Не было печали...

========== Часть 1 ==========

За месяц после возвращения из Петербурга Штольман получил три письма — одно от Александра и два от Павла. Все письма пришли в обычных конвертах, без княжеских гербов. Но на бумаге Ливенов. По-видимому, Павел попросил Александра не привлекать внимание к Штольману конвертами с княжескими вензелями.

Александр писал о том, что был несказанно рад тому, что, как оказалось, Павел знал все сам и смог встретиться с Яковом Платоновичем. И был счастлив, что у него появился новый родственник, и даже не один, а два — если считать Анну Викторовну. Сам он в свободное время занялся разбором архивов князя и уже нашел в его бумагах пару записей об Якове, и снова о том, как князь приходил тайком посмотреть на своего внебрачного сына.

Павел также продолжил разбирать бумаги Дмитрия и обнаружил интересные заметки, которые касались отношений Якова с Лизой. Как выяснилось, одной из причин того, почему Дмитрий Александрович решил прекратить отношения Лизы и Якова было то, что они стали все больше привязываться к друг другу, и он решил, что будет лучше, если они расстанутся до того, как взаимная симпатия перейдет в нечто большее. Нет, он не ревновал жену, у него не было для этого оснований. Он был к ней равнодушен и к тому же сам нашел ей любовника. Просто он думал, что потом, если между ними начнут зарождаться более серьезные чувства, им будет расстаться еще тяжелее. Естественно, Елизавета не могла иметь длительных отношений с Яковом, это было попросту невозможно хотя бы из-за того, что она должна была по крайней мере для посторонних выглядеть женой князя и жить вместе с ним. Князь большую часть времени проводил в имениях, и княгиня, естественно, жила с ним. Три месяца в Петербурге — было больше, чем он мог себе позволить.

Второе письмо, которое пришло буквально через пару дней после первого, было очень коротким.

«Яков, по-видимому, в конце жизни Дмитрий решил написать что-то вроде мемуаров. Я нашел в оставленных им мне бумагах несколько разрозненных записей о его воспоминаниях о событиях в его жизни. Одно такое воспоминание — о нем и Катеньке. Я решил немедля послать его тебе.

Павел»

«Моя единственная любовь в жизни пришла откуда я ее совсем не ждал…

Отец отправил меня в одно из наших имений. Как оказалось, у одних из соседей тогда жила моя троюродная сестра со стороны матери Екатерина Ридигер, которой я никогда до этого не видел. На правах родственника, хотя и дальнего, я был обязан нанести визит. Родственники со стороны Ридигеров были в основном холодными чопорными людьми, с которыми не хотелось поддерживать никаких отношений. Впрочем, как и им с нами. Но я был обязан нанести визит вежливости.

Где были ее родные в тот момент, когда я приехал, мне не известно, но Катя была одна. В гостиную вышла небольшого роста хрупкая русоволосая девушка с опущенной головой. Она сделала передо мной книксен: „Ваше Сиятельство“ и только потом подняла ко мне свое лицо — на меня смотрели ясные голубые глаза, полные грусти. Я в них утонул, раз и навсегда.

В свои девятнадцать лет Катя выглядела совсем юной. Юной и совершенно невинной. В ней не было ничего от дам света и полусвета, с которыми у меня были многочисленные романы и связи. Юная, застенчивая, красивая — как нежный весенний цветок…

— Екатерина Владимировна, я — Ваш троюродный брат Дмитрий Ливен, — представился я, чтоб как-то начать разговор.

- Я знаю, Ваше Сиятельство. Мне об этом сказали. До этого я и не подозревала, что у меня есть такие родственники. Я рада, что Вы приехали навестить меня, — она посмотрела на меня с теплой робкой улыбкой, от которой у меня по телу пробежали мурашки… от волнения… Я стою перед барышней, почти ребенком, и волнуюсь? Отчего? Я не мог понять причины своего волнения…

Я не мог уснуть той ночью. У меня перед глазами стояла… Екатерина Владимировна, Катя… Я выждал в мучениях один день, но не смог больше. Я поехал в имение соседей снова. Только чтоб повидать Катю.

