Правильные слова

Жозефина закатывает глаза.

— Надо же, слухи хотя бы наполовину правдивы. Он ведь на самом деле меня спас.

— А как тебе часть про роман? — Лелиана смеется. — Признай, что втайне всегда мечтала связать жизнь с наемником-кунари! Иветта была бы в восторге.

На этот раз Жозефине непросто рассмеяться, чтобы вышло весело.

— Милорду Адаару приписывают уже столько любовных связей, что одной больше, одной меньше… Стоит ему кому-то помочь, как самые заядлые сплетники пророчат свадьбу. Я начинаю сомневаться, что люди помнят про истинную доброту, которая не имеет под собой романтической подоплеки.

— И все же у тебя есть склонность думать об окружающих лучше, чем они заслуживают, — помедлив, говорит Лелиана. — Мне бы не пришло в голову заподозрить нашего Инквизитора в избытке альтруизма. Идеалисты и альтруисты в наемниках не выживают.

========== Придворные успехи ==========

Слова Лелианы крутятся у Жозефины в голове еще несколько дней и заставляют терзаться сомнениями. Она абсолютно точно знает, что у милорда, несмотря на устрашающую внешность, доброе сердце. Народ его обожает. Он и правда готов помочь тому, кто нуждается в его помощи. И броситься самому защищать посла от убийцы — весьма в его духе, кто бы ни утверждал обратного.

Но что если… что если поступок милорда хотя бы отчасти был продиктован более личным, более нежным чувством? Милорд Адаар ничем этого не выдал, даже когда Жозефина смогла прийти в себя и поблагодарить его, но… Что, если Лелиана права и Жозефина слишком яростно отрицала всякую возможность симпатии с его стороны?

От одной идеи об этом у Жозефины поджимаются пальцы на ногах.

Но он все еще Инквизитор, а она — его посол.

Но ее семья все еще наверняка будет в шоке.

Только разве за сердце Жозефины Монтилье в ответе кто-то, кроме нее самой? Здесь за нее не может решать ни Инквизиция, ни родные. Ни сам милорд Адаар, между прочим. Он и так принимает слишком много решений в последнее время, чтобы сваливать на него еще и это.

Нельзя быть такой трусихой, решает Жозефина и посреди дня встает из-за стола. Нужно поговорить с милордом, пока он в замке. Разумеется, никаких романтических признаний, но можно хотя бы попытаться узнать друг друга поближе, а там… там видно будет.

Она поднимается наверх, и уже готова постучать, но ее останавливает недовольный возглас из-за двери:

— Дориан, ты заебал доебываться!

— Адаар, — раздается в ответ насмешливый голос, — тебе что-нибудь говорили о невероятной поэтичности твоей речи? «Заебал доебываться» — просто шедевр.

— Хули ты ко мне прицепился?

— Потому что я уже видеть не могу твою постную физиономию, это плохо для нервов и пищеварения. Прискорбно смотреть, как мужчина не может взять себя в руки и наладить отношения с понравившейся женщиной.

Здесь стоило бы немедленно развернуться и уйти, но никакая сила не способна сейчас сдвинуть Жозефину с места. Подслушивание больше подходит тайному канцлеру, но разве Жозефина не могла чему-то научиться у подруги за эти годы?

— Ты-то у нас первый знаток женщин, — ворчит тем временем милорд.

— Знаешь, если бы я попытался завести роман с женщиной, был бы успешнее тебя. И знаешь, почему?

— Потому что ты у нас дохуя тонкая натура, а я — нет и вообще с рогами?

— Не угадал! Потому что я бы попытался, в отличие от тебя!

— Я пытался! Она не хочет!

— Так и сказала?

— Отъебись.

— Да или нет?

— Нет!

Голоса стихают. Жозефина от волнения закусывает костяшку пальца. Если ее застанет здесь какой-нибудь слуга, будет очень неловко. Но она переживет.

— Глаза бы мои на тебя не глядели, — устало говорит Дориан. — Как будто я говорю не с тем Адааром, который смог обернуть время вспять и выбраться из Тени, а с прыщавым сопляком. Главное: ну какое мне дело? Хочешь молча сохнуть — сохни, вместо того чтобы попытаться еще раз. Зачем я тебя уговариваю?

— Думаешь, может получиться?

— Откуда я знаю, я же не твоя прекрасная леди. Может, получится. Может, нет, но тогда ты хоть перестанешь себя изводить попусту.

— Ну… попробую. Хули поделать, хуже не будет.

Из-за двери раздается несколько сочных хлопков — видимо, Дориан выражает чувства аплодисментами.

— Надо же, и небо не упало на землю, и Брешь не разверзлась! Иди, сын мой, и греши аккуратно. И напиши сегодня уже этой своей Шокракар.

Жозефина отшатывается от двери, как будто та внезапно раскаляется, и уже второй раз сбегает по ступенькам вниз так быстро, словно за ней гонятся демоны.

Нет никакой нужды в разговоре. Лелиана ошиблась. Она просто отвыкла верить в чьи-то добрые намерения.

Милорд исполнен всяческих добродетелей, и Жозефина никому и никогда не признается, что хотела бы от него… капельку больше эгоизма.

***

К балу в Халамширале они готовятся месяц. Чудовищно мало, тем более милорд Адаар то и дело норовит куда-нибудь улизнуть. Однако он все же учится. Например, танцам.

Однажды Жозефина заходит в библиотеку за одной из орлейских генеалогий и видит, как милорд и Дориан Павус разучивают фигуры в центре зала, а Блэкволл стоит у стены, ритмично хлопает в ладоши и монотонно считает:

— Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре, раз-два… не туда!

Из-за окрика милорд дергается, Дориана разворачивает вокруг своей оси, и он, чудом оставшись на ногах, летит в угол, где едва не падает на примостившегося на табурете Железного Быка.

— Адаар, ты безнадежен! — восклицает Дориан, трясет кистью руки и морщится. — Как ты управляешься со своими кинжалами, если до сих пор путаешь право и лево?

— Хули там делать-то, — ворчит милорд, — какая рука ближе, той и достаешь.

— Мне заранее жаль всех несчастных женщин, которые согласятся с тобой танцевать. И почему мне все время приходится изображать твою партнершу?!

— В этих землях нравы простые, — вмешивается Бык, — кто в юбке — тот и партнерша.

От уроков танцев Жозефина избавлена, но за все прочее взяться больше некому. Милорд должен научиться основам этикета. Нет, он не вытирает руки о скатерть и не режет хлеб боевым кинжалом, как говорят злые и абсолютно несправедливые слухи, но во дворцах ему до сих пор ужинать не приходилось. А ведь это значит, что нужно учиться и обращению со столовыми приборами, и поддержанию диалога за столом, и как приветствовать собеседников, а особенно собеседниц…

И, конечно, что-то необходимо сделать с его лексиконом.

Раньше Жозефина думала, что «список слов, которые надо выучить, чтобы никогда не употреблять» — это милый анекдот. Теперь этот анекдот — ее суровая реальность. Дело осложняется тем, что запас бранных слов у милорда очень обширен, а некоторые он, кажется, сочиняет на ходу. До общения с ним Жозефина еще ни разу не слышала слова «великозалупие». И, если честно, без такого пополнения словарного запаса она бы обошлась.

А ведь в ее присутствии он еще сдерживается.

Но чем дольше Жозефина общается с милордом Адааром, тем сильнее убеждается в том, что знала уже давно: он на самом деле не пытается никого оскорбить. Разговаривать с ним все равно что с иностранцем, который то и дело прибегает к родной речи, когда не может подобрать слово на другом языке. Чужая речь может быть причудлива, даже неприятна и неблагозвучна, но она совершенно не обязательно произносится со злым умыслом.

Вот только при дворе этого не объяснишь, и дворцовый протокол никто не отменял. Поэтому милорду приходится привыкать к общепринятой манере разговора, хотя иногда он жалуется, что Жозефина тиранит его сверх меры. Когда он пытается состроить жалобное лицо, она не знает, смеяться или сердиться.

За этими хлопотами приходит день, когда дю Паракеттов возводят в дворянское сословие, и они отменяют контракт с Домом Отдохновения. Конечно, Жозефина сообщает об этом милорду со всеми приличествующими благодарностями. А он чешет рог и говорит, осторожно подбирая слова:

— Мне доставило большое удовольствие помочь вам в этом деле, леди Монтилье. Вот.