Разведчики

Напротив, там, где когда-то на берегу Онежского озера голубела водная станция, — торчат из воды черные покосившиеся сваи.

«Все искалечено, изломано…» — с грустью думала Саша.

— Пойдем, — тронул Игорь ее за руку. — Не будем больше гулять по городу.

— Устал?

— Нет, — сдавленным голосом проговорил Игорь и отвернулся.

— Здесь и взрослый не выдержит! — прошептала Саша и привлекла к себе мальчика: — Ничего, Игорек, все восстановим! Будет у нас еще лучше и красивее, чем до войны.

К ним подошел Андрей Топпоев. Увидев расстроенные лица, нахмурился:

— Говорил, не ходите… Впрочем, я не прав. Надо, чтобы все это, — показал он на разрушения, — на всю жизнь осталось в памяти; надо, чтобы все видели, что приносит война.

Саша устало оперлась на руку мужа:

— Андрей, помнишь, в день последнего соревнования мы с тобой стояли под тем деревом? Как будто вчера это было, и в то же время так давно… Война отняла у нас Петю, сделала нас с тобой инвалидами… Сколько слез, горя…

Игорь схватил Сашину руку:

— Я никогда не забуду папу и бабушку! — прошептал он.

Саша спохватилась, она забыла, что Игорь до сих пор остро переживает гибель родных. Поспешила переменить разговор, стала вспоминать, кого из знакомых встретили на параде…

Медленно возвращались по проспекту Ленина. В городе уже всюду отстраивались: слышались стук молотков, взвизгивание пил. На столбах работали электромонтеры, в открытых колодцах ремонтировали телефонный кабель. А на другой стороне люди в серых комбинезонах укладывали в глубокие котлованы водопроводные трубы.

— Когда финны удрали из Петрозаводска и мы вошли — все здесь было словно мертвое, — обернулась Саша к Андрею.

— С тех пор прошло только три месяца, — откликнулся Андрей. — А сколько уже сделано!..

Марин тоже после парада пошел осматривать знакомые места. Прежде всего отправился на улицу, где жила Зоя. Минут десять стоял под старой липой и смотрел на пустырь с грудами камней и зарослями сорняков — все, что осталось от домика Зои. Еще не побывав здесь, знал, что домика больше не существует. И все же ему слишком тяжело было видеть все эти разрушения. Какая-то непреодолимая сила тянула его к этом местам… Да, уцелела только старая липа. Крона ее стала еще больше. Густые, пышные ветви тянулись к груде камней.

Прислонясь к могучему стволу, Марин, не отрываясь, смотрел на развалины. Отсюда в осенние вечера хорошо был виден огонек Зоиной комнаты. Здесь Марк частенько, поджидая ее, наблюдал за мелькавшей на занавеске тенью… У этого дерева они прощались каждый вечер. Здесь сговаривались идти на стадион. У них была своя особая дорога: бульваром по широкой Слободской улице, мимо лечебницы Иссерсона. И на стадионе было свое любимое место.

Захотелось и сейчас пройти той же дорогой, посидеть на любимой скамейке.

Стадион пострадал мало, но большинство скамеек было изломано. На здании, отставшая от стен, клочьями топорщилась грязная краска. По скрипучим ступенькам широкой лестницы Марин сошел к беговой дорожке. Сколько раз он был здесь победителем на соревнованиях по легкой атлетике!

Больше он не сможет участвовать в соревнованиях. Только издали будет наблюдать спортивную жизнь…

Спустились вечерние сумерки, город утонул во мраке, а Марин все бродил по разросшемуся за время войны скверу рядом со стадионом, по берегу порожистой Лососинки.

Глава 7

НА ГРАНИЦУ

На вокзал Марин приехал перед приходом поезда. Разглядывая приземистое деревянное здание вокзала, вспомнил разрушения на станции Кемь. Здесь же весь привокзальный район почти не подвергся ни пожарам, ни разрушениям…

— Товарищ капитан, поезд подходит, — предупредил Марина Анатолий Королев.

— Хорошо. Попробуем все в один вагон, — предложил Марин, окидывая взглядом своих пограничников.

Поезд подошел стремительно, с шумом, казалось, он пролетит станцию, но, лязгая буферами и плавно притормаживая, остановился у перрона. Густые клубы пара уже по-зимнему окрасились низким утренним солнцем.

Пограничники вошли в вагон, с шутками, веселыми замечаниями разместились на верхних полках. Против ожидания, свободных мест оказалось вполне достаточно.

Уже перед отходом поезда появился старик с вещевым мешком, в ушанке и полушубке. Увидя свободное место на нижней полке, стал устраиваться. Движения его были неторопливы, глаза добродушно-насмешливы.

Безусый молоденький красноармеец с любопытством разглядывал нового пассажира. На веснушчатом круглом лице бойца появилась снисходительная улыбка: «Занятный старикан», — подумал он.

Положив в изголовье мешок, старик посмотрел вдоль полупустого вагона веселыми глазами.

— Фашистов побили, сразу дышать легче стало! — ни к кому не обращаясь, сказал он.

Добиваем, папаша! — снисходительно поправил красноармеец.

— Ан, нет, — побили! — сверкнул глазами старик. — Да так побили, что и внукам закажут к нам нос совать!

Марин и Королев с интересом прислушивались к этому разговору.

— Из эвакуации, папаша? — не унимался красноармеец.

— А по чему определил?

— Зиму пугаешь шубой…

— Я ее сейчас долой, — старик снял полушубок, аккуратно разложил его на скамье, повернулся к красноармейцу.

Тот посмотрел на украшенную боевыми наградами грудь старика и густо покраснел.

— Что, солдат, влип? — спросил Марин. — Вперед — наука!

Старик добродушно посмотрел на красноармейца и спокойно сел на место у окна:

— Ничего, ничего, всяко бывает.

— Вы меня извините, папаша, — запинаясь, сказал красноармеец.

— Ладно, чего уж там, — отмахнулся старик. — А мне, товарищ капитан, на параде Андрей Тихонович Топпоев вас показал. Приметил, что вы в этот вагон, и за вами.

— Простите, что-то не могу припомнить.

Старик засмеялся:

— Чего припоминать, коль мы не встречались. Я — Захар Семенович Пегоев. «Межотрядным связным» меня прозвали. Слыхал, как вы партизанили, любопытно поговорить с таким заслуженным человеком.

— Очень рад познакомиться, — Марин медленно опустился с полки, сел рядом со стариком.

Захар Семенович протянул руку:

— Будем знакомы. Домой, в Паданы, еду. Надобно хозяйство своего района подымать…

Допоздна проговорили они, вспоминая партизанские походы. С большим сожалением простился Марин со стариком, когда поезд остановился у Великой Губы, где Захар Семенович расстался с пограничниками.

На станции Сорокская в вагон вошла стройная девушка в хорошо пригнанной шинели, с выбившимися из-под берета светлыми волосами. Она пристально вглядывалась в пассажиров.

Марин изумленно поднялся с места — да ведь это Зоя! Он быстро пошел ей навстречу.

— Зоя, как попала сюда?!

— Ох, боялась, что не найду тебя! — облегченно проговорила Зоя, протягивая Марину свой чемодан. — Сейчас расскажу. Мне пограничники показали, в каком ты вагоне.

Помогая ей снять шинель, Марин повторил:

— Как же ты попала в Беломорск? Я ведь хотел ехать за тобой в часть Никольского…

— Сейчас все узнаешь, — Зоя сняла берет, поправила волосы, машинально разгладила помятые рукава форменного платья. — Базин вызвал меня в Беломорск за назначением и сказал, что ты выехал из Петрозаводска. Знаешь Марк, меня ведь перебрасывают… — Зоя помолчала, стараясь придать лицу грустное выражение, и печально повторила: — Меня перебрасывают…

— В отряд полковника Усаченко, — смеясь, докончил Марин. — Все знаю, не хитри! Сейчас-то ты ведь уже с нами вместе поедешь!

— Как я люблю, когда ты улыбаешься, — тихо сказала Зоя. — К сожалению, еще несколько дней протянется, пока оформят мой перевод к полковнику Усаченко. Вместе доедем до Боярской, а там недалеко мне и до Лоух. Базин, знаешь, такой заботливый, сам позвонил в Петрозаводск, узнал, когда ты выехал. Я тебя здесь в Беломорске и ждала, чтобы хоть до Боярской вместе проехать.

Прогудел паровоз. В вагон с другими пограничниками вернулся Королев. Увидев Зою, на какую-то долю секунды остановился, потом, встретившись с ней глазами, поздоровался: