Вилья на час

Пабло тем временем затворил окрашенную в зеленый цвет дверь — за ней оказались чуть приоткрытые дверцы стенного шкафа.

— Проходи. Чувствуй себя как дома.

Чисто. Даже слишком. А кроссовки успели запылиться. Я присела, чтобы развязать шнурки и, когда вскинула голову, поймала оценивающий взгляд темных глаз. Пабло отвернулся первым. Я разулась и прошла вперед. Он следом с чемоданом направился в комнату подле зала, большую часть которого занимал деревянный обеденный стол. Еще там был кожаный диван и одно массивное кресло напротив телевизора.

Заглядывать в спальню, пока мачо там, я не стала. Встала с руками в карманах джинсов посреди зала, то есть между столом и тумбочкой под телевизор. В другой позе мне оставалось бы только сложить локти на спинку стула.

— Кондиционер работает, — Мне пришлось вобрать в себя все, что было в моей одежде, чтобы пропустить Пабло к окну, где стояла белая бандура. — Нажать кнопку и порядок. Чуть поменьше в остальных комнатах. Везде есть вентиляторы. Их можно переносить, если одного покажется мало. Будешь уходить, закрой все окна, даже в ванной комнате. Что еще? Пойдем в кухню.

Хорошо, что предупредил заранее — я успела раньше него выскочить в коридор и юркнуть в квадрат кухоньки. Хрущевка и то, кажется, больше. Шкафчики, деревянные, желтенькие, как лимоны, шли буквой «г», на другой стене только наверху были прибиты беленькие полочки с красивыми баночками, а последнюю стену занимал холодильник, дверцу которого Пабло и распахнул, пока я демонстративно пялилась на окошко с красными в горошек занавесочками.

— Здесь виноград, апельсиновый сок, салат-цезарь и другой — иберия, если вдруг рискнешь попробовать местное. Пакет гаспачо. Три бутылки воды…

Он закрыл холодильник и уставился на меня. Должно быть, в ожидании «спасибо», и я произнесла благодарность по-испански. Пабло мотнул головой и сунул руку в карман.

— Это местная симка. Дай свой телефон.

Какая забота! Хотя чему я удивляюсь? Все в духе Альберта.

— Вот!

Я принесла телефон из рюкзака, который бросила в кресло подле книжного стеллажа. Через минуту Пабло вернул мне пакетик с моей симкой и телефон.

— Там и интернет, и звонки. Что еще? — он облизал губы, и я отвела глаза, проклиная недозволенную реакцию тела на абсолютно постороннего мужика. — У нас достаточно спокойный райончик, а в городе берегись карманников. Включишь гугл-мапс, тут пять минут до рамблы. Там все магазины, рестораны, метро и поезд. В центр лучше на поезде, десять минут, и ты там. Купи карту на десять поездок, так выйдет одна поездка евро. Что еще? Может, ты чего-то спросить хочешь?

Я выдержала взгляд. Когда Пабло смотрел мне в лицо, его взгляд не раздевал, в остальное время от него по спине бежали мурашки. Спрашивать про Альберта не хотелось. Да и собственно что он мог мне сказать из того, чего я не знала? Альберт придет ближе к вечеру, когда скроется это беспощадное солнце.

— Нет, мне все понятно. Спасибо, — выдала я твердо в надежде, что он наконец скажет мне «jADIÖS!», но он сказал то, что я никак не ожидала:

— Мне нужен твой паспорт.

В руках у Пабло оказался телефон. Я не успела даже спросить, зачем? Он сам объяснил:

— Только сфотографировать. Мне надо будет заплатить за тебя городской туристический сбор. Пару евро, мелочь, не беспокойся. Просто это надо сделать.

Я сходила за паспортом. Пабло сделал фотографию и с улыбкой протянул мне его обратно. Я натужно улыбнулась. Валил бы он уже отсюда. Его слишком много, а места слишком мало. Эта кухня рассчитана на двух влюбленных, но никак не на посторонних людей.

— Будут вопросы, звони, — бросил он на прощание, и я с превеликой радостью задвинула на входной двери засов.

Было жарко. Безумно. И без этого мачо тоже. Я включила кондиционер и решила после душа отправиться проверить местную рамблу. Прождать Альберта до вечера в четырех стенах по такой жаре казалось выше человеческих сил.

