Страница 17 из 79
— Позвольте спросить Вас, а как Вас выбрали председателем Собрания?
— Я председатель не так давно, по-видимому, посчитали меня достойным этой должности. Да и мое происхождение сыграло не последнюю роль. Моя бабка из графского рода Салтыковых, а Никитин — генерал от инфантерии, мой двоюродный дядя. Не исключаю, что Его Сиятельство князь Ливен знаком с ним.
— Вполне возможно, — согласился княжеский родственник. — Мы как-то отвлеклись от Вашего рассказа о поездке в Москву…
— А что там говорить? Все как всегда, сына повидал, друга тоже. Хотя нет, говорят же, как тесен мир. В этот раз я столкнулся в Москве с помещиком Аксаковым из соседнего уезда и с Татариновым, племянником Бенциановой. С Татариновым мы даже в ресторации посидели, обсудили последние Затонские новости… в том числе и про Вас, Яков Платонович, — признался Никитин, — не каждый же день такое в нашем городке происходит…
— И многие из Затонска в Москву ездят, к родственникам или по делам?
— Ну есть, конечно, так сразу всех и не припомнишь… Купец Караваев, которого убили, ездил в Москву и не только, и по делам, и повеселиться… Купец Игнатов, который сам из Москвы, приезжает иногда…
Следователь Штольман подумал о том, мог ли быть у кого-то из этих людей мотив, который подтолкнул к отправлению гнусных писем. Мотивом могло быть что угодно — месть, злоба, зависть… Никитин, Татаринов, Аксаков, Игнатов — кто из этих четырех человек мог посчитать, что у него была причина для того, чтоб испортить жизнь Штольману?
Сам Никитин, который сначала решил, что княжеский бастард — это бельмо на глазу Затонского дворянства, но сменил свой гнев на милость с появлением в городе дяди Штольмана, оказавшегося не только носителем высокого титула, но и заместителем начальника охраны Его Величества? Маловероятно. Бастарды у аристократов были сплошь и рядом и занимали далеко не последние должности в Империи. Вон, Трепов, к примеру, был градоначальником Петербурга… Штольман же ни к чему подобному в Затонске не стремился… Но, возможно, Никитин считал иначе? Нет, Никитин не производит впечатление человека, способного на такую подлость, хотя впечатление порой бывает весьма обманчиво…
Татаринов, которого начальник следственного отделения подозревал поначалу в убийстве жены? Но тот же следователь Штольман снял с него подозрения, найдя настоящих преступников. И тем не менее он все же мог затаить обиду и решить подпортить жизнь полицейскому чину, взяв на вооружение идею о подметных письмах, которые приходили тетке о нем самом. Или Татаринов был все же не того склада, чтоб пойти на такое?
Московский купец Игнатов, которого как зачинщика драки Штольман определил в лучшую камеру с одеялом и подушкой, и который грозился, что будет жаловаться на него? Решил отомстить таким способом за унижение?
Неизвестный ему помещик Аксаков из соседнего уезда? Вряд ли Аксаков вообще слышал о Штольмане, а если и слышал, то какое ему было до него дело…
Пока Штольман перебирал в уме возможных подозреваемых, разговор свернул на другую тему, теперь господа обсуждали то, что одно из имений около Затонска недавно обрело нового хозяина, а он так пока и не счел нужным познакомиться с местным обществом. Якову Платоновичу эта тема была не интересна, и он молча пил кофе с пирожным. Он сегодня потерял целый вечер, но его визит в Дворянское Собрание не был бесполезным и, что было для него неожиданным, даже не тяготил его. И на очередное приглашение Никитина он ответил согласием. Вдруг в следующий раз он узнает еще что-нибудь?
Когда он собрался уходить, к нему подошел мужчина лет сорока пяти, сидевший за соседним столом и изредка поглядывавший в его сторону.
— Господин Штольман, позвольте представиться. Аристарх Харитонович Аристов, помещик из Псковской губернии, у нас с Вами общий знакомый — Владимир Иванович Воронов. Вы могли бы уделить мне несколько минут?
— Да, пожалуйста, — хоть Яков Платонович и не намеревался более задерживаться в ресторане, отказать знакомому Воронова было бы невежливо.
— Прошу Вас за мой стол. Вы предпочитаете коньяк как и я? Или для Вас что-нибудь заказать?
— Я предпочел бы чашку чая, — он уже выпил достаточно в компании председателя Собрания Никитина.
После того, как ему принесли чай, он спросил:
— Чем могу быть Вам полезен, господин Аристов?
— Я бы хотел спросить Вашего совета в одном… деликатном деле… Такое с близким знакомым я бы обсуждать не решился, а Воронов сказал, что Вы — человек чести, человек, которому можно доверять… Мы с Владимиром Ивановичем в некотором роде родственники через Сафонова, к которому приехали на юбилей. Моя мать и мать Сафонова были кузинами, а Воронов — родственник со стороны его отца. Но, думаю, это не столь важно… Владимир Иванович уже уехал, а я остался специально… с надеждой увидеть Вас в Собрании еще раз и поговорить…
— Что же Вы не пришли ко мне в управление, если для Вас это столь важно?
— Да, это для меня важно, но мне не хотелось беспокоить Вас на службе по своему личному делу… Да и сейчас, если честно, мне кажется, что я злоупотребляю Вашим вниманием… Но к кому еще обратиться за советом, я не представляю… Как я уже сказал, ситуация крайне деликатная… А Вы… Я очень надеюсь, что Вы сможете понять… в каком положении я оказался…
— Я попытаюсь.
— Я — единственный сын у своих родителей, — начал свой рассказ Аристов. — Родители меня любили, и матушка, и отец. Батюшка, хоть и бывал строг, когда надо, никогда мне слова обидного не сказал, пальцем никогда не тронул. Мы с отцом всегда были близки. Он умер в прошлом году, а матушка этой весной, тосковала сильно без него. И вот перед своей кончиной матушка призналась мне в том, о чем ее просил отец. Оказалось, что в юности у нее была любовь с Афанасием, молодым человеком, который приходится отцу дальним родственником, троюродным братом, если быть точным, более чем на десять лет младше его. У матушки было хорошее приданое, а Афанасий хоть тоже был из потомственных дворян, почти не имел средств, если не считать жалования. И вот у них случилась любовь, они хотели повенчаться, но мои дед с бабкой были категорически против такого мужа для дочери, они намеревались выдать ее за очень обеспеченного человека. Надеясь, что родители смягчатся, матушка призналась подозревавшей что-то своей матери, что и правда уже была в положении. Но дед с бабкой были непреклонны, она не пойдет за бедного, даже если понесла от него. И тут же нашли ей подходящего мужа — с имениями, с капиталом, родственника ее несостоявшегося жениха. Она пыталась противиться этому браку. Но родители сказали, или Харитон Трифонович, или их сосед, у которого отпрыски были гораздо старше ее самой, а самая старшая дочь, жившая с ним, была известной в округе мегерой, вся в родителя своим характером… И матушка согласилась на отца. Лучше приятный Харитон Трифонович, чем злобный старик.
— Получается, Вашего отца обманули? Сказали, что ребенок родился преждевременно?
— О нет, — покачал головой Аристов. — Отец все знал, более того, положение Ольги Гавриловны было по сути определяющим для его решения жениться на ней.
— Как так?
— Он был бездетным вдовцом. Он подозревал, что дело могло быть не только в его жене, но и в нем самом. А ему очень хотелось ребенка, предпочтительней сына, но он был бы рад и дочери. А тут уже ребенок на пути, да еще хоть с какой-то частью родной крови, не совсем чужой.
— Ему было известно, от кого Ваша матушка ждала ребенка?
— Так что тут гадать, если был только один… кандидат… И отца это совершенно устраивало. Он моментально согласился на этот брак. Оленька была очаровательной барышней… да еще и способной дать ему то, о чем он так мечтал… Матушка сказала, что когда я родился, он признался, что никогда подобного счастья не испытывал. И что всю жизнь будет ей благодарен за сына. Только просил не говорить ее бывшему сердечному другу, что у него появился сын, поскольку хочет, чтоб сын был только его.