Не было печали...

— Яков Платоныч! Это уже не Ваша личная жизнь! Это достояние общественности! Уже сегодня об этом будет знать весь гарнизон и пол-Затонска!

— Каким образом? — Штольмана поразила скорость распространения слухов, которую предсказал полицмейстер.

— А вот каким!

Трегубов рассказал, а потом и дал прочитать Штольману показания о том, что произошло накануне поздним вечером.

В одном из лучших трактиров города произошла драка. Трактир был почти ресторацией, но не мог похвастаться разнообразием изысканных блюд. Там помимо офицерского Собрания собирались господа офицеры выпить и поиграть в карты, как и жители Затонска. Обстановка там была более непринужденная, да и начальство туда не заглядывало, считая это место ниже своего достоинства.

После того, как подпоручик Никаноров проиграл все деньги, чтоб отыграться, он поставил на кон какое-то издание на немецком языке, которое выиграл у кого-то ранее. Пролистав его и увидев, что оно стоило хороших денег, один из офицеров принял его к ставке.

Штабс-капитан Розен после окончания игры забрал свой выигрыш и решил больше не играть. От нечего делать, он стал рассматривать свой трофей. И тут же вскочил и кинулся к проигравшему.

— Подпоручик, у кого Вы выиграли это?

— Да какая разница, — отмахнулся пьяный Никаноров. — У одного немца.

— Что-то мне не верится, чтоб фюрст проиграл свой молитвенник.

Офицеры стали вырывать друг у друга книгу.

— Так это, может, и не фюрст. Тут еще некий Якоб Штольман есть.

— Штольман? Так в полиции есть какой-то Штольман. Может, это он проиграл?

— Ну это ж до чего надо докатиться, чтоб семейный молитвенник на кон поставить?

— Нет, этот не мог. Говорят, он человек чести…

И тут один из офицеров спросил: «А почему все — Ливены, а этот - Штольман?» В воздухе повисла тишина. Ответ был очевиден.

— Бог мой, так Штольман — сын одного из князей… незаконный отпрыск… Ну и дела…

— Какой конфуз…

— Так, значит, Штольман Вам княжеский молитвенник проиграл? Вот уж ни за что в это не поверю!

— А что вы ожидали от княжеского отродья? Говорю же, этот ублюдок проиграл его! — полез на рожон Никаноров.

— Ты напраслину на человека не возводи! Украл небось, скотина! А то мы тебя уже давно подозревали! У нас тоже вещи пропадали!

— Нельзя же так огульно человека обвинять!

— Его не обвинять, а проучить надо!

Завязалась драка. С мордобоем, с битьем посуды и крушением мебели. В запале офицеры не обратили внимания, что игравшие до этого за двумя соседними столами горожане ловили каждое слово в их ссоре… В драку из них полезли только двое, причем оба решили накостылять офицеру за оскорбление «их» начальника отделения полиции. Оба были родственниками одного некогда подозреваемого, но Штольман нашел улики, доказывавшие его непричастность к преступлению, после этого начальник сыскного отделения вырос в их глазах до небес, и они никак не могли стерпеть, чтоб какой-то офицеришка поносил «их» Штольмана. Драку разняли околоточный и городовые, за которыми послал трактирщик.

Четверо офицеров гарнизона и двое жителей города были задержаны за дебош в трактире. Свидетели опрошены. Книгу, из-за которой разгорелся скандал, забрали как улику. Ущерб, нанесенный заведению, еще подсчитывался.

— Так Вы, Яков Платонович, действительно проиграли молитвенник в карты Никанорову?

— Естественно, нет. Это тот самый молитвенник, который пропал у ограбленного курьера, — честно сказал Штольман.

— Но разве в показаниях Вы не указали его как вещь Штольманов?

— Нет, Николай Васильевич. Я сказал, что пропал семейный молитвенник. А до этого я опознал семейный портрет. Я не говорил, какой именно семьи.

— Так если Вам прислали это от Ливенов, то на портрете не Штольман, а князь?

— Да, это так. Просто я не хотел, чтоб об этом кто-то знал.

— А Александр, который Вам послал пакет, законный сын Вашего отца, судя по родословной?

— Совершенно верно.

— Но тогда он не дальний родственник. Что же Вы, Яков Платонович, постоянно вводите следствие в заблуждение?

— Мы еще дальние родственники по женской линии, и это истинная правда. Если Вы посмотрите еще раз, то увидите, что моя мать из Ридигеров, и моя бабка по отцу тоже. Они — дальние родственницы. Зачем в Затонске было бы знать о моем близком и неоднозначном родстве с князьями? Была вероятность того, что украденное вообще никогда не найдут. Зачем все раскрывать прежде времени?

— В Ваших словах есть смысл. И тем не менее я предпочел бы, чтоб Вы не играли в прятки со следствием. Я ведь даже не знаю, как сейчас с Вами поступить…

— Поступите по совести, — мрачно сказал Штольман.

— Идите в свой кабинет, Яков Платонович. Вам в Затонске и без меня достанется… И заберите это дело о дебоше в трактире, перечитайте его, потом с Коробейниковым обсудите, что делать. Вам же и по нему следствие нельзя будет вести, так хоть соображениями с Коробейниковым поделитесь.

Начальник сыскного отделения взялся за повторное чтение дела. Ничего нового он не увидел. Все было ясно. Никаноров поставил на кон чужой молитвенник, сослуживцы заподозрили его в краже. Обнаружили, чей молитвенник это мог быть. Или князей Ливенов, или Штольмана. Пытаясь обелить себя, Никаноров заглаза оскорбил Штольмана, который якобы проиграл ему когда-то этот молитвенник. В показаниях свидетелей и задержанных оскорбления в адрес Штольмана варьировались от легких до тех, которые каким-то чудом стерпела бумага протокола. Завязалась драка, в которой участвовали четверо офицеров и двое жителей Затонска. В итоге разгромленный трактир и шестеро задержанных… И тайна Штольмана, выплывшая наружу в таких скандальных обстоятельствах…

Штольман хотел поговорить с Коробейниковым про Никанорова, но его все не было. Наконец он появился и выглядел немного странно. С похмелья что ли? Или ночь не спал, с девицей какой наконец сошелся?

— Что же Вы на службу опаздываете, Антон Андреевич? Выходить из дома вовремя нужно.

— Так это… Яков Платонович… Я вовремя вышел… Но меня по дороге в участок остановили два раза. С вопросами… У нас в Затонске никакой эпидемии помешательства случайно нет? Надо у доктора Милца спросить…

— Эпидемии помешательства? У нас только оборотень был, да и тот липовый.

— Ну так люди-то с ума сходят. Никто в своем уме таких вопросов не задаст.

— Да какие вопросы, Антон Андреич? — начал терять терпение Штольман. — Говорите уж!

— Так не могу я! Это у людей язык без костей, а у меня еще совесть есть!

— Антон Андреич!

— Ну меня спросили правда ли, что… у Вас другой отец…

Ну вот! Трегубов как в воду глядел. Утро только началось, а сплетни по городу уже расползаются…

— Так и спросили?

— Ну не так… Как спросили, у меня язык не поворачивается сказать…

— Антон Андреевич, мне нужно знать, что именно сказали. Говорите, — нажал на подчиненного Штольман.

— Один спросил, правда ли, что Вы — незаконный сын какого-то то ли графа, то ли князя… А второй — что Ваша матушка была… на содержании у князя и Вас от него при… извините, родила. Я сказал, что это бредни. И пригрозил арестовать, если еще раз услышу подобную клевету.

— Ну это не совсем бредни, Антон Андреевич. Моя матушка на содержании у князя определенно не была, у нее для этого был муж. А вот родила она меня действительно от одного из Остзейских князей.

Коробейников пошел пятнами…

— Ну что Вы, Антон Андреич, как девица краснеете? Никогда не слышали о подобных случаях?

— Слышал, что так бывает… Но про Вас поверить не могу… Вы же так похожи на своего отца на портрете. Как такое возможно? Неужели Ваша матушка смогла найти мужа, похожего на князя?

— Антон Андреич, на портрете не Штольман, а князь Ливен. Мой настоящий отец.