таким тоном, что точно можно было раз и навсегда уяснить себе, что в компании подобного мачо я не нуждаюсь. Не добавляя, что я еще терпеть не могу навязчивых типов, которые лезут к чужим девушкам, зная, что никаким местом не могут составить конкуренцию имеющемуся кавалеру.

— Поедем тогда на поезде. Там меньше километра от станции до пляжа. Ты, — он вдруг уставился на мои босые ноги, — собиралась пройти сегодня куда больше.

Я наступила одной ногой на дергающиеся пальцы: чего я так нервничаю?

— Я не собиралась купаться…

— Купальник можно купить на месте, перебил он, явно сканируя меня взглядом на наличие под платьем нижнего белья. Оно там есть, не волнуйся!

— Я взяла купальник. Я не собиралась на пляж с незнакомым парнем. Так понятнее?

Я уже не знала, какие слова использовать, чтобы этот тупой Пабло наконец забрал то, что ему нужно, и свалил.

— Я знаю, — Пабло даже кивнул. — Но с учетом того, что Альберто не пришел, я посчитал своим долгом приглядеть за тобой сегодня. Так понятнее?

Я выдержала взгляд, тяжелый и по-прежнему жадный.

— Выходит, ты ничего здесь не забыл?

— Ничего, кроме тебя, — сказал он так же глухо, как я свою первую фразу по телефону.