Глава XVI

В квартире отсутствовала ванна… Да и где разместиться ей в скромной европейской малометражке? Нескромными были лишь мои мысли… Теплые струи душа обрушились на мою голову ушатом австрийских воспоминаний, содрали черепаший панцирь, в котором я весь год укрывалась от удушающего желания вновь почувствовать в потаенных местах нежные прикосновения чутких пальцев таинственного пианиста. Обнажили кожу настолько, что я не могла прикоснуться к телу даже мягкой мочалкой. Собрав пену в ладонь, я прикрыла ей набухшую грудь и привалилась спиной к мокрому пластику душевой кабинки, подставляя лицо обжигающим струям. Стояла так до тех пор, пока не почувствовала реальную боль от кипятка и лишь тогда с наслаждением крутанула ручку смесителя в сторону холодной воды.

Увы, ледяной душ не охладил. Он еще больше поддал жару моему разгоряченному ночными мечтами телу. Вся в мелкую капельку, я поползла в кухню, закрутив в полотенце лишь бедра, не в силах пока дотронуться до зудящей груди. Схватила стакан и наполнила до краев ледяным гаспаччо.

Томатный сок растекался по телу живительной влагой, смешивался с закипевшей кровью, но не трогал головы, которая гудела, точно кипящий чайник. Выдохнув, я умылась в кухонной раковине, растирая по лицу красные усы, точно капельки крови. Рука с клетчатым полотенцем замерла у носа, и, поддаваясь неконтролируемому порыву, я припала губами к запястью, в котором пульсировало мое несчастное сердце. Следа от пореза, нанесенного обсидиановым ритуальным ножом, не сохранилось. Или его просто не находил человеческий взгляд. Но будет новый. Непременно будет.

Я ждала ночного ритуала без толики содрогания и сколько бы ни заставляла себя испугаться, не пугалась ни на секунду. Рука не помнила боли, она помнила лишь истому, как и все остальное тело, которую дарило послевкусие вампирской любви.

Подкашивающиеся ноги привели меня в спальню, и я рухнула на середину кровати, чтобы с протяжным стоном обнять накалившийся воздух. Включить бы, не вставая, вентиляторы на низком комоде, но мне не дотянуться до них даже кончиком пальца левой ноги. Да и ногу не поднять. Все тело отяжелело. Меня клонило ко сну, но я не могла позволить себе даже вздремнуть. Если хочу попасть в город, то не должна терять даже минуты. Если я хочу… А хотела я лишь одного — не вставать с этой постели и чтобы из воздуха вот прямо сейчас магическим образом материализовался Альберт — даже если не полностью, то хотя бы его волшебные руки с тончайшими пальцами, на кончиках которых живет мое женское счастье.

Я подняла к лицу обе руки — пальцы все еще чуть припухшие после души. Они не способны подарить Геру Вампиру никакой радости, но в них есть то, что дает Альберту силу творить добро, и я проткну их ножом один за другим, чтобы дрожь, которой наполняют мое тело его поцелуи, передалась и ему самому через мою горячую кровь. Я напою моего спасителя и искусителя своей сладчайшей кровью…

Я сжала кулаки и села. Жуткая мысль, мучившая меня временами, сейчас раскаленным обручем стянула виски: что если Альберт действительно призвал меня в качестве донора… Вдруг я единственная, кто готов добровольно, не прося ничего взамен, подарить ему жизненные силы? Вдруг я единственная…

Я вскочила, уронив мокрое полотенце на пол, и подняла руки кверху. Дотянулась почти до потолка и, встав на цыпочки, развела руки в стороны, точно крылья… Да, я станцую для моего Альберта танец вильи, который наполнит мою кровь живительной силой, способной сполна отблагодарить спасителя моей души за его самоотверженный труд и безграничную заботу. Я отдам ему себя целиком, и мне плевать, что получу назад. Я хочу соединиться с ним пусть даже в поцелуе смерти

— ведь и в агонии будет секунда, когда он и я станем единым целым. Без него я лишь кусок разбитой никому не нужной игрушки… Я никто… И звать меня никак… А с ним — я Виктория, я победа над смертью, горечью и серостью жизни и ненужной никому любовью.

— Альберт! — Мои губы раскрывались широко-широко, но я не кричала, хотя могла бы воплем переполошить весь квартал. — Приди, я жду тебя…