Не было печали...

После ухода мужа Анна была сама не своя. Она была голодна, но не могла есть. Налила себе чаю, но чашка так и стояла нетронутой. Слезы капали, когда она не успевала их вытирать.

Что она наделала?? Что на нее нашло в доме у родителей?? Яков и так был на взводе, а она еще добавила… Она не должна была врываться в кабинет отца, не должна была возмущаться, что никуда не поедет без него… Но ведь это не было упрямством. Это было желанием защитить его. Неужели он не понимал это? Это же было очевидно. Или очевидно только для нее, но не для Якова? Как она могла оставить его одного? Он так переживал обо всем. Для него эта ситуация была очень непростой, очень болезненной… И это до того, как могли начаться слухи, сплетни и унижения… Что он мог сделать, если бы это началось? Вызвать на дуэль? Мог… И, вероятнее всего, сделал бы… Избил бы кого? Тоже мог. И не одного… Но что бы было тогда с его службой и карьерой? Ей было даже страшно об этом подумать… Значит, ему бы, скорее всего, пришлось сдерживаться на людях, притворяться, что ничего не происходит… А потом, дома переживать… Одному? С бутылкой коньяка? Нет уж, для того, чтоб его утешить у него была она! Утешить, обнять, погладить по голове… И вытереть слезы, если нужно… Она не могла оставить его одного. Даже если он не хотел этого сам. А он не желал этого понимать.

Конечно, она разозлилась. Да еще и ляпнула то, чего никогда не должна была говорить. Про Лизу. Это сорвалось с языка… Неужели Яков подумал, что она тыкала ему в лицо отношениями с ней? Яков был с ней откровенен, как ни с кем другим, и она это очень ценила. Она не ревновала его к Лизе. К чему тут было ревновать? К отношениям, которые были двадцать лет назад с женщиной, которая по описанию Якова была хорошим человеком и заслуживала только сочувствия? Анна не понимала, как Лиза могла все терпеть, но считать ее за это ниже самой себя? Определенно, нет.

Но ведь то, что она выпалила под влиянием момента, со стороны могло показаться именно так — что она унизила женщину, которая по-своему была когда-то дорога Якову… И он имел право сердиться на нее. Полное право. И, похоже, так и было… Он ведь сказал ей, что она сделала это зря… Да еще таким тоном, словно он больше не хотел иметь с ней ничего общего, словно она была для него теперь чужим человеком… Лучше бы накричал, высказал ей все, и то было бы легче. А теперь она стала для него Анна Викторовна, не Аннушка и даже не Аня. Жена, от которой он ожидал выполнения ее обязанностей, а вовсе не любви, поддержки и понимания…

Она не переживет таких холодных отношений с мужем. Нет, этого так оставлять нельзя. Она должна пойти к нему. Пойти немедленно. И извиниться. Да, так она и сделает. Она в очередной раз вытерла слезы и пошла в участок. На входе сидел дежурный, которого она не знала. Кто-то новый.

— Следователь Штольман у себя?

— Так нет его.

— А где он?

— Так знамо где, в борделе…

В борделе??? Она пришла к нему с извинениями, а он в борделе?? Анна выбежала из управления, не дослушав городового. Слезы застилали ее глаза, она брела, не разбирая дороги…

========== Часть 3 ==========

Штольман выпил рюмку коньяка, открыл одно из дел. Оно не давало ему покоя. Он прочитал страницу, затем еще раз. Что-то в показаниях его смущало, но он не мог понять, что именно. Может, стоит пойти домой и отдохнуть? Даже если он придет среди ночи и разбудит Анну. Он уже взял трость, как в кабинет вбежал дежурный.

— Ваше высокоблагродье, в заведении маман тело нашли.

Вот черт! Этот безумный день никогда не закончится! Он посмотрел на часы. Было уже далеко за полночь. Начался новый безумный день.

— За доктором Милцем послали?

— Послали. А Вам Антон Андреич нужен?

