Страница 59 из 86
Гул, еле слышимый на рассвете, все нарастал, и казалось, поэтому сегодня светает быстрее, чем когда-либо. Раньше положенного проснулся лагерь, забегали солдаты. В голосах людей, в ржании лошадей, в стуке повозок и звяке оружия — во всем разнозвучном шуме рано начавшегося дня было что-то беспокойное, подмывающе тревожное… Мосев, пришедший сменить Зюзина, долго вертел цигарку, сипел простуженным горлом и взглядывал на все острыми, ясными глазами человека, готового к любой неожиданности.
— Эх, и начинается же, видно!
И только Зюзину было все равно. Не обращая внимания на шум, хлопоты, беготню, он дотащился до землянки, из последних сил стянул шинель, неловко сунулся на нары и тут же провалился в глубокий сон…
Проснулся он, как показалось ему, очень скоро. Голова была тяжела, резало глаза, но время было не раннее. В землянку пробивалось солнце, было сухо и жарко, — Зюзин лениво откинул шинель. Он полежал немного и, пока лежал, старался припомнить что-то, — скорее всего, это было медленное возвращение в привычное бытие… Снаружи раздавались голоса, то и дело слышались взрывы хохота, — вероятно, хохот-то и разбудил его.
Опухший, неряшливый со сна, Зюзин показался из землянки. Его увидели и встретили единым веселым возгласом:
— Вот он!
Зюзин сначала не понял, что происходит, почему такой смех. Он подумал было, что, как обычно, развлекает всех Петька Салов, однако на этот раз у Петьки было крайне сконфуженное лицо и он оборонялся от насмешек изо всех сил. Подслеповато щурившегося от солнца Зюзина он ожег непримиримым взглядом… Постепенно Зюзин начал понимать, по какому случаю такое веселье, — речь шла о Шурочке и о нем, о том, как его застукал в землянке у санитарки младший лейтенант Худолеев. И чем яснее доходил до него смысл происходящего, тем заостренней становились черты его опадавшего на глазах лица. Он словно вытянулся в гневе, подрос и стал прямее, а когда вскинул голову и надменно, величественно взглянул на всех, тотчас сами собой примолкли веселые ездовые и неловкая, грозовая установилась тишина. Что-то должно было случиться, скандальное, непоправимое, — и случилось бы, но в это время, треща моторами, над лесом пронеслась тройка кургузых штурмовиков с крестами на фюзеляжах. Это было так неожиданно, что люди, кто где был, повалились на землю. Нестерпимо высоким голосом что-то закричал сбросивший шинель Худолеев… Над лесом заходила новая волна самолетов.
Не замечая сумятицы бегущих ездовых и рвавшихся на привязи лошадей, среди поднятой взрывами земли, оседавшей вместе с сорванными листьями, Зюзин ворвался в землянку Шурочки. Не в силах унять вздымавшуюся грудь, он стал на пороге, уперся в косяки. Шурочка, напуганная взрывами, треском самолетов, криками и беготней, прислушивалась ко всему и ничего не могла понять. Лицо ее было мокро от слез. Она не сразу узнала Зюзина, загородившего вход в землянку, а когда узнала, когда пришла в себя и вспомнила недавнюю обиду и свои слезы, — ярость, жгучая ненависть снова заговорили в ней. Не утирая слез, она уставилась на ворвавшегося Зюзина, задыхаясь от избытка ярости, от желания бросить ему в глаза самое больное, самое жгучее.
— Я же не хотел… — пробормотал Зюзин.
— Уйди! — задохнулась она и замолотила, неистово забарабанила кулаками по доскам. — Уйди!
Зюзин, пятясь, вышел из землянки и поплелся между деревьями. Очередная волна штурмовиков сыпанула на лагерь серию мелких бомб. Попрятавшиеся люди со страхом смотрели, как бредет под бомбежкой одинокий горбун.
— Ложись, дурак! — крикнул кто-то ему из-под телеги. Из-за деревьев выглядывал лохматый Мосев, звал Зюзина и показывал рукой: ложись, мол, ложись!..
Во время короткой передышки, когда прошел первый страх и люди стали соображать, что к чему, все услыхали сильные взрывы в стороне, — это бомбили переправу.
