Страница 36 из 79
— Подробности какого характера?
— Те, что одним из потерпевших от бесчинств офицеров гарнизона отказался… незаконный отпрыск князя Ливена.
— А там-то откуда подобное стало известно?
— Ну я только могу предположить. Я бы сказал, из весьма достоверного источника… — усмехнулся полковник.
Как и предполагал Штольман, появление в гарнизоне Затонска Дубельта, скорее всего, было следствием визита в город князя Ливена… Ох, Павел, Павел…
— А речь шла просто… о родственнике Ливенов? Не о племяннике Павла Александровича? — уточнил Яков Платонович.
— Нет, напрямую этого сказано не было. Но это предположение пришло мне в голову сразу же. А подтверждение своей догадке я получил уже здесь, в Затонске. Точнее, в гарнизоне… поскольку там тоже люди грамотные и статью, что была на прошлой неделе в вашей местной газете, читали. Про Вас и Его Сиятельство князя Ливена. А кто-то даже хвастался, что сам видел подполковника в ресторане Офицерского Собрания.
— Где?? — переспросил Штольман.
— В ресторане Офицерского Собрания. Говорят, произвел на некоторых неизгладимое впечатление в своем мундире.
— В мундире?? — Яков не только не видел дядю в мундире, но даже не знал, что он брал его с собой в Затонск.
— Ну а в чем он должен был там появиться? Не в гражданском же платье… Хотя, что и говорить, в костюме он тоже хорош…
— А Симакову или Трегубову известно, что Вы знакомы с Павлом Александровичем?
— А им-то зачем это знать? Должностью не вышли для подобного, — засмеялся Дубельт. — Где заместитель начальника охраны Государя и где начальник гарнизона и провинциальный полицмейстер…
— Павел Александрович не хотел, чтоб о его должности было известно в Затонске, но утаить этого не получилось…
— А зачем скрывать подобное? Вон как полковник Трегубов гордится, что в его подчинении начальник сыскного отделения, у которого дядя так близок к Императору… А Вы сами гордитесь?
— Думаю, что в этом есть повод для гордости, — согласился Штольман. — Но поскольку я видел Его Величество как Вас, когда расследовал одно дело в Петербурге, то у меня… представление о Государе несколько иное, чем у того же полицмейстера… и повод для гордости немного другой… Не тот, что Павел Александрович близок к Императору, а тот, что у моего дяди такая важная и ответственная должность… назначение которой сохранить жизнь и здоровье Государя и его место на престоле… Насколько я могу судить, Ваш родственник тоже был близок к Императору.
— Это так. Но вот с ним мы никогда не были близки, хотя бы в силу огромной разницы в возрасте. Я его видел всего раза два. Государя в своей жизни я видел гораздо больше, — улыбнулся Дубельт. — Но любовь к порядку — это, видимо, семейное. Как говорится, Ordnung muss sein*…
— Вам нравится Ваша служба?
— Служба как служба. Да, приходится частенько ездить, но не все время, конечно. Но раз Вы были чиновником по особым поручениям, Вы, думаю, тоже не только в Петербурге делами занимались.
— Нет, не только. Но все же по большей части в столице.
— В поездках есть свои… положительные моменты, видишь разные места, встречаешься с людьми. Хотя, конечно, не все радушно настроены. Все же я с инспекцией приезжаю, а не в гости. И какими бы благожелательными люди ни были, они должны нести ответственность за свои поступки. Как я уже сказал, порядок должен быть во всем. Вот у Вас я порядок вижу, видимо, тоже немецкая черта характера проявляется.
— Честно говоря, я об этом никогда не задумывался. Хотя матушка и приемный отец были немцами. И, как оказалось, настоящий отец князь тоже. Но матушка умерла рано, я ее мало помню, приемный отец моим воспитанием не занимался. У меня был гувернер-немец, но Штольман почему-то не хотел, чтоб он даже разговаривал со мной на немецком, не то что учил меня чему-то, что было в традициях немцев. Затем я учился в пансионе, где было немало мальчиков из немецких семей, некоторые из них поначалу даже не говорили по-русски. И поэтому в пансионе хоть и были занятия немецким языком, образование было направлено не на сохранение… национальных особенностей, а наоборот на то, чтоб подготовить пансионеров к жизни и службе на просторах Империи в целом, а не ограничиваться, к примеру, Остзейским краем. А про Императорское училище правоведения и говорить нечего, кому там было дело до моего немецкого происхождения…
— Вы окончили Императорское училище правоведения? Однако… Никак Ваш батюшка князь Ливен постарался. Как и в пансион определить Вас тоже.
— Почему Вы так считаете?
— А кто еще? Не Штольман же. Если ему и в Вашем детстве было, мягко скажем, все равно, какое образование Вы получите, не думаю, чтоб он потом… из шкуры вон лез, чтоб обеспечить Вам образование, которое далеко не все аристократы могут позволить для своих сыновей.
— Это… так бросается в глаза? — осторожно спросил Яков Платонович.
— Мне — да. Просто я знаю, как нелегко родителям устроить сыновей… в приличное заведение… такое, которое может обеспечить блестящее будущее… Мне повезло, я — старший сын, мне дали все, что было возможно. Мой младший брат не был так удачлив, хотя тоже стал военным. А наша семья не из бедных. Да и, что уж говорить, с известной фамилией. Мы не пользовались свои родством с Леонтием Васильевичем, и тем не менее, некоторые заведения взяли бы нас с братом, а затем наших мальчишек только затем, чтоб в нем учились родственники того самого Дубельта… Но такие заведения, как Вы понимаете, не из элитных. А в элитных учились и учатся отпрыски и родственники тех, кто может быть и повыше рангом и положением, чем управляющий Третьим отделением и генерал-лейтенант…
— Да куда уж выше, — усмехнулся Штольман.
— О, есть куда. Взять хоть членов Императорской фамилии.
— Не могу с этим не согласиться. А Вы с кем-нибудь из них знакомы?
— Знаком, конечно, как в армии без этого, там один Великий князь, здесь другой… Но ни с кем в приятельских отношениях не состою — в отличии от Павла Александровича. Ни чаев, ни чего другого с ними, конечно, не распиваю… — улыбнулся полковник.
— А сейчас Вы бы не хотели выпить чаю? — предложил Штольман.
— В ресторане?
— Нет, прямо здесь. У меня есть ватрушки с творогом и пирог с мясом и картошкой. Только они субботняшние, мне теща дала.
— Ватрушки с творогом, пирог с мясом и картошкой… У меня уже слюнки текут, — закатил глаза Дубельт. — Не буду жеманиться, не откажусь ни от того, ни от другого. Я ведь утром только кофе попил, но не завтракал… А полицмейстер мне кроме коньяка ничего не предложил, — усмехнулся он. — Но я с утра не употребляю. Впрочем, я вообще не любитель…
«Наверное, Трегубову самому очень хотелось сделать пару глотков — от нервов. Но ведь на виду у армейского полковника это не сделаешь… без того, чтоб предложить и ему рюмку».
Штольман попросил сделать им чаю и выложил свои припасы. Дубельт откусил от ватрушки:
— Давненько таких вкусных не ел. Моя жена, царствие ей небесное, такие же пекла.
— Вы вдовец?
— Уж больше десяти лет.
— А дети Ваши, кто с ними, когда Вы в разъездах? Скучают ведь по Вам.
— Сын с юности вне дома — сначала в кадетском корпусе, затем в гвардии. Дочь не так давно вышла замуж, теперь ей по батюшке скучать некогда, — улыбнулся Анатолий Иванович. — А раньше-то, конечно, ждала, когда я приеду. После смерти моей жены к нам ее сестра переехала, она дочку мою и воспитала. Святая женщина, как и моя жена покойная. Не получилось только жизнь свою устроить, в Юленьке вся ее отрада. Пока у меня живет, а когда у Юли маленький появится, к ним, наверное, переедет.
— А зять Ваш что? Не против будет?
— Так он сразу это предлагал, да сноха моя сказала, мол, пусть молодые в начале сами поживут, а там видно будет. Но, думаю, не утерпит, когда племянник внучатый появится. Зять у меня прекрасный, видит, как Юля тетку любит, а она ее. У самого родители далеко. Сам он в молодости в полку служил, а сейчас в Военном министерстве. Осел, так сказать, на четвертом десятке.