Правильные слова

========== Первые впечатления ==========

Когда в церкви Убежища Жозефине Монтилье представляют Каараса Адаара, она думает: Создатель, за что мне это испытание?

— Вы… даже выше ростом, чем я слышала, — произносят тем временем ее губы. Это самое дипломатичное, что она может сейчас сказать, не выдав себя.

«Выше ростом» — это преуменьшение. Серьезное преуменьшение. Он огромен. Пока Кассандра излагает уже известные всем, кроме Адаара, факты, Жозефина может незаметно разглядывать его из-под ресниц. И отчаиваться все больше.

Она думает, что Адаар наверняка заходит в дома, согнувшись. И полубоком, иначе широкие, неправдоподобно мускулистые плечи застрянут в дверном проеме. Плечи эти опутаны какими-то шнурками. Андрасте милосердная, неужели у него нет даже нормальной куртки? Сверху он прикрыт только сетью этих шнурков, в которую тут и там на груди и боках вставлены куски кожи и металла. Ниже всем ветрам открыт рельефный пресс, и Жозефина поспешно поднимает взгляд — нет, это уж слишком, туда она смотреть не станет. Взгляд тут же упирается в его левую руку без перчатки, где на ладони светится в полумраке зеленая метка.

И вот этого кунари в дикарских одеждах и с окованными металлом рогами они должны будут представить всему миру как Вестника Андрасте. В него должна поверить знать, чтобы Инквизиция получила хоть какую-то поддержку. Невозможно. Нереально. Грубая сила сейчас даже не в моде, а Каарас Адаар — воплощение грубой силы, животной чувственности и…

Кто сказал: привлекательности?

Если он и сможет кого-то привлечь своим экзотическим видом, то лишь нескольких экзальтированных дам, а пользы от этого будет меньше, чем вреда.

Кассандра тем временем заканчивает объяснения. Адаар молчит, иногда кивая, как ученый друффало. Он вообще разговаривает? Нет, чушь, все бы уже знали, если бы Вестник Андрасте был немым…

— Короче, так, — произносит он низким глубоким голосом, — мы будем заниматься этой еболой с разрывами, потому что больше некому. Денег у нас примерно нихуя, людей три калеки, Церковь нас считает ебанашками, и вся надежда на вот эту хуйню у меня на руке. Заебись, че. Я в деле.

Лучше бы он был немым, думает Жозефина и в ступоре глядит, как Кассандра без колебаний пожимает руку Адаара. Возможно, она уже притерпелась к его манере выражаться.

Когда Адаар выходит из зала, он оборачивается и внезапно весело подмигивает Жозефине.

Это безнадежно. Все их предприятие абсолютно безнадежно.

***

Она пытается донести свою мысль до Лелианы, когда та навещает ее за работой и спрашивает, как дела. Каараса Адаара поблизости нет, и Жозефина может высказать подруге открыто: внешность и манеры Вестника Андрасте решительно не годятся для демонстрации в высшем обществе.

— Я знаю, — вздыхает Лелиана. — Но ведь ему и не нужно появляться в высшем обществе, не так ли? Его задача — разрывы, наша — налаживать связи. Этого и будем придерживаться, потому что ведение переговоров — не самая сильная сторона Вестника.

— А еще говорят, что это я сглаживаю углы, — бормочет Жозефина и обнимает ладонями чашку горячего чая. В церкви холодно, дрова стараются экономить. Как милорд Адаар умудряется не мерзнуть в своем национальном костюме? — Слава Вестника бежит впереди него. Уже весь Тедас знает, что Инквизиция называет избранником Андрасте наемника-кунари. Они захотят его видеть.

— Могло быть и хуже.

— Ну да. Он мог бы быть еще и магом. Чтобы нас не просто обвинили в ереси, а объявили сумасшедшими.

— Нет. Он мог бы не согласиться сотрудничать добровольно. Жози, Каарас Адаар — единственный, кто умеет закрывать разрывы. Он — наша единственная надежда, и если мы не хотим оказаться в наводненном демонами мире, мы должны помочь ему. Пусть занимается своим делом, а мы займемся своим.

Жозефина старается. Она продумывает, как выгоднее представить Вестника в глазах общества. Какую репутацию ему создать. С кем его познакомить лично, чтобы не вышло скандала.

Если бы он сам еще понимал, насколько это важно!

Однажды он приходит не в ставку командования, а в комнатку, которую Жозефина делит с исследовательницей Миневой. Жозефина не слишком рада этому соседству — сама Минева очень мила, но ее препараты отличаются резким и сильным запахом. Но стол где-то возле прохода в главном зале был бы еще хуже, поэтому Жозефина терпит.

Вестника запах вроде бы не смущает. Он с любопытством ребенка рассматривает инструменты Миневы, а потом открывает сумку и вываливает на стол… нечто. Жозефина успевает разглядеть какую-то бурую слизь и поспешно отворачивается, делая вид, что ищет среди бумаг затерявшееся письмо. Тем более что на письмо на самом деле стоило бы ответить поскорее.

Когда она набрасывает первые строки, рядом с письменным прибором ложится букет мелких фиолетовых цветов. Жозефина поднимает глаза и упирается взглядом в обнаженный мускулистый живот и широкую пряжку ремня. Она поспешно вскидывает голову.

Каарас Адаар нависает над ее столом, как башня, и улыбается.

— В воду поставь, — говорит он и кивает на цветы. — Или просто в пальцах разотри и нюхай. Полегчает.

— Благодарю, милорд, — отвечает Жозефина слегка растерянно и тут же спохватывается. — Очень хорошо, что вы зашли. Мне нужно посоветоваться с вами. Видите ли, наши знатные гости обеспокоены тем, что вы кунари…

Адаар поднимает брови и чешет правый рог чуть ниже широкой бронзовой полосы.

— Но я же не кунари. У меня мама тал-васгот, папа тал-васгот, вся семья на Кун клала три кучи.

— Боюсь, что от большинства разница ускользнула. Поймите правильно, но…

— Нихуя себе, сказал я себе. То есть эти лорды и леди ссутся, что я тут буду проповедовать Кун, но их при этом не ебет, что я на самом деле нихуя не правоверный кунари? И все потому, что у меня рога? Заебись просвещенная аристократия… что?

Жозефина только сейчас понимает, что слишком сильно сжимает переплетенные пальцы поверх стола и закусывает губу.

Что ж, чем раньше она объяснит, тем лучше.

— Милорд, — осторожно говорит она, — вам как Вестнику Андрасте сейчас придется встречаться с представителями знатным домов, которые весьма… щепетильно относятся к соблюдению этикета. Ваша манера выражаться довольно колоритна, но…

— Сами бы тогда и ходили с этой ебучей меткой, раз такие щепетильные, — бормочет Адаар. Ну вот. Опять.

— Милорд, эти требования возникли не на пустом месте. Никто не отрицает ваших заслуг, но…

— Я не понял, — перебивает он, в очередной раз нарушая этикет, — это тебя саму не устраивает?

Вопрос требует честного ответа — или никакого, и Жозефина отводит глаза.

— А, — после паузы говорит Адаар. — Ну ладно. Я пошел, мне еще во Внутренние Земли ехать до темноты.

Он выходит. Жозефина следит, как за его широкой спиной закрывается дверь, и только потом может вздохнуть полной грудью. И это совершенно зря, потому что запах от стола Миневы тут же поражает обоняние, и Жозефина с трудом подавляет приступ тошноты. Букет фиолетовых цветов все еще лежит на краю столешницы. После короткого колебания Жозефина отрывает несколько лепестков и растирает в пальцах. В воздухе разносится сладкий аромат с яркой ноткой лекарственной горечи, и дышать становится легче.

***

Вестник Андрасте уезжает во Внутренние Земли, и жизнь понемногу входит в устойчивую колею. Лелиана оказывается права: проще, когда каждый занят своим делом. Вот только у милорда Адаара свои представления о том, что считается «его делом».

В присылаемых записках милорд лаконичен — даже чересчур, но новости все равно стекаются в Убежище вместе с беженцами, торговцами и гостями, которых с каждым днем становится все больше.

— Вы представляете, — говорит молодой рыцарь из свиты банна Кордена, — мать Жизель битых полчаса убеждала этого дикаря примириться с Церковью и описывала тяготы жизни во Внутренних Землях, вызванные раздором. А он…

— Что он? — жадно спрашивает его собеседница из Университета Орлея. Она спешила на Конклав документировать события, но, к своему счастью, опоздала, задержалась в Убежище и теперь пытается описывать происшествия в Инквизиции за неимением лучшего материала.