Она была рада меня видеть. Видимо, ее жизнь с родственниками была не такой счастливой, если визит незнакомого троюродного брата был для нее радостью. С этого дня я зачастил в их имение.

Я проводил с ней все больше времени, я приезжал по нескольку раз в неделю, чтоб побыть с ней хотя бы в присутствии ее двоюродных дядьки и тетки, если не получалось побыть наедине. Я до сих пор не знаю, или они тогда ничего не замечали и считали мой интерес к их племяннице проявлением своего рода опеки с моей стороны по отношению к юной родственнице… Или в душе надеялись на что-то…

Прошла пара месяцев со дня нашего знакомства. Катя по-прежнему была робкой, но уже не смущалась так сильно, когда я приглашал ее прогуляться вместе. От ее улыбок у меня начинало биться сердце… Ее присутствие волновало… Мне хотелось прикоснуться к ней, провести рукой по волосам и лицу, поцеловать ее… Но разве я мог себе это позволить?

Однажды, когда мы гуляли в саду, я увидел в ее волосах божью коровку, моя рука сама потянулась убрать ее… Моя рука коснулась ее волос, убрала жучка и невольно скользнула вниз. Я провел рукой по ее щеке… Она не отвела моей руки и ничего не сказала. Она молча смотрела на меня, и в ее глазах я видел смущение… и поощрение? Я приобнял ее и нежно, чуть касаясь, поцеловал ее… От этого легкого поцелуя у меня словно земля разверзлась под ногами… Я посмотрел на Катю и увидел в ее глазах то, что только что испытал сам… На этот раз я поцеловал ее легко, но более чувственно… Катя откликнулась на мой поцелуй… И снова у меня было чувство, что меня куда-то уносит… От легкого, можно сказать невинного поцелуя?? Да что же со мной такое??? К чему были эти вопросы, если я и так знал на них ответ. Я влюбился. По-настоящему влюбился впервые за мои двадцать девять лет…

И я не знал, что делать… Нет, я, естественно, знал, что делать с женщиной, я не знал, что делать в такой ситуации. И я, взрослый мужчина, переложил ответственность за свой поступок на юную девушку.

— Катя, если Вы сейчас скажете нет, я никогда ничего больше себе не позволю. Это будет первый и единственный раз.

— Дмитрий Александрович, Вы же сами знаете, что я не могу сказать Вам нет, — чуть слышно сказала Катя, глядя мне прямо в глаза.

Я склонился над ней и накрыл ее губы своими. Я вложил в свой поцелуй все свои чувства — но не страсть, как обычно, а неизвестную мне доселе нежность, которая затопила мое сердце…

— Дмитрий Александрович…

— Катя, я для тебя больше не Дмитрий Александрович. Я для тебя Дмитрий. Или Митя. Как тебе больше нравится, — я знал, что обратного пути, чтоб снова стать для нее Дмитрием Александровичем, уже нет.»

Когда Штольман закончил читать воспоминания Дмитрия, его разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, он видел, что у Дмитрия были искренние чувства по отношению к Кате. С другой — уже тогда в начале он повел себя с Катей не так, как подобало настоящему мужчине. Он предложил ей решить, будут ли между ними какие-то отношения. А что могла еще ответить неопытная девушка после ее первого в жизни поцелуя, подаренного ей мужчиной, в которого она, судя по всему, тоже была влюблена? Понимала ли тогда Катя, что невинные поцелуи — это только начало? Что у них с Дмитрием могло зайти все гораздо дальше? И совсем не обязательно после свадебных колоколов.

Письма новых родственников было единственным, что напоминало им с Анной о новом положении Штольмана в качестве незаконного сына князя. Они с Анной больше не обсуждали это с того вечера, как вернулись из Петербурга. Как и сказал Яков Платонович, он по-прежнему был для Анны ее мужем Яковом, а на службе — начальником сыскного отделения Штольманом. Штольман был рад, что все было так тихо и спокойно.