Как хорошо уметь читать

— Вероятно, хотел переехать, сменить адрес, а, быть может, и уже сменил к тому времени… Давайте рассуждать, кто все же мог знать о месте проживания Каверина. Да и вообще о его существовании. Подруги мадам Карелиной? Возможно, но маловероятно, чтоб она делилась с ними пикантными подробностями своей жизни, такими как те, что у нее ребенок от адюльтера с офицером. Скорее всего, про Каверина в Петербурге не знал никто кроме ее любовника. Хотя прислуга могла.

— Прислуга?

— Ну если любовник у дамы был богатый, не сама же она мыла полы, прислуга была. По крайней мере приходил кто-то убирать. А где уборка, там и возможность увидеть многое, в том числе и то, что не полагается. Я имею в виду, например, пройтись из любопытства по ящикам. Ящик, где была шкатулка с письмами, запирался?

— Не всегда.

— Значит, не исключено, что прислуга могла их видеть. Еще почтальон — конечно, через него проходят тысячи писем, но вдруг запомнил, откуда даме были письма, не адрес, конечно, а город. Прислугу и почтальона опрашивали?

Штольман попенял сам себе — как он мог упустить из виду прислугу и почтальона? Тем более, что он только что был на почтамте, а ранее вспоминал про дело Владека, где опрашивали прислугу.

— Не знаю. Не уверен. Пошлю телеграмму Белоцерковскому.

— Это дело ведет Белоцерковский?

— Да, я направил Карелина к нему. Вы его знаете?

— Шапочное знакомство. Говорят, профессионал в своей области.

— Так и есть.

— Но один ум хорошо, а два, нет, сейчас даже три, если считать не только Вас, но и меня, лучше. Если Белоцерковский не опрашивал этих свидетелей, не могли бы Вы попросить его сделать это побыстрее и сразу же прислать ответ? Вдруг удастся у них что-то узнать? Если ответ будет отрицательным, то я обращусь к одному офицеру, который все еще служит в том драгунском полку, чтоб он навел справки о Каверине.

— Не он ли подал рапорт о том, что в том полку творилось?

— Нет, не он. Подсуетился, так сказать, второй заместитель полковника — не из радения за сам полк, а из интереса по возможности занять потом освободившуюся полковничью должность.

— Занял?

— Нет, он тогда получил новое назначение — на Урал. Судя по всему, он подозревал о правонарушениях раньше, но тянул до того, пока полковник не пошел, как говорится, в разнос, и можно было не сомневаться, что он лишится должности, тогда и подал рапорт. Кроме продажи подведомственного имущества полковник еще наживался на некачественных поставках, за которые платилась полная цена. Например, закупленный фураж был совершенно негодный, и некоторые лошади заболели. Если Вы спросите, был ли ротмистр Каверин причастен к последнему, то нет… А расспрашивать сейчас про Каверина нужно как можно более… тихо, незаметно, не привлекая к этому внимания. Ведь если кто-то из бывших сослуживцев Каверина после его скандальной отставки посчитал возможным поддерживать с ним отношения, то он сразу же может сообщить ему, что им интересуются. И тогда…

— И тогда даже если девочка у него, он может от нее избавиться, отослать к кому-нибудь… или просто прогнать, выставить на улицу, только чтоб полиция его с ней не связала? — Штольман спросил о том, о чем думал сам.

— Да, я очень этого опасаюсь. Судя по тому, что я знал сам, и Вы мне рассказали сегодня, от такого мерзавца можно ожидать чего угодно… Но пока, честно говоря, я не надеюсь, что мы так скоро выясним его настоящее место пребывания. Скорее всего, удастся узнать про то, куда он уехал, выйдя в отставку. Но если и так, то уже хоть что-то… первый адрес, затем следующий и так далее… Сколько веревочке не виться, а конец будет… Не думаю, чтоб он переезжал слишком часто, должен же он где-то служить, чтоб зарабатывать себе на жизнь. А тому, кто бегает с одного места службы на другое, не очень рады. Да и найти должность после того, как вышел в отставку в чине ротмистра, не так просто. Мне кажется, он обосновался в каком-нибудь городе, где больше возможностей найти подходящую должность и, как говорится, держится за нее.

— Да, скорее всего, губернском или крупном уездном, — согласился Яков Платонович. — И не так далеко от Петербурга, поскольку все же туда ездит.

— Но ездит, насколько нам известно, нечасто, поэтому от столицы город все же может быть на каком-то расстоянии, но не слишком далеко, чтоб не разориться на билетах на поезд, и уж точно не на Камчатке.

— И не в Сибири.

— Полагаю… А полицмейстер после моего ухода и того, как, возможно, уговорил бутылку коньяка, к переезду в Сибирь не готовится? — съехидничал Дубельт.

— К переезду в Сибирь? — посмотрел на полковника в непонимании Штольман.

— Ну так мало ли он что там себе напридумывал под коньяк-то… Не исключено, что и про возможный переезд в далекие края.

— Я видел его после Вашего ухода, он был совершенно трезвый.

— Что, даже для успокоения нервов рюмки не опрокинул? Колотило-то его при мне так, что аж стул под ним подпрыгивал.

— Полковник, я надеюсь, у Вас нет к нему никаких претензий? — осторожно спросил Штольман.

— Да Бог с Вами, Яков Платонович, нужен мне ваш Трегубов. У него есть свое начальство, чтоб ему шею намылить, и без моей помощи, если оно о каких-то огрехах узнает. Какое мне дело до того, что он отдал Вам Ваши семейные ценности до окончания следствия?

— Поняли? — нахмурился Штольман. — По моей оговорке?

— Конечно, понял. Не только по Вашей, как Вы сказали, оговорке. По тому, как полицмейстер вел себя — нервно, беспокойно. Верно, думал, что я буду специально выискивать нарушения в ведении следствия. Начну с улик, которые были неправомерно отданы, и накопаю — мало ли еще что… Но у меня такой цели визита не было. К нему я зашел лишь потому, что мне было нужно посмотреть дела, ну и потому, что он — Ваш начальник. Мне не показалось хорошей идеей идти прямо к Вам, минуя его. Это могло бы выглядеть… неправильно. А так — пришел сначала к нему, а он уже сам направил меня к Вам. Для разговора о тех делах, в которых Вы… имели несчастье быть замешанным.

— В которых я оказался пострадавшей стороной, — поправил Дубельта Яков Платонович.

— Да, в которых Вы были потерпевшим. Но для меня это было только предлогом для того, чтоб встретиться с Вами, племянником Павла Александровича. Но Вы, думаю, это и сами поняли. Иначе разговор у нас был бы в совершенно другом тоне.

— В совершенно другом тоне?

— Не таким… свободным и… доверительным. Я же рассказал Вам про случаи, с которыми сталкивался по службе, а эту тему я обсуждаю далеко не со всеми собеседниками, тем более не имеющими касательства к тому ведомству, в котором я имею честь служить.

— Полковник, Вы имеете отношение к военно-окружному суду или военно-прокурорскому надзору? — задал прямой вопрос Штольман.

— Весьма… опосредованное. Я не служу ни там, ни там, иначе бы носил соответствующий мундир.

— А к Военному министерству?

— Хорошо, Вам я скажу. К Военному министерству я имею самое непосредственное отношение.

— Вы служите в Главном штабе? — чуть поразмыслив, уточнил Штольман.

Дубельт снова усмехнулся:

— Господин следователь, до чего же Вы прозорливы. Да, это так.

«Так вот почему все так быстро завертелось — заместителю начальника охраны Императора подполковнику Ливену и ходить далеко не пришлось, вышел из Зимнего дворца, перешел Дворцовую площадь и прямиком в Главный штаб к какому-нибудь своему знакомому генералу — просто повидаться и поболтать о пустяках, а тот о пустяке, рассказанном Ливеном, доложил на первом же совещании…»

— И в какой должности, если не секрет?

— Вот это как раз, можно сказать, секрет. Я член неофициальной комиссии, которая помимо прочего занимается проверкой фактов, изложенных в рапортах, относительно… состояния дел в воинских подразделениях.

— Почему неофициальной? К чему такие тайны мадридского двора?