Разведчики

— Здравствуйте, Зоя Михайловна!

— Королев… Толя… Вот вы какой!

— Изменился?

— Конечно. Я ведь видела вас беспомощным, еле живым… Вот не ожидала встретить вас здесь.

— Не ожидали? — удивился Королев. — Я партизанил вместе с товарищем капитаном. — Тон Зои показался ему суховатым. Сложные чувства охватили Королева. Зоя была человеком, которого он никогда не забудет. Но рядом с ней находился Марин — ему он обязан боевой выучкой, вместе с ним не раз смотрел в глаза смерти, делил пополам последний кусок хлеба… И вот сейчас, увидев их рядом, Королев понял: Зоя ему дорога, как боевой товарищ, как человек, отвоевавший его у смерти.

— Я, Зоя Михайловна, очень рад, что встретился с вами! — горячо сказал он. — Еще раз благодарю за все, что вы для меня сделали.

— Садитесь рядом. Марк, я хочу узнать все, что было с ним, — показала она на Королева, — после того как он перестал мне писать. Только один раз Виктор Андреевич передал мне от вас привет. Помнишь, Марк, — обратилась она к мужу и опять повернулась к Анатолию: — Я ведь думала, вас или уже нет на свете, или не хотите со мной переписываться.

— Я не мог писать, — тихо проговорил Королев, — был в тылу у немцев.

— Расскажите! Очень вас прошу.

— Хотелось бы послушать — поддержал жену Марин.

Зоя подвинулась, освобождая рядом с собой место:

— Что же вы стоите?

— Если разрешите, сяду напротив. — Королев попросил одного из пограничников подвинуться. — Так удобней рассказывать. Нас сбросили на парашютах недалеко от одного маленького украинского городка…

Наступил вечер. В вагоне зажгли свет. Равномерное постукивание колес не мешало рассказу. Зоя, откинувшись на спинку сиденья, слушала, полузакрыв глаза. Марин облокотился на столик у окна. Воспоминания увлекли Анатолия, его рассказ захватил и слушателей. Как живые, вставали в памяти комсомольцы-подпольщики, старый партизан дед Охрим, представитель подпольного обкома партии Иван Лукич… Рассказал Анатолий о Наде, о работе Шохина, о Гладыше, о диверсионных актах, о небывало жестокой расправе оккупантов.

— Когда наш командир выяснил, что мы окружены, — продолжал Королев рассказывать о боях с фашистами в междуречье, — и нам не прорваться, он дал распоряжение прятаться в глубоких болотах. Я и Шохин несли раненого деда Охрима. С нами была Надя. На Выдринском болоте командир раздал нам бамбуковые удилища, их еще в первые дни нашего пребывания принес дед Охрим. Бамбук был вычищен внутри, и через эти трубки можно было дышать, сидя под водой. В глубоких местах мы выждали, пока фашисты ушли. Правда, они очень быстро убрались. Испугались тамошних болот. Да и наши приближались. Мы принялись готовить средства переправы через Днепр и Десну. Тащили лодки, откуда только было можно, вязали плоты, прятали их в береговых зарослях, первыми встретили наши передовые части, указали им средства переправы. Дед Охрим на своих костылях — ему ступню в гипс положили — с двумя «Георгиями» на груди встречал Красную Армию на деснянской пристани. Боевой старик! Наградили его медалью «Партизану Отечественной войны» и орденом Отечественной войны 1-й степени.

— А Шохин как? — нетерпеливо спросил Марин.

Королев немного помедлил с ответом:

— Шохин очень много сделал, но все же головой всему делу там был товарищ Ким, то есть старший лейтенант — наш командир. А Шохин объединял диверсионные отряды, вербовал в агентуру полицаев, не один десяток немцев отправил на тот свет. С Шохиным мог сравниться только разве деснянский комсомолец Юрко. Про него я уже говорил.

Зоя медленно провела рукой по глазам:

— Знаете, я как будто сама там побывала, сама все увидела…

— Ого, скоро два часа! — сказал Марин, посмотрев на ручные часы. — Давайте-ка спать, ведь приезжаем рано утром…

Весь личный состав шестой заставы погранотряда полковника Усаченко в любую минуту был готов выступить на границу. Пожалуй, больше всех волновались Шохин и Чаркин. Последний считал, что Петр непременно должен остаться на шестой заставе. Петр доказывал, что если уж дал слово, обязан его выполнить.

