Две тысячи журавлей

Какое-то время мы молча сидели друг против друга, потом, опомнившись, я быстро доел рис и рыбу. Затем как-то незаметно уснул.

***

Сироиси тепло улыбался, смотря на меня.

– Мы ждём тебя, Юуки, – приветливо сказал мне дух-предок. – Мы ждём тебя вдвоём, в Эдо. Надеемся, что ваш путь будет быстрым и спокойным.

– А кто ещё меня ждёт? – удивился я.

Сироиси подвинулся – и часть окружавшего нас тумана отползла в сторону, словно дверь из дощечек и рисовой бумаги, открыв комнату, в которой подле большого алтаря молился какой-то старик. Он мне кого-то напомнил, но вот кого?..

– Мы ждём тебя в Эдо, – и, улыбнувшись на прощание, предок исчез.

***

Акутоо в образе старого монаха разбудил меня рано утром, насвистывая песню.

– Пойдём, провожу тебя домой. Надеюсь, после заступничества старика отец не будет тебя бить.

Я доверчиво вложил свою левую руку в его протянутую ладонь. Всё равно, что случится со мной, главное, в мире есть мой друг, так что жить в этом мире можно.

– Потом мне расскажешь обо всём, что случилось в Эдо, ладно? – попросил оборотень по пути.

– Разумеется! Если мы доберёмся до Эдо… то почему бы мне и не рассказать?

– А почему ты сказал «если»? – уточнил приятель.

– Ну так в этой жизни что-то случается против нашей воли, – вздыхаю. – А впрочем, чего это я, в самом-то деле? Пойдём!

Это был солнечный и красивый день. Только отчего-то мне некстати вспомнилось лезвие, занесённое над моей головой ронином Сабуроо. Так отчётливо вспомнилось, словно оно и сейчас взлетело надо мной. Поёжившись, попытался отогнать непрошенные мысли.

Оборотень заметил мой мрачный взгляд, торопливо затараторил:

– А ты знаешь, что в Киото завёлся Гроза даймё? Это жуткое существо лишает несчастных землевладельцев покоя и сна, отравляет им жизнь, появляется внезапно, где его совсем не ждали!

Неохотно уточнил:

– И убивает?

– Нет! – громко и торжественно произнёс Акутоо. – Это коварное существо делает с ними ещё более страшные вещи!

– Но при чём тут это?

На лице старого монаха расцвела довольная улыбка:

– Когда я услышал пару историй о нём, то хохотал до слёз, аж живот себе надорвал! Ты представляешь, этот аристократишка… этот… – и мой друг глухо захихикал.

Недоумённо спросил:

– Разве могут могущественные даймё бояться какого-то аристократа?

– Я тоже в этом всю жизнь сомневался, но, как оказалось, очень даже могут! – радостно затараторил Акутоо. – Ведь даймё любят прихвастнуть своей властью, гордостью и деньгами, но поскольку сёгуну не выгодно, чтобы они становились слишком сильными, их семьи заставляют жить в Эдо, а самих дайме – полгода жить с семьёй, полгода – в своих владениях. Чтобы прихвастнуть своей роскошью, они обставляют свои переезды с шиком, развлекая встречный народ своими пышными процессиями. Вот только денег на переезды уходит немерянно, где уж им на мятеж скопить-то? Мало даймё этих хлопот, так некий аристократ добавил им головной боли выше крыши! Разъезжает, видите ли, по храмам близ Киото, но почему-то между молитвами успевает и на пути дайме и их свит появиться. И несчастным дайме приходилось с лошади слезать, на колени перед негодяем падать, ведь аристократы выше их по статусу, как ни крути, пусть даже у них усадьба обветшала, а денег с кошкин лоб! Мало тому человеку унижать даймё, причём, обращался он к ним так почтительно, что ни придраться ни к чему, так ещё и вздумал их шантажировать. Шлёт, значится, им письма следующего содержания: «Не заплатите золотыми монетами нижеуказанную сумму – и я выеду вам навстречу, чтобы поприветствовать вас». А сумма-то за его милосердие к их гордости растёт день ото дня! – оборотень ухмыльнулся. – До того разжился, что и усадьбу починил, и нарядов себе накупил, и вещей дорогих, и книг, и всякой иной роскошной пакости. Женился выгодно – и ещё больше богатства приобрёл. А как он землевладельцев-то замучил! Ох, словами трудно описать!

