Страница 56 из 79
— К тому, что проверки производятся не только по рапортам, поданным по всей форме, но и донесениям, скажем так, граждан, решивших остаться инкогнито.
— То есть доносам и анонимках.
— Да, если Вам угодно так это назвать. А, бывает, я проверяю достоверность сведений, полученных из, казалось бы, совсем уж ненадежных источников — например, устных жалоб и даже… слухов, в которых речь идет о… вопиющих вещах…
— Полковник, Вы в самом деле занимаетесь подобным?
— В самом. Вы даже не представляете, что порой может стоять за такими слухами…
— Да все что угодно, вплоть до организации террористического акта и государственной измены, — сказал начальник сыскного отдела.
— Слава Богу, у меня в практике подобного не было… В любом случае я редко приезжаю с инспекцией по поводу поданного рапорта как представитель Главного штаба. Гораздо чаще, особенно когда сведения получены неофициальным путем, у меня предписание иного рода.
— Я не совсем понимаю Вас.
— Бывает, я прибываю с предписанием из штаба округа о проведении проверки в гарнизоне или полку. К примеру, ревизии материальной части. И уже на месте обнаруживаю, что полковник не в состоянии предоставить интересующую меня документацию, так как совершенно не появляется на службе, поскольку находится в перманентном запое. Разумеется, по поводу такого инцидента я подаю рапорт. Но не всегда все так явно. Иногда получить доказательства не так просто, приходится, так сказать, собирать их по крупицам, рыть носом землю…
— Значит, Вы все же занимаетесь следствием.
— Нет, следствием я не занимаюсь, на это есть военные следователи, я не один из них.
— Вы занимаетесь не следствием, а… негласным сыском? — предположил Штольман.
— Можно назвать это и так. По большей части в этом направлении моя деятельность именно негласная. Официально я занимаюсь инспекциями. И не только в случаях, когда заранее известно, что имеют место нарушения. В ходе обычных проверок тоже обнаруживается много чего… примечательного… Как в случае с полковником Рихтером.
— А когда Вы находите подтверждение фактам или сами обнаруживаете нарушения, на основании Вашего рапорта начальство само принимает решение о дисциплинарном взыскании или, если речь идет об уголовно-наказуемом преступлении, привлекает соответствующую инстанцию?
— По всякому бывает… Я не имею права обсуждать вопросы… такого плана…
— Да, я Вас понимаю. Скажите, а свою должность Вы получили благодаря тому, что на Турецкой войне были в разведке? Или это тоже… секрет?
— Лишь отчасти по этой причине. Но опыт сбора и анализа информации, полученный тогда, несомненно полезен при моей настоящей службе… О моей службе можно говорить много и долго, но сейчас я бы предпочел сытный ужин… пустым разговорам, — умело закончил тему о своей служебной деятельности полковник.
— Да, да, конечно. Извините, что я задержал Вас, точнее нас так надолго…
— Я бы хотел переодеться. Думаю, для посещения ресторана Дворянского собрания костюм будет более уместен, не хочу привлекать там излишнего внимания своим мундиром. Я быстро. Вы не успеете заскучать, — Дубельт улыбнулся и удалился в спальню.
========== Часть 18 ==========
Вскоре Дубельт появился в гостиной в темно-сером, прекрасно сшитом костюме, который дополняли шелковый шейный платок и цилиндр, что был у него в руке.
— Анатолий Иванович, да Вы такой же франт как Павел Александрович, — беззлобно поддел Дубельта Штольман.
— Куда мне до Его Сиятельства. Мне портные, которые обшивают Великих князей, недоступны, — улыбнулся Дубельт. — Как и многое другое.
— А у меня костюмы еще с Петербурга. В Затонске новым гардеробом так и не обзавелся, — не только не обзавелся, но и докатился до того, что белье уже было изношенным. — Куда тут особо ходить?
— Разве что в Дворянское собрание да на званый вечер какой-нибудь… Конечно, здесь не столица, чтоб за последними веяниями моды следовать… Вернетесь туда, справите новый гардероб у тех портных, где Павел Александрович заказывает себе костюмы.
