Всё-таки живые

Потому что до взрыва — два скарэла пятнадцать рэлов.

Мари решительно выходит из корабля и прёт на амариллов уверенно, как дредноут, а мы не в том состоянии, чтобы её ловить за шкирку. Впрочем, кусты, получив ядом по корням, сдали назад. Видимо, не привыкли к такому отпору. И несмотря на то, что мои союзники, проболтавшись несколько секунд в нежных душащих объятьях, успели покрыться сыпью до клубничной красноты, но всё-таки они ещё живы и не подконтрольны. Хотя бы этот тип защиты у ТАРДИС работает, как надо.

Я наконец поднимаюсь и выкарабкиваюсь из-под нависших ветвей.

— Мы не принимаем ваших условий, — повторяет один из кустов. Второй заметно съёжился, даже цветы поникли — ясно, это он нас и подловил. И яд на корнях ему не нравится.

Присматриваюсь. Мари поставила регулятор на режим опрыскивания крупными каплями — откуда в ней проснулось столько ума и осмотрительности, она же производила впечатление существа, не способного даже гайку завернуть! А ведь сообразила, что аэрозольный режим — это смерть для всех присутствующих, а не только для амариллов, и настроила самые тяжёлые капли для дождевания.

— А нас не устраивает ваша позиция, — отвечает женщина. — Доктор готов дать вам шанс на выживание. Примите его условия, или видит Бог, я вас растворю.

— Мари, Мари, тише, успокойся, — Доктор, прихрамывая, добирается до неё и пытается оттащить обратно к ТАРДИС. — Послушайте, Земля — прекрасная планета, даже если тут всё не так, как вы привыкли. Не нужно её переделывать. Величайшее искусство вселенной — принимать других такими, какие они есть. Жить самим так, чтобы не мешать жить другим. Быть может, с вашей точки зрения, земляне не придерживаются этих принципов, но это не повод опускаться до того же уровня. Я просто прошу вас, давайте найдём такой мир, где вы сможете жить так, как считаете нужным, и ни с кем из-за этого не конфликтовать.

Амариллы молчат, и это можно было бы расценить, как колебания, если бы не характерное шевеление цветков. Успеваю сообразить, что сейчас будет и что Мари с Доктором практически на пределе защитного поля. Нет смысла рисковать их жизнями, и я бросаюсь вперёд, прикрыть собой от семян. Я не позволю уничтожить такую прелесть, как разгневанная земная домохозяйка. Хрен вам, кабачки, а не органический субстрат.

Всё происходит за считанные доли рэла — выплюнутые обиженным кустом семена истлевают в моём защитном поле, прежде чем касаются брони; Доктор, отпрянув, подскальзывается и рефлекторно хватается за Мари; француженка тоже теряет равновесие, баллон срывается с её спины и летит на пол; я разворачиваюсь и отшвыриваю их обоих к ТАРДИС раньше, чем пластиковая ёмкость со смертоносным раствором — какая ирония! — разлетается о плиты биологической защиты, делая их безусловно опасными для любой формы органической жизни.

— Назад, отступаем! — командует Ривер, хватая Доктора за рукав и утягивая за собой. Фёдор, подхвативший жену, так же оперативно втаскивает её в дверной проём. Я влетаю последней, слыша жужжание отвёртки и характерное аназоиновое шипение на собственном корпусе. Двери захлопываются под сухой удар корнями по внешней обшивке. Скрип темпорального ротора.

— Приехали, — говорит Хищник, отвисая на перилах и растирая руку с отвёрткой. Мои приборы ощущают заметный приток крови в том месте, где он трёт — видимо, сильный ушиб с большой гематомой, грохнуться с пяти де-леров на металл — это для двуногих не шутка.

— До взрыва — полтора скарэла, — рапортую я. Кто-то же должен помнить об обратном отсчёте.

— Где мы? — спрашивает Ривер, осторожно стаскивая с меня фартук. Корпус мне всё-таки хорошо забрызгало, лучше руками не касаться. Фёдор тем временем шепчет что-то успокаивающее на ухо жене, которую отпустила вспышка ярости, и теперь нервное напряжение даёт о себе знать самым что ни на есть земным способом — литьём слёз и мотанием соплей.

— Мы на другой стороне пруда охладителя. Более-менее в безопасности. А теперь помолчите, мне нужно подумать... Мари, когда ты успела зарядить опрыскиватель?

То приказывает молчать, то вопросы задаёт, мне не понять этой логики.

— Заранее, пока вы были в лаборатории. Я ходила в дом за скатертью и прочими мелочами и подумала, что это было бы неплохой идеей. Смешала, как ты делал, и оставила неподалёку от выхода. Вот и пригодилось.

Ривер с уважением глядит на всхлипывающую француженку:

— Ты вовремя успела. Эх, жаль, мой бластер достался амариллам***.

— Вам бы всё решать бластерами. Замолчи уже, Ривер Сонг! — прихрамывающий Хищник мечется по консольной, силясь найти выход из положения.

— Предлагаю уничтожить амариллов, — говорю.

— Заткнись, или твоя судьба — половник на моей кухне и вантуз в моём туалете!!!

Пока он бегает и бормочет что-то под нос, чиркая мелом по доскам и одёргивая всех за «пудинговые» предложения, я просчитываю ситуацию по своим алгоритмам, и пока складывается такое.

Первое. Будущее у Земли всё-таки есть, и я его знаю. То, что в нём никто не вспоминает ни инфекцию, ни странное заторможенное состояние в течение нескольких дней до аварии — извините, но на фоне грядущей катастрофы и эпидемия кори, и повальная аллергия забудутся как совершенно незначительная деталь. Вирус и плазмида без биостимулирования не опасны. Мутировавший лес умрёт, отравившись выбросом из реактора.

Второе. Возможно, будущее может измениться. Но куда больше шансов на то, что во время взрыва у амариллов что-то пойдёт не так, и они умрут. Следовательно, нет причин вмешиваться.

Третье. Кто-то явно стоит за этой историей, и мне неизвестны его цели. Надо узнать. Следовательно, есть причины быть на станции — инопланетной аппаратуре я не доверяю так, как себе.

Четвёртое. То, что будет твориться на станции, мой скафандр не переживёт. Нет смысла лезть в пекло.

Пятое. Но не узнать — это проиграть. И немного обидно за то, что меня лишили карманного союзника в лице роя дриад. И вообще, я с самого начала не собиралась оставлять в живых эту ботву. Значит, надо лезть.

Шестое. Я не хочу стать половником. Поэтому лезть не надо.

Проклятье, я совершенно не могу определиться с дальнейшими действиями. Как, видимо, и Доктор. Его сковывает гуманность, меня — трусость. Что же делать? Я не могу принять никакого конкретного решения по сложившейся ситуации, не хватает опыта, не хватает мотивации, не хвата...

Стоп.

Стоп-стоп-стоп. Развернуть собственный утренний отчёт по инфекции. Солнечный Тетраэдр, ты дура. У тебя же там в первом абзаце указано: при невозможности принять решение сними блок с памяти, и сразу всё встанет на свои места. Где моя любимая металертовая проволочка? И сперва раскрутить фильтр пофигизма на пятьдесят процентов, во избежание шока, а уже потом загружать воспоминания. Мало ли что я там увижу.

Освободить как можно больше места в памяти для приёма восстановленной информации. Открыть системный файл управления внешним мозгом. Проволоку в канал.

Активировать фильтр.

Принять информацию.

«...Ночь, библиотека. В темноте голубовато-белым пятном отсвечивает кульман, всё остальное утонуло в тенях. Я накрыта одеялом, рядом сопит маленький человечек. Первая ночь, когда я не подвываю от безмолвного одиночества, вырубив микрофон и съёжившись в своей металлической скорлупе. Первая ночь без панических атак, погрязания в самокопании и утопания в бессилии. Первая ночь, когда у меня за полтора года ссылки появилась цель.

— Температура пола слишком низкая для ювенильной особи. Переместись на диван и спи. Если хочешь, я постою рядом.

— Ага...

Через скарэл в комнате, помимо лёгкого жужжания моих двигателей, появляется другой звук — тихое дыхание спокойно спящего человека. Я стою и гляжу на заснувшего мальчишку, а в мозгу бьётся и пульсирует, бесконечно повторяясь, его фраза: «Ты тоже брошенная?»

Стискиваюсь в комок в глубине скафандра. Тоже... Нет, не брошенная — выброшенная, это хуже. Брошенного могут хотя бы подобрать. А мусор подлежит лишь дезинтеграции. Я — винтик с сорванной резьбой, который никому не нужен. Сломанная шестерёнка, которая тоскует по механизму, где ей больше нет места, и медленно сходит из-за этого с ума. Металтрону было проще, у него была надежда на спасательную бригаду. Мне такое счастье не светит. Он ждал. Мне ждать нечего.