— Слово, конечно, великая сила, — рассуждал Чаркин, — но раз командование приказывает…

— А мне, товарищ старшина, и командование и совесть велят еще раз прыгнуть в тыл к фашистам, — прищурил глаза Шохин. — Пойми, нужнее я там. Может, от моей удачной разведки хоть на самый маленький срок, а скорее прикончим фашистов. Не трави хоть ты мою душу, — говорил он просительным голосом. — Думаешь, легко уходить от своих? И сердцем и мыслями я здесь… Но ведь фашистов-то мы еще не добили?!

И чем ближе подходил срок возвращения из отпуска, тем больше хмурился Шохин.

Приказ о выходе шестой заставы на освобожденную границу пришел на третий день после отъезда Шохина.

Знакомая дорога, близкие сердцу родные места. Старослужащие пограничники с волнением привстали со скамеек грузовика, вглядываются в каждый куст, в каждый камень. Вот и мост, сожженный Шохиным при отступлении. Но сейчас он белеет свежевыструганным настилом и перилами. Значит, ждали их старые друзья — колхозники из соседнего села. Но как все здесь одичало, заросло…

Подъехали к линии границы. Первым вышел из машины Марин, остановился у полузаросшей просеки, молча опустился на колено, бережно взял горсть земли, поцеловал ее:

— Клянусь беречь тебя, родная земля, как мать бережет свое дитя! — Что-то сильное, захватывающее было в этих словах. Подчиняясь единому порыву, пограничники коленопреклоненно повторили слова клятвы.

Марин поднялся.

— Товарищи пограничники! — он старался побороть волнение. — Перед нами граница, священные рубежи, которые мы с вами будем охранять. Вот у этого моста пулеметчик Шохин, старшина Чаркин и пограничник Колосков в течение шести часов отбивали атаки немецко-финских захватчиков. Здесь фашисты не прошли на заставу. А возле вон того дзота, — показал Марин на заросший бугор, — Герой Советского Союза политрук Вицев отдал за Родину жизнь. Каждый вершок этой земли полит кровью пограничников. Враг напал на нас огромными силами. Но, отступая с кровопролитными боями, мы знали, что вернемся на родную заставу, знали, что наше Правительство и Коммунистическая партия приведут нас к победе! И мы вернулись. Закроем же еще крепче нашу границу!

Медленно обходит Марин свою заставу, подолгу останавливается у полуразрушенных укреплений, у сожженных зданий. Никогда картины отхода не изгладятся из его памяти. Вот груда кирпичей, на них обгорелые бревна. Здесь был КП. Острыми стебельками покрыла все порыжелая осенняя трава. Порывы ветра пригибают ее. Виднеющаяся неподалеку землянка почти цела. Во время воздушного налета, когда убили воспитанника заставы — Колю, Марин находился в ней. Он прибежал на ПМП одновременно с Синюхиным. Это была первая смерть на его заставе…

Марин спустился к озеру. Берег почти не изменился: те же редкие деревья, та же песчаная полоса у воды, только заросли дорожки да кустарник выше и гуще. С этого берега в сорок первом году они уходили с заставы. Густой дым пожара висел тогда над озером, отчаливала последняя лодка… Шохин бросился в воду, поплыл за ней… Потом взрыв… Марин не помнит, как отшвырнуло его, но очнулся он вот в этих кустах, отсюда смотрел на горевшую заставу…

Шаг за шагом двигался Марин вперед. Побывал у минного поля, вспомнил камень, у которого увидел Котко с белым платком в руке. Удовлетворенно подумал: «Повесили предателя». Вспомнился рассказ Королева о Наде. Знает ли она, что ее муж оказался предателем?..

Вот тропинка от минного поля к прежней обороне. Окопы во многих местах засыпаны землей, но местами сохранились. Медленно обходя оборону, Марин подошел к могиле Вицева. Долго стоял, сняв фуражку, склонив голову. Похожий на обелиск камень, под которым похоронен его лучший друг, чуть накренился вперед, словно охраняя почти сравнявшийся с землею холмик. За ним белеет береза, ветер шумит в ее уже потерявших листву ветвях.

— Мы поставим тебе здесь памятник, дорогой друг и товарищ! Золотыми буквами напишем о твоем подвиге, о твоей великой любви к Родине… — тихо проговорил Марин.