— Да зачем он мне? Пусть спит. Ты же говоришь, что там только одно тело, не резня ведь…

Но когда он пришел в бордель, он пожалел, что не вызвал Коробейникова. Тело было действительно одно. А вот голосивших вокруг него — несколько.

— Ах, Яков Платонович, опять у нас происшествие… За что же нам это? — запричитала Аглая Львовна.

— Чей клиент? Кто таков? — спросил Штольман, склоняюсь к трупу. Голова господина была в крови, но было непохоже, что он умер от удара, череп не был проломлен.

— Ничей. Не наш гость, он у нас никогда не бывал, — с уверенностью сказала маман.

— Он только зашел в дверь, упал… Мы грохот услышали, прибежали. А он уже не дышал, — сказал кто-то из девиц.

— Кто-нибудь что-нибудь видел?

— Нет… Мы только слышали…

— И что, никто его никогда не видел?

— Нет, этот господин точно не из Затонска. Мы б такого видного господина знали. Красивый, да еще при деньгах. Вы на его одежду посмотрите…

Мужчина был лет тридцати-тридцати пяти, действительно очень привлекательной внешности, блондин с голубыми глазами, хорошо сложенный, высокого роста. Одет дорого. Ни бумажника, ни документов. Карманы пустые. При нем совершенно ничего. Похоже на ограбление. Тут Штольман заметил, что один из сапогов как-то странно топорщился, и вытащил маленькую записную книжку. Все записи были на немецком языке. Да, мужчина определенно мог быть немцем, скорее всего, Остзейским немцем, как и он сам. Он пролистал книжку, ни имени владельца, ни монограммы… Нужно будет прочитать записи, возможно, из них что-нибудь и будет ясно. Кому же он помешал тут в Затонске? И от чего умер?

Ответ на это дал подоспевший доктор Милц.

— Он ведь не от раны на голове умер?

— Нет, таким ударом его разве что могли оглушить… — Александр Фраицевич внимательнее осмотрел тело. — Похоже на естественную смерть. Сердечный приступ.

— Смерть от сердечного приступа? После удара по голове молодому мужчине? — усомнился Штольман.

— Я утром займусь вскрытием и скажу точнее.

Если так, то это не умышленное убийство. Но ограбление в любом случае имело место. Где ограбили? Откуда он пришел? Свидетелей на улице не было. Опросили в гостинице и на постоялом дворе, в меблированных комнатах, он нигде не останавливался. Завтра нужно будет опросить извозчиков, не привозил ли его кто в город. Не с неба же он упал.

Штольман вернулся в управление и принялся читать записную книжку убитого. Читал до того момента, пока у него не стали слипаться глаза. В ней не было ничего, что могло бы помочь определить личность владельца или хотя бы его знакомых. Только заметки о его многочисленных интрижках, но без имен. Это была только потеря времени. Он устал и очень хотел спать. До дома было лишь несколько минут пешком, и он неспешно пошел туда, мечтая поспать хотя бы часа три на мягкой постели.

Но постель его ждала в гостиной — на диване. Анна постелила ему там и даже оставила его пижаму. Что ж, это все же лучше, чем в каталажке… Он грустно улыбнулся, Анна быстро научилась у Павла, как поступать с провинившимся мужем. Что ж, он это заслужил. Он забылся сном без сновидений и проснулся от грохота с кухни.

Анна уронила на пол крышку от чайника и дула на руку, видимо, она обожглась. Он хотел посмотреть ее руку, но она отдернула ее.

— Не нужно, Яков Платонович… Я Вас не ждала сегодня… Я думала, Вы останетесь в заведении…

— Ну нужно же мне переодеться, побриться, наконец чаю попить… А в заведении мне и часа хватило, — спросонья Штольман не понял, что они с Анной говорят о разных вещах.

— Ах, и часа Вам хватило… Ну что ж, хоть за это время Вас приголубили.

— Приголубили? — Штольман проснулся мгновенно. — Анна, ты что же думаешь, что я пошел туда после нашей ссоры как мужчина?