Однако же Акутоо постарался изобразить встречу даймё и корыстного аристократа, меняя голоса и движения, изображая то хитреца, то оскорблённого богача, вынужденного кланяться, то довольных слуг последнего. Я хохотал долго и громко, упиваясь актёрским мастерством своего приятеля.

Мы уже почти дошли до моей деревни, когда оборотень вдруг неожиданно посерьёзнел:

– Говорят, что он дочери своей ничего не подарил, хотя не обеднел бы, если бы одел её роскошно и всю её комнату подарками завалил. Кстати, с дочкой его произошла презабавнейшая вещь. Приглянулась она одному они, ну, тот, значится, принялся её из дому выманивать, чтобы, значится, съесть или соблазнить, – и Акутоо опять расплылся в радостной улыбке. – А девчонка-то, девчонка из дому вышла, ночью, да стихами его до того заболтала, что бедолага её до самого монастыря и довёл, и сам того не заметил, заслушавшись! Как он теперь страдает, как страдает! – и оборотень счастливо захихикал. – Ведь такой напасти и врагу не пожелаешь! Что бы демон – и помог девчонке благополучно добраться до храма! – приятель опять стал серьёзным: – Я, право, не знаю, кому тут больше сочувствовать. Не то этому они, который так вляпался, что стал всеобщим посмешищем, не то девчонке, умеющей рассказывать стихи, ведь ей теперь не поздоровится. Этот они в гневе ужасен! Сам-то я не видел, как он дерётся, но слышал…

Я спохватился:

– А откуда ты знаешь про этого демона и про аристократа, что из даймё деньги выколачивает?

– А меня на днях навестило знакомое привидение. Оно большую часть своего существования после смерти проводит в столице, ищет того, кто её погубил, но никак всё не найдёт. Ну, иногда и приведению хочется развлечься, так что она бродит по Ниппон и сплетничает со всеми духами и чудовищами, которым охота поболтать. И до чего занятные выкапывает истории, прямо слов нет! Если бы одеть её поприличнее, заставить улыбаться по-человечески, да рассказывать истории не монотонно, мрачно, жутко, а с огоньком, то можно было бы открыть свой театр да сколотить целое состояние!

Акутоо мечтательно ухмыльнулся, но быстро погрустнел:

– Увы, сколько ни бьюсь я, нет ей дела до богатства! Ой, а мы уж и пришли!

Увидев деревню, из которой вскоре мог уйти в незнакомое мне место, я сразу помрачнел.

Отец угрюмо бродил возле дома, то и дело оглядываясь на дорогу. Увидев меня в сопровождении старого монаха в потрёпанном чёрном одеянии, недоумённо поднял брови. Правда, он сразу же приметил мою правую руку, сжатую между деревянными дощечками, перевязанную, придерживаемую старой верёвкой – и лицо его окаменело. Видимо, мама, готовящая завтрак, как-то наблюдала за мужем или прислушивалась к его вздохам и шаркающим шагам, потому стоило ему замереть, как она тотчас же выскользнула из дома. За ней вылетели на улицу мои сёстры и брат.

Акутоо слегка сжал мою левую ладонь, словно говоря: «Не бойся, дружище!». Я подошёл вместе с ним к дому, не поднимая головы от дороги.

– Добрый день! – первым заговорил оборотень, не дав моим родным времени на обдумывание разговора. – Нашёл я этого мальчонку в лесу, одного. Не дело юнцу болтаться далеко от дома.

– Да этот негодник всё время убегает! – проворчала мать.

– Обычно люди бегут домой, а не из дома, – невозмутимо произнёс лжемонах.

За этим невинным замечанием мне почудилась смесь гнева и ненависти. Надо же, как он из-за меня сердится!

– Он упрям до невозможности! – мрачно сказала женщина.

Отец молча, но осторожно отодвинул её в сторону, выступил вперёд:

– Спасибо вам, достопочтенный, за заботу о мальце. За помощь ему и за возвращение домой. Надеюсь, вы не сочтёте за оскорбление скромную трапезу в нашем доме?

– Кушать я люблю, – радостно ответил старик, потирая свободной рукой живот.

Мрачно посмотрел на него. Мать рванулась вперёд. Оборотень ловко перехватил её руку: