Страница 8 из 79
Штольман кратко описал Белоцерковскому ситуацию, рассказанную Карелиным, и добавил, что нужно будет опросить девочек в гимназии, видел ли кто из них Танино украшение, и, по-возможности, составить его описание. И узнать, не говорила ли Таня еще что-то про того доброго господина кроме того, что он сделал ей подарок. Кто знает, может, она хвасталась еще какими-то подарками. Или, о чем он даже боялся надеяться, рассказывала про мужчину. Нужно также обойти ювелирные лавки около гимназии и дома, где жила девочка, и узнать, кто покупал подобное изделие. Штольман надеялся, что в одной из лавок сначала дадут описание, а затем и опознают Стаднитского. И за это уже можно будет зацепиться… чтоб раскручивать дело дальше… И, естественно, установить слежку за самим Стаднитским — рано или поздно он должен будет привести филера в свое логово разврата.
Ну вот, хоть какой-то прок от того, что он незаконный сын князя. Если бы не это, Карелин и не пришел бы к нему… Он очень надеялся, что девочку найдут, и что Владек Садист на этот раз не сможет избежать наказания и наконец будет признан виновным… Эпизод с детьми, о котором он упомянул Карелину, был года три-четыре назад — или Стаднитский смог обуздать свою извращенную похоть, в чем Штольман очень сомневался, или затаился, а сейчас, когда ему подвернулся случай, решил его не упускать…
За все его годы службы в полиции Штольман сталкивался с насилием много раз. В основном, это было домашнее насилие в различных его проявлениях. Оглядываясь назад, он подумал, что Штольман был равнодушным к его матери и ему самому, но никогда не был груб и тем более жесток. Он ни разу не ударил его… Не так, как отец Павла и Дмитрия, который, по словам Павла, периодически избивал своих средних сыновей, и Павел считал себя самым счастливым из братьев, так как меньше всех из них видел своего отца. И тут Яков подумал, что старый князь ведь не только был отцом Дмитрия и Павла и их троих братьев, но и его собственным дедом… От которого и ему самому могло доставаться по полной, если б дед узнал про него… Значит, и он мог бы быть жертвой старого князя… Как в детстве два его дядьки, о которых он знал только понаслышке…
Что касалось садистов, за годы его службы их было человек семь. Двоим из них удалось остаться безнаказанными: Стаднитскому — графскому внуку и еще одному ублюдку, который, как предполагал Штольман, дал взятку кому-то из начальства. Этот, второй, издевался над дешевыми проститутками, которые искали клиентов на улице. Одна такая была еле живая, когда на нее наткнулись прохожие — она была исполосована ножом, ее тело было одним сплошным синяком, разбитое лицо было запекшейся кровавой коркой… Когда в Затонске объявился садист, кошмарная картина времен его молодости встала у него перед глазами… Тот, из столицы, может, тоже начинал, как ему казалось, с малого, а потом вошел во вкус и превратился в чудовище… которое получало наслаждение от того, что мучило других…
Стаднистский не был садистом в прямом смысле этого слова. Он не измывался над своими жертвами специально, чтоб получить от этого удовольствие, на него, так сказать, периодически что-то находило, и его агрессия выплескивалась на тех, с кем он искал плотских утех. Он не резал ножом, не душил. Он иногда был очень груб, но если женщина начинала сопротивляться, у него появлялась неконтролируемая ярость, результатом которой помимо прочего были жестокие побои, доходившие до серьезных травм вроде разбитой головы, выбитых зубов, сломанной руки…
С детьми, которых Стаднитский подобрал на улице, он не обращался жестоко, наоборот, холил и лелеял, и в обмен на его заботу они должны были демонстрировать любовь к своему благодетелю… тем способом, что он научил их… Дети, им было лет по двенадцать-тринадцать, тогда почти ничего не говорили, только по каким-то их оговоркам можно было составить примерную картину. Обоих детей, девочку и мальчика, тогда отправили в приют. Позже Штольман как-то видел мальчика на улице — то, какую услугу он предложил господину, которого не узнал в зимней одежде, повергло его в ступор — пока он переваривал то, что услышал, мальчишка уже убежал… видимо, искать более заинтересованных господ. То, чему его научил Стаднитский, дало ему… профессию… Девочка, возможно, последовала тем же путем… Дети, которых Стаднитский нашел на улице, были никому не нужными бродяжками, поэтому их участь не беспокоила никого. Штольман не понимал, как Стаднитский рискнул забрать девочку, у которой была если не семья, то хотя бы знакомые взрослые, причем не из деклассированных элементов, а из добропорядочных и к тому же отнюдь не бедных граждан…
Яков Платонович подумал, что хорошо, что есть такие порядочные люди как Карелин. Хотя, правда, порядочность… и всепрощение в этом случае были… чрезмерными… если так, конечно, можно выразиться… Жена Карелину изменяла, а он ее еще и оправдывал — мол, она ни в чем не виновата, это он человек домашний с небольшим темпераментом, а жена видите ли влюбилась… Не сделал из этого трагедии, терпел ее похождения налево, признал ее ребенка от любовника, хотел оставить у себя, когда она хотела уехать с ним… Посылал ей деньги, приезжал навестить, в ее жизнь не лез, был хорошего мнения о ее сердечном друге… Даже не стал настаивать, чтоб она рассказала девочке, что он ее приемный отец… Этого Штольман понять не мог… Всему есть предел… а здесь предела он не видел… И все же если бы не добрый характер Карелина, он не стал бы беспокоиться о дочери жены… А он хотел найти и забрать себе чужого ребенка, которого, как он сказал, Бог послал… Добрый Самаритянин?
В связи с историей Карелина, у него в голове возник вопрос о себе самом. Что было бы, если бы пропал он сам, например, сбежал из пансиона или Училища Правоведения? Нет, мыслей о побеге у него никогда не было. Но все-таки, а если бы… Мало ли что могло случиться, издевались бы над ним соученики больше, чем он мог бы вытерпеть, или попал бы в какую-нибудь передрягу и побоялся наказания… и сбежал… Искал бы Штольман своего приемного сына? Он не был в этом уверен. Может, и искал, а, может, и вздохнул бы с облегчением — ну пропал и пропал, такова, видно, его судьба… Искал бы Его Сиятельство своего незаконного маленького Ливена? Почему-то ему казалось, что князь сделал бы все, чтоб найти своего мальчика… По крайней мере, ему очень хотелось в это верить…
========== Часть 5 ==========
Ближе к концу дня в управление пришли доктор Милц и священник. Батюшка волновался и постоянно поправлял крест на рясе, видимо, полицейский участок был не из тех мест, где ему было уютно.
— Яков Платонович, здравствуйте. Отец Анисим просил меня сопроводить его к Вам.
— Добрый день. Присаживайтесь. Что у Вас случилось?
— Я хотел узнать у Вас, господин Штольман, какое надгробие лучше заказать, — без предисловия спросил батюшка.
— Надгробие?? Какое надгробие? Для чего? — оторопел Штольман.
— Ну для могилы разумеется, для чего же еще надгробие заказывают?
— А почему Вы, собственно говоря, решили обратиться ко мне с этим вопросом? Здесь, знаете ли, полицейский участок… не погост… И я не занимаюсь вопросами погребения… Вот если бы надгробие украли или разграбили, то тогда это ко мне…
— Ну так к кому же еще? Его Сиятельство князь Ливен же уже далеко… А Вы его ближайший родственник, разве не так?
— Да, это так, я его племянник, — согласился Яков Платонович.
— Ну раз я с Вашим дядюшкой уже поговорить не могу, значит, Вам и решать…
— Да что решать-то?
— Ну какое надгробие заказывать…
Ну да потому, потому да ну…
— Я ничего не понимаю. Какое отношение я имею к этому самому надгробию?
— Самое непосредственное, деньги-то от Вашей семьи, от Ливенов дадены, следовательно, Вам и решать…