Страница 42 из 79
— Что, на самом деле такой скаредный?
— Не то слово. Скупой, жадный павлин.
— Но ведь вроде бы Ульяна с дочерью полгода жила у него. Значит, не такой уж скупой.
— Ульяна с Таней жила у него на те деньги, что ей посылал я. Может, они ему так быстро надоели не только потому, что семейная жизнь ему не по нутру, а и потому, что думал, что и с моей финансовой поддержкой они ему в копеечку обходятся. Что-то слишком быстро прошли его чувства, когда Полянский на Ульяну глаз положил и решил ее в Петербург увести. Хорошо хоть Таня в него только внешностью пошла, а не натурой. Он ведь ничего дочери ни разу даже не привез и не послал. Ну не пошел бы по миру, если б хоть открытку на Рождество или именины прислал. Все девочке было бы приятно. Открытки-то, наверное, и на Камчатке есть, где он якобы служил, — с сарказмом сказал Карелин. — Напишет несколько предложений и думает, что этим осчастливил.
— А шкатулка с письмами сейчас у Полянского, который из-за своей порядочности в них не заглядывал?
— Шкатулка? А не было ее.
— Что же Ваша жена письма ленточкой перевязывала?
— Нет, почему ленточкой? В шкатулку складывала. Но шкатулки не было.
— Может, Полянский ее до этого забрал?
— Нет, до этого мы с ним там тоже вместе были. Когда Бежин квартиру осматривал. А после, как сказал, не мог найти мужества один туда пойти. Ходил только с Белоцерковским. А потом мы с ним вдвоем пошли.
— Значит, шкатулка с письмами пропала?
— Получается, что так.
— А деньги? Какая сумма была в доме?
— Понятия не имею. Да и Полянский Вам не сказал бы.
— Хотя бы примерно? Рублей десять, двадцать или больше?
— Да Вы что, господин Штольман. Этого бы Ульяне и на булавки не хватило, не говоря уж о шляпке.
— Если булавки с бриллиантами, то и одной сотни могло не хватить.
— Такие крупные счета Илья Анатольевич сам оплачивал. За драгоценности, за бальные и вечерние платья, да в целом за ее туалеты. А что-то вроде перчаток, шляпки или ридикюля Ульяна могла сама купить, прогуливаясь по городу и увидев их в лавке. Хотя у нее этого добра и так было предостаточно.
— И Полянский не был против таких трат?
— Он вообще человек неконфликтный, а чтоб еще из-за червонца скандалить, это уж совсем не про него. Вот Каверин, думаю, тот бы до скончания века за лишние перчатки выговаривал.
— А откуда у него такая скупость? Жил ранее не по средствам и долгов наделал? В карты состояние проиграл?
— Да не было у него никогда состояния. Жил на свое офицерское жалование и, я подозреваю, по молодости и за счет дамочек не брезговал. Альфонс.
— Офицер — альфонс?
— Не верится? Он ведь был очень красив, такого любовника многие дамы хотели бы иметь. Не только для удовольствия, но и в обществе с ним бывать — на балах, приемах, в салонах…
— Это Ваше умозаключение? Возможно, Вы так считаете просто от обиды за то, что он у Вас увел жену? — напрямую спросил Штольман.
— Нет, это здесь ни при чем. На одном балу стал невольным свидетелем одного разговора. Одна дама говорила Каверину, что получила наследство, и что они могли бы попробовать снова вместе жить — снять дом побольше, чтоб принимать гостей соответствующим образом. Скажите мне, к чему подобные разговоры? У меня была только одна мысль, что дама хотела заинтересовать его своим улучшившимся материальным положением, чтоб он снова стал ее любовником.
— Думаете, подобное было только по молодости?
— Ну вряд ли какая дама его сейчас содержать захочет, все же пятый десяток пошел, былой свежести больше нет, да и любовного пыла, думаю, уже не столько. Да и, скорее всего, все же до штаб-офицера дослужился. Жалование побольше стало. Одному на него можно жить неплохо.
— Как считаете, Полянский знал о том, что Каверин когда-то жил за счет любовниц?
— Если б Илья Анатольевич знал про него такое, он бы с ним не поддерживал никаких отношений. Для него подобное неприемлемо. В его понимании мужчина должен обеспечивать женщину — что жену, что любовницу. Мне кажется, Каверин все обставлял так, что создавалось впечатление, что это он содержит женщин, а не наоборот.
— Алексей Александрович, Вы сказали, что не удивились бы, если бы Каверин попросил у Ульяны вознаграждение за дочь.
— Ну это я так сказал, несерьезно.
— А если серьезно? Если предположить, что он приезжал к Ульяне не ее с дочерью повидать, а, скажем так, за финансовой помощью? Что ему Ваша жена давала какую-то сумму, которую утаивала от Полянского? Если он не особо контролировал ее траты, червонец здесь, червонец там, глядишь, за год набралась кругленькая сумма. Такое могло быть?
— Если говорить о самой сумме, то могло. Если о Каверине, то не могу сказать. Конечно, порядочным человеком его вряд ли можно назвать, но подозревать его в том, что он вытягивал из Ульяны деньги? Да и за что платить ему? Ведь не долгожданного престолонаследника короне дал, чтоб ему за это контрибуцию выплачивать, а дочь жене провинциального дворянина.
— Кто его знает. Возможно, узнал про Вашу жену что-то, пока они жили вместе. Вас же там рядом не было. Или про Полянского.
— Ну так чего ж он сам к Полянскому не пошел? С него-то можно поболее взять.
— С Полянского как раз ничего не взять. Он бы ни полушки Каверину не дал. Вы говорите, Полянский человек неконфликтный, но ведь Каверину от дома отказал. Думаю, из мухи слона он не делает, но если речь заходит о серьезных вещах, тут он проявляет твердость характера. Без этого он бы не был успешным дельцом.
— Я как-то об этом не подумал. Дела свои он, конечно, ведет твердой рукой. Вы правы, не стал бы он платить Каверину.
— А Ваша жена стала бы. Она Полянского любила, платила бы, чтоб защитить его. От реальной беды или от придуманной Кавериным.
— Ну хорошо, пусть даже так, в чем я все же очень сомневаюсь. Но зачем в таком случае было говорить, что Каверин — отец Тани?
— Но повод-то нужен приезжать. А так он ездил не к бывшей любовнице, а якобы к дочери.
— Хорошо. А к исчезновению Тани какое отношение это имеет?
— Самое непосредственное. Таня нашла письма, прочитала. Возможно, Каверин писал, что снова в стесненных обстоятельствах, намекая этим, что пора платить. Таня решила помочь бедному папеньке — взяла все деньги, что были дома, и поехала к нему, адрес-то у Ульяны был. Скорее всего, надеялась, что после смерти матери будет жить с Кавериным.
— Так деньги-то не пропали, они были в ящике туалетного столика, рядом со шкатулкой с драгоценностями.
— Без денег, конечно, далеко не уедешь… А, может, Таня пару банкнот вытащила — Вы же говорите, что и Полянский не знал, сколько у Ульяны денег.
— Это невозможно, тот ящик был всегда заперт, а ключ от него Ульяна прятала. Не потому, что боялась, что дочь что-то украдет, а чтоб драгоценностями не играла и не сломала их. Где ключ, Таня не знала, а Полянский знал — в потайном ящичке того же туалетного столика, он его оттуда и достал, чтоб тот ящик открыть.
— А свои деньги у Тани были?
— Были, но какая-то мелочь. Если б хоть несколько рублей, то она, наверное, сама бы купила ту безделушку, которую просила у матери, и которую ей подарил какой-то мужчина.
— Которого, кстати, так и не опознали… Что ж, будем ждать ответ о новом месте службы Каверина. Без этого больше никуда не продвинуться.
Карелин хотел что-то сказать, но не успел. В кабинет сыскного отделения заглянул Ульяшин:
— Ваше Высокблагродие, Вам телеграмма из Петербурга.
— От Белоцерковского. Ротмистр Каверин ушел в отставку четыре года назад в связи с какой-то темной историей. Подробности не раскрываются. Местонахождение неизвестно.
— Как это ушел в отставку?? — опешил Карелин. — У него же новое назначение вроде как намечалось.