Разведчики

Перед Вторым и Третьим Белорусскими фронтами стояла задача отсечь от центральной Германии Восточную Пруссию со всеми ее войсками, базами снабжения, военными заводами и тем самым уничтожить северное стратегическое крыло германского фронта.

Войска Третьего Белорусского фронта должны были нанести удар по Кенигсбергу, в полосе севернее Мазурских озер, разгромить тильзитско-инстербургскую группировку противника. Войска Второго Белорусского фронта ударом на южной границе Восточной Пруссии, обходя Мазурские озера и важнейшие укрепления противника с юга, должны были, уничтожив пшаснышско-млавскую группировку, продвигаться на город Кенигсберг.

Обо всем этом и прочел Андроников в сообщении штаба.

— Садитесь, товарищ гвардии лейтенант, — предложил он Синюхину и, пододвинув схему обороны, рассказал о положении в Восточной Пруссии.

— Сейчас нужны самые подробные сведения об укреплениях под Гумбинненом… — сказал, заканчивая, Андроников.

Слушая полковника, Синюхин подметил: тот говорил не языком боевого приказа, а подробно, иногда точно раздумывая вслух.

— По имеющимся сведениям, здесь у гитлеровцев глубоко эшелонированная оборона. Она тянется от границы Балтийского моря. Вот и надо узнать точно, где в этом месте доты, траншеи, минные поля.

Синюхин встал:

— Задача понятна, товарищ полковник.

— С одной стороны, туман выгоден вам, а с другой — может и помешать, — задумчиво сказал Андроников. — Ну да вы опытный разведчик.

— Трудно с туманом, товарищ гвардии полковник, — признался Синюхин, — подберешься близко, а подул легкий ветерок, и ты как на ладошке. Разрешите идти?

Андроников кивнул:

— Перед выходом в разведку — доложите.

Синюхин шел в свой взвод, подняв голову, широко шагая. Какие бои развертывались каждый день и какие еще впереди!

Белая тяжелая пелена покрыла все. В некоторых местах она чуть приподнималась, открывая унылое черное пространство с дорогой, обсаженной изуродованными войной деревьями.

Больше двух часов пробирается Синюхин со своей группой к укреплениям противника. Справа остались болото, лес, а может быть, и не лес, а сад какой-нибудь фермы. Ну и край! То снег мокрый валит, то моросит противный мелкий дождь.

Обостренный слух уловил едва различимый стук, какой бывает, когда поднимут и опустят на винтовке прицельную рамку. Откуда этот стук?

Синюхин дернул за рукав шинели ползшего рядом разведчика Макаренко. Оба замерли, прижавшись к земле, чуть приподняв головы. Туман то поднимался, то опускался, и за этой колеблющейся пеленой Синюхину казалось: впереди пробегают люди, тащат пулеметы. Он на секунду закрыл глаза и, когда снова открыл их, — все исчезло, всюду была только непроницаемая белая пелена.

И вдруг туман поднялся. Метрах в трехстах разведчики увидели небольшой холм с ясно обозначенной темной полосой амбразуры. Почти тотчас там заплясало синевато-желтое пламя, послышался стук пулемета.

— Заметили нас, сволочи, — прошептал Синюхин, прижимаясь к земле. Минуты три лежали без движения. Пулемет дал несколько очередей и умолк. «Нет, пожалуй, не в нас стреляли…» На других участках также раздалась пулеметная стрельба. «Боятся, чтоб наши где не подошли, вот и прочесывают». — Синюхин чуть приподнял голову. Туман снова заволок верхушку дота, но пулеметная амбразура была все еще отчетливо видна…

В этот же вечер Синюхин, докладывая командиру полка о результатах разведки, сообщил, что другие разведчики, также обнаружили доты по всей линии обороны фашистов перед городом Гумбинненом…

А наутро вспыхнул бой. Немецко-фашистское командование, собрав сильный «кулак», вновь попыталось прорвать линию наших войск, но враг опять был отброшен с большими для него потерями.

В накинутой на плечи шинели, спотыкаясь, шел Синюхин по разбитой, промерзшей дороге в санроту, поддерживая опиравшегося на толстую палку невысокого, щуплого разведчика своего взвода Макаренко. Раненный в ногу, Макаренко не захотел ждать санитарной двуколки.

— Вот не повезло, товарищ лейтенант, и обстрел ерундовый… — ворчал Макаренко, отплевываясь.

— Что верно, то верно, — отозвался Синюхин. — Пошли-то мы с тобой только взглянуть; не так уж часто здесь бывают в это время солнечные дни.

В это утро неожиданно туман исчез, ветер разогнал тучи, выглянуло солнце. И очень отчетливы были подымающиеся ввысь густые клубы черного дыма, почти сплошной стеной заволакивающие горизонт.

Синюхин и Макаренко решили взглянуть на окружающую местность с небольшого холма, километрах в трех от их взвода. Утро было тихое, с редкой и случайной артиллерийской стрельбой. На холм разведчики поднялись никем не замеченные. Синюхин с биноклем устроился возле изуродованного снарядами старого дерева, а Макаренко расположился поодаль в кустах… Только один снаряд и разорвался на этой высотке…

— Все-таки надо было дождаться санитарного транспорта, — беспокоился Синюхин, видя, с каким трудом передвигается Макаренко. — До санроты хоть и рукой подать, а идти тебе, вижу, трудно.

— Да ведь санитары могут и в обед приехать, а я жди? Ведь только перевязать ногу. Вижу, вам тоже перевязка требуется — пальцы все в крови и щеку осколком царапнуло.

Не слушая разведчика, Синюхин смотрел на клубы дыма, подымавшегося занавесом.

— Горит! — кивнул он. И добавил презрительно: — Убираются, как тараканы уползают…

Макаренко сложил руки на палке, оперся на них грудью:

— Бить их сейчас надо, товарищ гвардии лейтенант, поскорее бить, не дать опомниться.

Синюхин чуть приподнял светлые брови: «Откуда берется сила в таком, на первый взгляд, тщедушном человеке? Ранен, а рвется в бой». Много раз доказывал Макаренко свою преданность Родине. Отличный разведчик, отличный стрелок, он был особенно дорог Синюхину. Вместе прошли трудный боевой путь от самой Орши. И какой путь! Каждую пядь земли приходилось брать с бою.

Взвод разведчиков Синюхина всегда был впереди. Слава о нем гремела не только в полку: разведчиков этого взвода так и звали «синюхинцы». И вот лучший из них выбывает из строя…

Бескровное лицо Макаренко покрылось крупными каплями пота.

— Бери меня, друг, за шею, донесу тебя до медпункта, — предложил Синюхин.

— Да что вы, товарищ гвардии лейтенант… Дойду как-нибудь.

«Побелел уже весь, как бумага!» — Синюхин наклонился, подставив Макаренко спину:

— Полезай, как на гору, не серди меня.

— Не полезу я, товарищ…

Над дорогой загремел бас Синюхина:

— Разведчик Макаренко, приказываю вам! — И уже обычным голосом он добавил: — Какое тут может быть стеснение, сделаем перевязку и вернемся к своим.

Обхватив бойца одной рукой, он почти понес его дальше.

Санрота находилась в лощине, окруженной лесом. Две парусиновые палатки тщательно замаскированы хвойными деревцами. В одной помещалась операционная, в другой эвакоотдел.

Из операционной вышла худенькая, чуть выше среднего роста, медицинская сестра с открытым взглядом и полными яркими губами.

Сима только что сменилась с дежурства. Нелегкими были эти несколько последних суток — с передовых все привозили раненых, здесь их перевязывали, оказывали необходимую срочную хирургическую помощь и отправляли дальше.

Перед палаткой раскинулся сосновый лес. Справа он оканчивался у небольшой покатой равнины, слева тянулся далеко, до самого горизонта. В прозрачном воздухе отчетливо было видно, как горело на равнине несколько домов. Их никто не тушил. Изредка над санитарными палатками со свистом проносился снаряд и с грохотом разрывался в глубине леса.

Сима долго смотрела на пожар, потом перевела взгляд на дорогу: очень высокий, широкоплечий лейтенант, согнувшись, нес бойца с безжизненно повисшими руками. Что-то очень знакомое было в фигуре лейтенанта. А когда он, подойдя к палатке, весь багровый, с запекшейся на щеке кровью, тяжело дыша, спросил: «Куда, сестрица, раненого положить?» — Сима сразу узнала богатыря-пограничника, в которого когда-то чуточку была влюблена. Откинув брезент у входа, прошла первой в операционную, взволнованная неожиданной встречей.