— Мне это недоступно, — повторил Штольман фразу Дубельта.
— Да полно Вам, Яков Платонович. Неужели Вы еще не настолько хорошо узнали своего дядю, чтоб не понимать, что своего племянника он захочет представить в свете в наилучшем виде? И советую Вам даже не пытаться этому противиться, все равно в итоге Вы сдадитесь на милость Его Сиятельства. Он умеет добиваться своего, — хихикнул Дубельт. — Уговорил же он Вас носить этот перстень. Кстати, я могу на него взглянуть? — полковник положил цилиндр.
По этому жесту Штольман понял, что Дубельт считал, что задал вопрос скорее из вежливости, не предполагая, что племянник князя Ливена мог отказать ему в такой ничтожной просьбе. Но ему было неловко, и он замялся:
— Я, я ношу перстень по праву…
— Я в этом нисколько не сомневаюсь. Я предполагаю, как он выглядит, но мне бы хотелось убедиться, что я прав. К сожалению, у меня сейчас не такое острое зрение, как было раньше, чтоб видеть мелкие детали.
Яков Платонович снял с руки перстень:
— Прошу Вас.
Дубельт внимательно изучил кольцо:
— Перстень бастарда, как я и думал. Очень тонкая, филигранная работа. Практически не заметно, особенно на первый взгляд, но если присмотреться, то увидеть можно. Это перстень Вашего отца?
— Да, Дмитрия Александровича. Он оставил его мне, а не своему законному сыну Александру Дмитриевичу.
— Значит, Вам, а не своему законному наследнику.
— Вы удивлены?
Дубельт понимал, почему Дмитрий Александрович сделал это — потому что законный сын был не его собственным ребенком, а его брата Павла. Во время Турецкой войны в госпитале Ливен бредил и постоянно повторял два имени — Лиза и Саша. Позже, когда он пришел в себя, а затем пошел на поправку, они говорили обо всем, в том числе и о своих семьях. Дубельт рассказал про родителей и младшего брата Леонтия, который также был на той войне, но где точно, он не знал. Про любимую жену Елену Михайловну, сына Андрея, уже являвшегося кадетом, и дочь Юленьку. Ливен упомянул, что был из большой семьи, у него было четверо старших братьев, но речь вел только о самом старшем, воспитавшем его Дмитрии Александровиче, к которому несомненно относился с любовью и уважением. Дмитрий Александрович был вдовцом, его покойную жену звали Елизавета Алексеевна, а маленького сына Саша. Все бы ничего, вот только в бреду Павел Ливен называл Лизу любимая, а Сашу сынок. Получается, он был любовником жены брата и настоящим отцом его наследника. Он бы ни за что не поверил, что из желания обладать красивой женщиной Ливен соблазнил невестку да еще наградил ее ребенком. Ливен был одним из самых порядочных людей, каких он только знал. Если он решился на столь, казалось бы, безнравственные отношения, то на это были основания, веские основания. И только Господь ему в этом судья. Он никогда даже не намекнул Павлу о том, какую тайну Ливенов он узнал тогда на войне. Годы спустя он как-то встретил Павла Саныча с юным Александром — как же мальчик был на него похож. Хорошо, что иной раз дети бывают больше похожи на родственников, чем на родителей, иначе бы князьям Ливенам не избежать пересудов… Интересно, посвятили ли Ливены в тайну семьи Штольмана?
— Удивлен? Нет. Его Сиятельство мог оставить свой перстень как своему законному наследнику, так и внебрачному сыну — по своему усмотрению, это его право.
Яков Платонович повторил про себя обе фразы Дубельта про наследника и решил проверить, правильно ли он ее понял:
— Вы дважды сказали, законному наследнику, а не законному сыну.
— Да, я так сказал, — не стал отрицать Анатолий Иванович. — А разве это имеет значение?
— Если Вы вложили в это… определенный смысл, то имеет.
«Посвятили-таки… Вот уж точно сыскарь, сразу ухватил суть, пытается выяснить, знаю ли я что-то или просто так сказал».