Страница 15 из 79
Штольман кивнул.
— Там графу было все равно, чего о графине я сказать не могу. Она напоминала кудахчущую наседку со своими цыплятами. Конечно, ее постоянные стенания о несуществующих болезнях отпрысков были… чрезмерны, но это все же лучше, чем махнуть на ребенка — мол приберет его Господь, и ладно… Хороших наставников в этой семье позволить не могли, но была гувернантка, так что дети образованием не блистали, но совсем уж неучами не были. Кто-то из старших мальчиков обучался в гимназии. Павел Александрович сказал, что один из сыновей учился вместе с ним, возможно, по протекции кого-то из родственников. Думаю, он не упустил своего шанса и сделал военную карьеру, как и Его Сиятельство.
— Да, закончив корпус, он, скорее всего, достиг большего, чем другие братья… Если Вам интересно, я мог бы спросить у Павла Александровича, если, конечно, он что-то о нем знает, — предложил Штольман.
— Да, и про других детей из той семьи тоже, если это возможно…
— Александр Францевич, раз уж зашел разговор про семьи, Вы, помнится, говорили, что в каких-то семьях, что Вы пользовали, кто-то из детей был… прижит на стороне… И что в своем большинстве мужья с этим вроде как смирились, и только в одной мужчина люто ненавидел ребенка…
— Да, я припоминаю, что говорил Вам об этом. Мне кажется, дело там было не в самом факте измены и рождении ребенка от любовника, а в том, кто был отцом этого ребенка. Насколько я мог понять, у мужа именно с этим человеком была непримиримая вражда — из-за чего, мне неведомо, но с ним жена ему и изменила. И мальчик тот был похож на своего кровного отца. Муж матери попрекал его всем, кричал на него, давал подзатыльники, бил его, хотя тот ребенок был тише воды ниже травы. Когда он подрос, его отправили в подмастерья кому-то из дальних родственников. Мне кажется, для мальчика это было самым лучшим — выучиться ремеслу и не жить с человеком, который издевался над ним.
— А его родной отец, он как-то принимал участие в его судьбе?
— Об этом мне ничего не известно. Скорее всего нет, ему бы это просто не позволили. Да вряд ли он сам к этому стремился, он и к детям от своей законной жены не питал особой любви. Ну были дети, и были…
Яков Платонович подумал о своем настоящем отце князе Ливене, о его отношении к детям. Своего законного наследника — сына брата он любил как своего собственного. В отличии от того же графа бесчисленного количества байстрюков на свет не произвел, хоть Александр и предполагал, что у его отца могло быть несколько побочных детей. Но у Его Сиятельства был только один внебрачный сын, и ему он обеспечил самое лучшее образование, которое мог дать в той ситуации… У Штольмана точно не было возможности устроить приемного сына в Императорское училище правоведения, даже если бы он и очень этого хотел…
Были ли у Платона Штольмана дети, свои собственные? Почему-то он раньше об этом не задумывался. С женой у Штольмана общих детей не было, после ее смерти он не женился. Но он был привлекательным мужчиной, и у него, естественно, были женщины, а от них могли быть дети… Как до его женитьбы в почти сорок лет, так и во время нее, да и после, когда ему не было и пятидесяти… Кто знает, может, после смерти жены он и бывал дома редко потому, что проводил время с любовницей и их детьми. Возможно, им он и оставил деньги, которые получил от продажи своей усадьбы. Если это было так, то это было справедливо по отношению к его родным детям. Не понятно только то, почему он не женился на их матери… Если только она тоже не была замужем… Как его собственная жена, которая родила сына от любовника… Все это были лишь размышления, о своем приемном отце Платоне Павловиче Штольмане, а тем более о его личной жизни, он не знал ничего… О жизни князя Ливена он тоже знал не так уж много. Но у него была возможность расспросить об этом Павла или Сашу, когда они увидятся снова. Про Штольмана же спросить было некого…
— Яков Платонович, Вы поинтересовались этим… так как думали о Вашем приемном отце? — задал вопрос Милц.
— Да, это так, — не стал скрывать Штольман. — Хотелось знать, как это в бывает в других семьях… где муж знает о том, что ребенок не от него… Отец теплых чувств ко мне не питал, но никак не обижал — как того мальчика, которого потом отдали в ученики.
— Судя по всему, он не был злым человеком, это уже хорошо… Яков Платонович, позвольте мне высказать свое мнение, у Вас была далеко не худшая судьба, хоть она и не всегда была к Вам… справедливой… А сейчас, когда у Вас появились новые родственники, тем более грех жаловаться.
— О нет, я не жалуюсь, — улыбнулся Яков Платонович. — И Павел Александрович, и Александр Дмитриевич — прекраснейшие люди.
— Ваша правда. Вот Его Сиятельство озаботился по сути дела о постороннем человеке — о Баллинге. Я ведь собственно говоря по этой причине и пришел, сказать Вам, что сын аптекаря нарисовал эскизы надгробия и креста, а отец Анисим увез их в Малиновск. Чтоб, если можно, Вы сообщили об этом князю Ливену.
— Конечно, сделаю это в следующем же письме, но это не будет так скоро, я ведь отправил ему письмо только сегодня.
— Это не к спеху. Просто хотелось бы, чтоб Павел Александрович знал, что все будет сделано надлежащим образом.
— Спасибо Вам, Александр Францевич, за все. До сих пор не понимаю, как получилось, что я сам не подумал о Баллинге…
— Ну в свете последних событий это совсем неудивительно. Как я сказал, не до этого Вам было, Яков Платонович. У Вас своих забот хватало… Хорошо, что вроде как все успокоилось…
Слова доктора Милца да Богу в уши… Когда вечером Штольман пришел домой, он обнаружил в ящике письмо. Конверт был подписан старческим почерком. Им же на вложенном в конверт листке бумаги была написана единственная фраза «Избавим город от скверны»… Он — скверна? Неприятно, конечно, но не смертельно… Могли «приложить» словцом и покрепче… Письмо было отправлено из Москвы, адрес, как он предполагал, скорее всего, был липовый… Возможно, кто-то из жителей Затонска отдал письмо, чтоб его отправили из Белокаменной, или же, будучи там, сам послал его… В письме не было ничего особо гадкого, и все же ему не хотелось бы, чтобы Анна видела его. Это бы ее расстроило. Хорошо, что она уехала… Он сунул конверт куда-то по пути на кухню — он был голоден и пошел разогревать суп, что днем принесла, скорее всего, Прасковья, а, возможно, и сама Мария Тимофеевна.
В четверг он получил два письма. Одно из Твери, написанное печатными буквами, гласило: «В нашем городе не место таким как ты». Ну это он уже слышал, когда к Трегубову приходили с требованием убрать его из города. Ну не хотели некоторые местные жители, чтоб в управлении полиции служил незаконный княжеский отпрыск… Дама, которая, судя по штемпелю, проживала в Смоленске, была более нетерпимой: «Ты порождение греха. Божья кара настигнет тебя». Он, безусловно, был порождением греха в том смысле, что родился от греховной связи, не освященной церковью. По причем тут Божья кара? Спросить отправительницу возможности не было, как он считал, и у этого письма адрес был вымышленный. Он положил оба письма в саквояж — лучше отнести их в управление и спрятать в своем столе…
На следующий день его ожидало несколько писем. Его обрадовало только одно — от Анны. Анна писала, что скучала и хотела поскорее вернуться домой несмотря на то, что в усадьбе ей понравилось. Она описала дом Павла, в гостиных обстановка была дорогой, но изысканной, не такой, какую предпочитают люди, кичащиеся своим богатством. Написала про сад с красивыми цветами, про пруд, в котором были утки и лебеди. Штольман усмехнулся, упомянуть про лебедей Анне явно подсказал Павел. Анна отметила, что Его Сиятельство слуги любили и уважали и старались во всем угодить ему, и к ней самой отнеслись с почтением. Написала Анна и про графиню Потоцкую. Графиня была приятной, простой в общении, с ней было легко. Она была необыкновенно красивой дамой, поражала своей красотой, а в вечернем платье была неотразима. Анна поделилась и тем, что Павел устроил для них с графиней музыкальный вечер. Она была под большим впечатлением — Павел не только замечательно играл на рояле, но имел изумительный голос… Яков от души порадовался за Анну — пусть наслаждается приятными моментами… вдали от Затонска, где ее бы поджидали гнусные послания…