Две тысячи журавлей

Отец мрачно приблизился ко мне и замахнулся, но я, хотя и заметил это движение, не отступил, только зажмурился и сжался. После некоторой заминки глава семьи ударил меня, да так сильно, что сшиб с ног и отшвырнул к стене.

– Если ты ещё хоть раз… – он задыхался от гнева, ноздри его раздувались от ярости. – Если ты ещё хоть раз повторишь хотя бы часть из того, что сейчас сказал, я убью тебя! Ты меня понял, Юки?!

– Д-да… – тихо ответил я, сжимаясь в комочек у стены.

Тело страшно болело из-за ушибов, боль в локте разрывала меня на части, однако не рискнул сменить положение или поднять взгляд на отца. Если он так среагировал на это глупое предположение, значит, я сказал что-то гадкое.

– Отец, зачем тебе этот дурак? Он сболтнёт что-нибудь – и вас схватят, а то и зарежут на месте! – жалобно возмутился брат. – Возьми меня с тобой!

– А нам возиться с этим дармоедом?! – прошипела мать.

Да разве я назло им таким родился?! За что она так со мной? Почему мать всегда так жестока со мной?

Я пролежал так до темноты, боясь не то что разогнуться, но и пошевелиться. Во мраке, когда дыхание родных выровнялось, осмелился пошевелиться. Тысячи иголок впились в моё тело, но боль в правой руке перекрыла их все.

С трудом выбрался из дома, боясь, что вот-вот разбужу родителей, а те меня до смерти изобьют. Наконец-то выбрался наружу, сделал несколько шагов во мраке, споткнулся…

Мохнатые лапы с длинными когтями вовремя подхватили меня, не дав упасть. Медленно опустился на колени, обнял друга, уткнулся ему в чистое, пухлое, мохнатое пузо и зарыдал.

– Ну, что ты? – тихо и участливо спросил оборотень. – Что у тебя на сей раз стряслось? Не реви, могут услышать.

Через миг меня подхватили сильные мужские руки и барсук, ставший человеком, бережно подхватил меня и понёс прочь. Чуть погодя, отойдя от деревни, он взволнованно сказал:

– Кровью пахнет. Должно быть, ты ранен, – он аккуратно опустил меня на землю.

Зажёг костёр.

В его неровном свете я обнаружил, что мой правый локоть превратился во что-то жуткое.

– Ну, ничего, мы это исправим, – ободряюще сказал Акутоо.

– А как я потом объясню, что кто-то мне умело руку обработал?

– Не сможешь соврать? – недоумённо уточнил перевоплотившийся барсук.

Честно ответил:

– Не знаю.

Миг – и молодой самурай, одетый бедно, но опрятно, превратился в низкого полного пожилого монаха с бритой головой, в неприметной чёрной одежде, истрепавшейся и запачкавшейся.

– Скажешь: «Когда я оказался в лесу, мне помог мужчина, выглядевший как странствующий буддийский монах». Как ты тут появился – не уточняй. Если скажешь всё, как я тебя научил, слово в слово, то в твоём объяснении не будет ни капли лжи.

Невольно засмеялся. Ну и хитрец же он! Вот так, сходу, придумал, как объяснить, чтобы каждое слово было истинно! Так ловко одел полуправду в словесные одежды, что она как будто полностью стала правдой. И, если я совру отчасти, то, возможно, мне будет легче говорить ложь, глядя отцу в глаза, ведь в чём-то я действительно буду прав: в лесу мне помог мужчина, выглядевший как странствующий монах! Ну, а что сей мужчина – барсучьего роду-племени… но ведь мужчина же!

Руки оборотня ловко обработали мою сломанную руку, а сам он выпалил с ходу историю о паре своих «подвигов», так пылко, с такими острыми ситуациями, то и дело заглядывая мне в глаза и уточняя моё мнение, что когда он бодро произнёс:

– Ну, вот и всё!

И я увидел мою руку, перевязанную чистой тканью и закреплённую между двух крепких тонких досок, то очень удивился.

Потом будто бы из ниоткуда появился низкий столик и пара подушек, а так же котелок с рисом и рыбой. Должно быть, он не раз облапошивал сверхъестественных существ, собирая коллекцию всевозможных волшебных штуковин.

– А кто это тебя так? – возмущённо спросил Акутоо. – За что?

Подробно рассказал ему о моей ссоре с отцом.

– В Эдо, значит, надумал отправиться… – лжемонах опёрся локтём о столик, задумчиво подложил ладонь под щёку. – Это интересно, с чего бы крестьянину так внезапно понадобилось туда? Ну, а если он всё-таки самурай, то, может быть, хочет познакомить тебя со своим вассалом или отцом. Именно тебя, своего первенца, старшего из сыновей. Если повезёт – станешь наследником самурайской семьи. Или… – оборотень так внезапно подался вперёд, ко мне, что я от испуга выронил палочки для еды и подавился. – А если ты – не его сын? Допустим, господин при осаде его замка вручил Тадаси-сан своего единственного сына и попросил во что бы то ни стало спасти его?

Возмущаюсь:

– Я родился у моей матери, уже в нашей деревне!

– Ну, может, твоя мать не жена…

– Акутоо!

– Ну, допустим, влюбилась в своего спасителя, слугу мужа, стала как бы женой слуги, детей ему родила. Женщины – существа изменчивые… – заметив, как мрачно я сжал чашку с рисом – у меня возникло труднопреодолимое желание надеть её ему на голову – оборотень поспешно добавил: – Хотя среди них есть настоящие скалы, совершенно неприступные! С какой стороны не подступись, не укуси – все зубы обломаешь!

– Насчёт спасения чужого сына не согласен!

– Ну, значит, остаются две красивые версии об сыне настоящего самурая, – бодро заметил Акутоо, – а так же ещё одна версия, что всё было совсем иначе, чем мы предполагаем, но вот как? Признаться, мне и самому любопытно, в чём тут дело. Ну да я выясню.

– Как?

– Пойду вслед за вами. К примеру, притворюсь попутчиком – и рано или поздно выясню, что меня интересует. Ну, заодно и вам помогу чем-нибудь, – дружелюбная и тёплая улыбка. – Мне ведь можно пойти за тобой, Юуки-кун?

Я молчал долго-долго, заставив его издёргаться. Нет, не от тревоги оставить меня без своей охраны и заботы. Отнюдь! Уверен: мой хитрый приятель елозил по земле от большого любопытства.

– Акутоо, а ты многое умеешь?

– Разумеется! – заявил он тоном, переполненным уверенностью.

– И ты бы смог защитить людей, превратившись в воина?

Чуть помолчав, он смущённо потупился и неохотно признался:

– Всё зависит от того, сколько будет противников. Я учился у тэнгу использовать оба меча, но вот против целого вражьего войска у меня есть только два приёма.

У тэнгу?!

– А какие приёмы?

– Первый – обернуться камнем и понадеяться, что меня не затопчут. Можно было, конечно, обернуться деревом, но вот оно, ежели неожиданно появится там, где его прежде не было, несомненно вызовет ненужные подозрения.

– А второй?

Оборотень растерянно выпучил глаза:

– Как же? Тебе не известен самый древний и один из лучших способов борьбы?

Растерянно покачал головой.

– Н-е-е-т.

– Спасаться бегством! – произнёс мой друг таким тоном, словно объяснял самую простую и мудрую вещь.

– А-а… – разочарованно протянул я.

– Это вполне практичное средство! И очень эффектное! В ряде случаев, – Акутоо возмутился так, словно его задели за живое.

– Бегство – не достойное деяние для воина.

– Ну, я-то не воин, – усмехнулся старик, придвинул ко мне поближе мою чашу. – Ты ешь, ешь, а то я сам доем.

Кто бы сомневался!

Чуть погодя, едва дождавшись, пока я поем ещё немного, приятель осведомился о том, что его живо интересовало:

– Так ты возьмёшь меня с собой, Юуки?

– Если ты можешь защищать, пусть даже и не ото всех противников и бед, я очень прошу тебя остаться около моей семьи, пока мы с отцом будем путешествовать. Моё отсутствие только облегчит им жизнь. Если отец всё-таки возьмёт меня с собой. А вот если у них не останется защитника…

Тяжело вздохнув, монах превратился в барсука. Зверь покорно склонил голову и тихо сказал:

– Если на то воля твоя, спаситель моей матери, тогда я останусь около деревни и приложу все силы, которые у меня есть, дабы твоей матери, сёстрам и брату, вечно издевающемуся над тобой, жилось спокойно. Если с ними что-то произойдёт, то только потому, что я погиб, защищая их – и потому уже больше ничего не мог для них сделать.