Страница 12 из 22
Они стали. Яркие-яркие, даже в глазах зарябило. Тогда Юльча ещё раз закрыла глаза и очень захотела увидеть и ветеринарку, и ведьму Ирочку такими, какие они есть на самом деле.
Однако на этот раз ничто не изменилось. Стенки остались как были, цвета «вырви глаз». Знакомые каштановые хвостики нависли над кодовым замком, ногти с зелёным маникюром нажали на кнопки… И тогда Юльча — ну не зря же она столько книжек про всякую выдуманную фигню в детстве прочитала! — изо всех сил себя ущипнула. До синяка, так, что чуть слёзы из глаз не брызнули!
И вот это сработало. В коридоре словно выключили проекцию — дорогой кафель мгновенно превратился в коричневые обшарпанные плитки, видавшие, наверное, ещё Ленина. Стены оказались покрыты старой масляной краской, до середины зелёной, а дальше некогда белой, но теперь желтовато-серой. Кое-где она обвалилась вместе со штукатуркой. На потолке ржавели аморфные пятна, которые бывают от лишней сырости. Но зато тут было очень чисто, прям вылизано, как будто десяток Коржиковых тряпкой поработал. И больничный запах никуда не делся.
Противная Ирка как раз обернулась, быстро кивнув на дверь, мол, живо проходите, — и Юльча, по жизни плевавшая на внешность, как свою, так и чужую, чуть не взвыла от зависти: ведьма оказалась намного красивее, чем выглядела под иллюзией! Глазищи ещё больше, кожа прямо светится, ресничищами можно бутылки открывать, а хвостики, и раньше не казавшиеся тощими, теперь сделались объёмнее раза в три и падали до середины бёдер! Но самое главное, их цвет. Юльча даже вообразить не могла, что такое бывает от природы, без краски и без аниме — ядрён ментол, словно кто-то накапал зелёнки во взбитые сливки. Ну, или эта Ирочка совсем гик и красит заодно уж брови с ресницами, причём ежедневно. Но ведь тогда волосы были б как мочалка, не?.. А её помада!.. Юльче вот не покупали ни чёрную, ни синюю, хоть она иногда клянчила — мамка считала, что в двенадцать рано краситься под кибергота, надо хотя бы до четырнадцати дожить. А эта Ирка щеголяла зелёной, как светофор. За-ависть! Одна одежда у неё не изменилась, но даже обыденный медицинский халатик теперь сидел по-другому. Не то чтобы… как это мамка говорит… вызывающе, но ровно так, чтобы пацаны на улице оборачивались и присвистывали. Блин, ну до чего ж клёвая-а-а!.. Даже смутно захотелось стать похожей на это великолепное ментоловое чудовище.
— Чего зависла, проходи, — красавица-ведьма подтолкнула её в коридор.
— Просто у вас волосы классные, — вырвалось у Юльчи. — Тоже такие хочу.
— У тебя не хуже, — усмехнулась Ирочка, слегка дёрнув её за кончик косы. Ну да, она же не догадывается, что Юльча видит её настоящий облик. Девчонкам бы шепнуть на ушко, как обойти колдунство, но ведь заметит, и тогда их затея провалится…
Очень скоро они вошли в стационар. Свет тут был приглушён диммером, но не выключен до конца. Во второй половине, вроде смежной комнаты, было посветлее — кажется, там горела настольная лампа, но толком не разглядеть — дверь-ширма из матового стекла задвинута больше, чем наполовину. Клетки, клетки, клетки… Ньюф покалеченный. Железная коробка для медицинских инструментов на столе, грубо разорванная пачка ампул с надписью «лидокаин», шприц и смятая спиртовая салфетка…
— Райка, — заведя глаза к потолку, громко сказала Ирка и одним махом смела мусор со стола в корзинку.
— Чего сразу Райка? — донеслось из второй половины стационара. — Я вообще обкололся анестетиком и сплю. Два с половиной часа без обезболивающего оперировал, только что руку заштопали. Не конопать мозги.
— Вон ваша рыбка, — Ирка мимоходом ткнула пальцем в угол, где булькал аэратором небольшой аквариум с единственным жильцом, и снова громко продолжила: — А с адреналином намешать не судьба? А выкинуть за собой мусор вообще никак?
— Я ранен в честном бою с буйным рыжим котом, у меня разжижение мозгов, больничный и законный откос от уборки, — с деланым возмущением продолжил тот же высокий юношеский голос. Ирка прошептала что-то про шута горохового. — Льдин, ты не одна, что ль?
— Да, у нас тут поздние гости. Чайку тебе сделать? — из-за ширмы донеслось невнятное «угу», и ведьма не глядя уронила: — Пять минут вам, девчата, ясно? Не шуметь и зверьё не беспокоить. Здесь больничная палата.
Она прошла внутрь. Юльча б с удовольствием сунулась следом, позырить на этого Райку. Имя какое-то девчачье, хотя сейчас как только детей не называют. Но лишнее любопытство — это палево. Надо хоть для приличия притворяться, что они тут из-за вуалехвоста несчастного.
Подтащить трясущуюся Коржикову к аквариуму, постучать по стеклянной стенке. Рыбка уже не пыталась завалиться на бок, просто висела, вяло шевеля плавниками, и на стук не среагировала. Из второй половины стационара доносились тихие неразборчивые голоса, заглушаемые шумом чайника.
— Ты чего такая бледная? — шёпотом спросила Юльча у Коржи. — Струсила?
— Н-н-нет, — заикаясь, отозвалась та. — П-п-просто не п-по себе.
— Не дрейфь. Прорвёмся, — она обернулась на Ковалёву. Та медленно обходила клетки, а потом остановилась у стола и заглянула в стоящую на нём большую переноску.
— Ух ты, — в голосе Дылды зазвенело восхищение. — Ка-акой кун!
— Кто? — слабым шёпотом спросила Коржикова.
— Мейн-кун. Порода кошачья.
— Девчат, — донеслось из второй половины стационара, — я же просила не лезть. Сейчас выгоню. Кота не трогайте, он в любой миг может выйти из наркоза. Кошки в такие моменты совсем невменяемые. Порвёт вас, как Райку, а мне отвечай.
— Я честно не трогаю, я просто посмотрела! Извините, пожалуйста! — тут же воскликнула Дылда умильным голоском, совершенно для неё неожиданным.
Мейн-кун. Юльча любила больших котиков и про эту породу слыхала. А ещё — сколько сто́ят эти няшечки с кисточками на ушах, и что по улицам они не слоняются, чтобы вот так запросто под такси попасть. Она на цыпочках подкралась к переноске. Ковалёва отодвинулась, давая ей заглянуть внутрь.
Кот оказался матово-рыжим, лишь с намёком на полоски по лапам и морде, да ещё уши потемней, почти коричневые. Тяжёлые лапищи — в левой капельница, — моська кирпичом, небольшие близко посаженные глаза, длинные бакенбарды, мощный загривок… Красавец, если бы не бинты, намотанные толстым слоем вокруг израненного тела, и не запах крови и лекарств. И не пиканье электронной коробки, прицепленной рядом на штангу вроде вешалки – пульс, ещё что-то, тут же и флакон капельницы, как он там правильно называется…
Бедный котяра. Как же его угораздило? В форточку, что ли, слинял? Хозяева с ума сойдут его разыскивать.
— А чего он в переноске? — Юльча всё-таки всунулась в другую половину стационара, но таинственный Райка сидел за стеллажом, и от него были видны только длинные тощие ноги в джинсах и серых пижонских кроссовках.
— Потому что, если ему станет хуже, придётся его быстро тащить обратно в операционную, — сказали эти ноги томным, почти предобморочным голосом. Слишком ненатурально. И этому нравится играть в смертельно больного Карлсона? Что папка, что Заливахин, что этот Райка… Все мальчишки одинаковые, и маленькие, и большие. — Не на руках же. Гадёныш агрессивный и безмозглый, опять кого-нибудь придётся штопать, а его ловить. А у него всё внутри на кетгуте и честном слове висит, как бы не помер. — На левое колено легла рука, замотанная не меньшим слоем бинтов и ваты, чем пострадавший кот. — Льдинка, что за детишек ты притащила?
— Школьный «гринпис» с инспекцией пришёл, вуалехвоста проведать, — фыркнула ведьма, наливая кипяток в огромную кружку с изображением счастливого клевера. — А то вдруг мы из него уху сварили.
— А «гринпис» на часы смотрел?
Юльча закатила глаза и убралась обратно. Все взрослые на один лад скроены. Какое им дело, в конце-то концов? Давно ли сами были школьниками, уже забыли, каково это — в ночные самоволки бегать?
— Пст, — донеслось со стороны Ковалёвой. Она всё ещё стояла у переноски, страшно таращила глаза и делала им с Коржиковой отчаянные жесты, стараясь подозвать и при этом не привлечь внимание бдительной Ирочки. Юльча тут же подкралась. Коржа, на подгибающихся ногах, тоже.