Разведчики

Подошедшие сестра и санитар помогли раздеть Макаренко.

— Кладите его сюда, — показала Сима на операционный стол. — Наверное, друг ваш?

Обеспокоенный ранением Макаренко, Синюхин не сводил с него глаз. Сняв ушанку, вытер платком лицо, шею и, ни к кому не обращаясь, проговорил:

— Хороший боец — всегда друг. Таких друзей у меня полный взвод. Вы уж, сестрица, постарайтесь, чтобы поскорей наш Макаренко в строй вернулся. Обидно ведь ему — до Берлина рукой подать, а его еще в тыл отправят.

— Это правда, обидно, — согласилась Сима, осматривая ногу раненого.

Очнувшийся Макаренко, превозмогая боль, попросил:

— Сестрица, не задерживайте с перевязкой. Я с товарищем гвардии лейтенантом и пойду в часть.

— Ранение у вас серьезное, едва ли вы сможете пойти, — покачала головой Сима. — Лида, вызови товарища майора, — попросила она дежурную сестру и, повернувшись к Синюхину, пояснила: — Начальника санроты, хирурга. А у вас что с рукой? Да и лицо поранено!

— У меня-то совсем пустяки, — махнул рукой Синюхин, все еще не отрывая взгляд от Макаренко:

— Вы все говорите «пустяки». Чуть что — начинаете рапорты подавать об отправке на передовую… Тоже ведь в госпитале нуждаетесь.

Возмущенный Синюхин резко повернулся:

— Что это вы? Да разве можно сейчас в госпиталь? До Берлина-то уж я дойду! Нет такой силы, чтобы назад меня повернула… — он вдруг остановился, удивленно приподнял брови.

— Товарищ Семенова! Серафима Алексеевна!

— Узнали?

— Как же не узнать… Ведь я вас как ругал в душе, когда вы мой рапорт задержали, — чистосердечно признался Синюхин.

Семенова рассмеялась:

— Спасибо за откровенность. Я передала тогда ваш рапорт; да ведь не вы одни просили о досрочной выписке, почти половина раненых.

«А она хорошая, зря я обижался на нее… Как изменилась к лучшему… И награды имеет»… — мелькали у Синюхина мысли.

Сима, оставив Макаренко на попечение дежурной сестры и санитара, позвала Синюхина:

— Идемте в соседнюю палатку, перевяжу вам руку. Сейчас дежурный врач к вашему бойцу придет.

Синюхин зашел в палатку эвакоотдела. На столе лежала кем-то начатая запись последних событий. Синюхин прочел:

«В боях за 20 декабря взято в плен 1490 немецких и венгерских солдат и офицеров, подбито и уничтожено 49 немецких танков. В воздушных боях и огнем зенитной артиллерии сбито 27 самолетов противника…»

— Жалко, что про наш фронт ничего нет, — проговорил Синюхин, дочитав до конца сводку.

— Что вы сказали? — Сима готовила бинты и не расслышала реплики Синюхина.

— О нашем бы фронте такую сводку. Мы тут немало городов освободили, а сколько фашистов уничтожили и забрали — не сосчитать.

— Я когда увидела вас — глазам не поверила, — говорила Сима, осматривая руку Синюхина. — Прострел выше кисти. Придется показать товарищу майору, — проговорила она, обрабатывая рану. — Боюсь, положат вас в госпиталь.

— Как это положат, когда до Берлина…

— Ну и голосище у вас… — перебила его Сима, — не кричите, придет врач, ему и скажете.

Синюхин отстранил Симу и молча стал забинтовывать руку.

— Подождите, дайте закончить обработку раны Думала, вы изменились, а вы все такой же упрямый, — уже сердясь, проговорила Сима. Она всей душой сочувствовала Синюхину: разве сама она не подавала рапорт за рапортом там, в Беломорске, чтобы ее направили в действующую армию? Когда перевязка была закончена, тихо попросила:

— Товарищ Синюхин, дайте слово, что будете приходить на перевязку…

Иван Титович широко улыбнулся:

— Вот за это спасибо! Даю слово. Вы стали такая же хорошая, как Акошин или военфельдшер Катя Данюк, ей-богу! — восторженно сказал он. — А Макаренко, как вы думаете, отошлют? — посерьезнел он.

— Да, думаю, что отправят.

— Вот это жалко, лучший разведчик он.

В свой взвод Синюхин ушел опечаленным.

Глава 10

ОБЛАВА

В воздухе стоял глухой гул голосов, крики, сигналы сирен. По асфальтированной дороге спешно двигались на запад толпы людей, автомобили, повозки, двуколки с беженцами. И над всем этим нависло тяжелое низкое небо. Мокрый снег падал, переставал, опять падал.

У края шоссе стояла Надя с высоко поднятой рукой. Поверх пальто наброшен плащ с капюшоном. На щеках блестели капли дождя.

— Подвезите! — крикнула она по-немецки проезжавшей мимо в кабриолете с каким-то военным толстой немке.

Натянув поводья, та остановила лошадей.

— Подвезу, только недалеко, — проговорила она грубым голосом. — Что же это вы пешком, без вещей?

— Ничего у меня теперь нет… Всех своих потеряла, — всхлипнула Надя.

Военный потеснился, давая Наде место.

Немка хлестнула лошадей:

— Вот, все кричали: разбиты русские! Москву забрали! А они уже нас забирают!

— Неужели и сюда придут? — испуганно спросила Надя.

— Выходит, что так… — и немка опять с силой хлестнула лошадей.

— Фрау, вы не верите в германскую армию! — строго проговорил военный.

— Я верю своим глазам, — кивнула немка на поток беженцев.

— Вы ничего не понимаете в военной стратегии и тактике, — напыщенно начал военный. — Военные планы, разработанные еще Шлиффеном и Мольтке, точны. Они оправдали себя в тысяча девятьсот четырнадцатом году, когда русских завлекли к Мазурским озерам и разбили там наголову.

— Об этом, слава богу, всем известно, господин унтер-офицер. Но то было в четырнадцатом году, — не унималась немка. — Господин майор говорил, что Берлин в опасности! И сюда не могут бросить подкрепление…

— Я должен арестовать вас за распространение слухов, подрывающих веру в победу. — Унтер-офицер еще больше выпятил вперед грудь. У него было круглое лоснящееся лицо с толстыми мокрыми губами. Нос и скулы густо усеяны веснушками, брови и ресницы белые. Он таращил глаза, желая придать взгляду строгость.

— Приедем домой, я господину майору расскажу, как вы, господин унтер-офицер, собирались меня арестовать, — повернулась к нему разозленная немка. И обратясь к Наде, пояснила: — Господин майор — начальник, очень богатый и влиятельный. Он мне по секрету советовал уехать подальше на запад. Да разве я брошу свою ферму?! Три коровы, свиней сколько! Да и куда ехать? Все равно — война проиграна.

Последнего замечания унтер-офицер стерпеть не мог:

— Вы — глупая женщина! Вы ничего не знаете и не понимаете. Русские на реке Дайме будут уничтожены! Какие там укрепления! Это вторая линия Зигфрида. Туда подтягиваются все основные силы… Вы ничего не знаете! — он сердито замолчал. Молчала и немка.

Минут через сорок они въехали в какое-то селение. Надя поблагодарила немку и, сказав, что поищет здесь родных, сошла с кабриолета…

Знание немецкого языка помогало Наде собирать самые разнообразные сведения. Иногда она шла в толпе беженцев, бывало, что ее подвозили военные. Стремительное наступление советских войск было главной темой разговоров. Иногда говорили о готовящемся отпоре, о прибытии свежих сил. Надя запоминала все и поздно вечером, рассказывая Гладышу, записывала для срочной передачи то, что он находил необходимым.

Много поработали разведчики Гладыша, собирая сведения о продвижении фашистских войск в Восточной Пруссии, о военных объектах в районе Кенигсберга. Надя уже передала по рации сообщение о расположении судостроительной верфи, о химической фабрике, артиллерийском заводе «Остверке». Совсем недавно перехватила открытый текст радиограммы, в котором сообщался приказ фашистского командования об эвакуации ценностей. Советские войска заняли уже Лабиау, Белау, Даркемен, Граево, Ортельсбург, Алленштайн и другие города.

Сейчас, довольная добытыми сведениями, Надя спешила в землянку.

Разведчики все еще жили в первой, укрытой в роще землянке, в которую пришли после посещения фермы неизвестного старика.

В один из вечеров, после очередной радиопередачи на Большую землю, Гладыш приказал Шохину и Валюшко уточнить расположение моторостроительного и других военных заводов. Их необходимо было нанести на карту.