— Товарищ командир! — позвал, выскакивая из-за дерева, Мосев. Но Худолеев и сам увидел, что к лагерю, прыгая на кочках, но тем не менее не сбавляя хода, несутся несколько штабных машин. Худолеев побежал было навстречу, однако угрожающий вой пикирующих самолетов заставил его прижаться к дереву. Снова там и сям запрыгали черные венчики разрывов, разметая и обезображивая все, что люди успели сделать за несколько дней мирной жизни. Оборвав повод, пронеслась обезумевшая лошадь. Брезент, закинутый на дерево, сорвался с ветки и накрыл неглубокую воронку Инстинктивно прикрываясь рукой, Худолеев видел, как вспышкой взрыва опрокинуло телегу, как вскочил из-под телеги перепуганный Петька Салов и, не видя, не слыша, ничего не соображая, побежал, побежал сломя голову, пригибаясь низко-низко, почти хватаясь руками за землю. «Куда-а?» — застонал Худолеев. Петька бежал прямо на штабные машины.
Теперь уже не только Худолеев, но и все солдаты смотрели, что делает страх с Петькой. Штабные машины остановились, из передней вылез плечистый человек в солдатской каске и очень короткой плащ-палатке. Человек гневно смотрел на бегущего солдата. Петька неминуемо должен был сбить с ног человека в плащ-палатке, но властный, крепкий окрик заставил его взглянуть вперед себя. Петька остановился, разогнулся, от глаз его отлила муть ужаса. Он различил майорское звание человека в солдатской каске.
Это был майор Стрешнев со своим штабом.
Худолеев и попрятавшиеся кое-где солдаты видели, как майор еще раз прикрикнул на Петьку. Петька дернулся, вытянулся и застыл, как положено. Майор что-то коротко спросил, Петька торопливо показал в сторону землянки младшего лейтенанта Худолеева…
В тесной землянке майору не хватало места. Не снимая плащ-палатки, в надвинутой на самые брови каске, он стремительно шагал от стенки к стенке: три шага туда, три — обратно. Когда он поворачивался, взлетавшие полы плащ-палатки задевали на столике рамку с фотографией, и Худолеев, улучив момент, незаметно положил ее стеклом вниз.
В землянку то и дело вбегали деловитые, подтянутые военные и обращались к Стрешневу. Майор сердился, что долго нет связи со штабом дивизии. Судя по тому, как устраивались приехавшие со Стрешневым, младший лейтенант Худолеев сделал вывод, что трогаться отсюда они собираются не скоро… В первый момент Худолеев заробел, подумав, что Стрешнев может увидеть Шурочку, — она как раз сидела у аппарата. Но майор только на мгновение задержал на ней свой командирский взгляд, потом невежливо отодвинул ее плечом и присел к аппарату сам. Однако связаться не удалось и ему, он, выругавшись, бросил трубку и снова принялся ходить.
Шурочка тем временем исчезла из землянки.
Короткий обзор обстановки, которым майор счел нужным поделиться с Худолеевым, сводился к следующему. Сегодня на рассвете мощными ударами противник взломал нашу оборону и двумя огромными щупальцами устремился в прорыв. Стремительное продвижение противника поставило под угрозу окружения большую группировку наших войск. Авиация бомбит не переставая переправы через реку, и вся масса выходящей из-под удара техники растекается по берегу в поисках удобных мест. Задача сейчас — узнать, не появился ли противник за рекой, навести переправы и…
— Пробиваться? — с надеждой спросил Худолеев.
— Держаться! — отрезал Стрешнев, продолжая ходить и задевая полами Худолеева, который изо всех сил старался сжаться, чтобы не мешать. — Если есть прорыв — держать его. Если нет — прорвать и все равно держаться. Держаться, сколько можно! Скоро подойдут минометчики и легкие артдивизионы.
Худолеев, тревожно думая о случившемся, ждал распоряжений. Стрешнев внезапно остановился, взглянул на него из-под каски властными глазами:
— А паникер этот… На нем бы пушки возить! Кто таков?
Усердно заморгав от усилия сообразить, Худолеев не сразу догадался, что речь идет о Петьке Салове.
— Плавать умеет? — продолжал задавать вопросы Стрешнев.
— Плавает… Купались они часто.
— «Купались»! — фыркнул Стрешнев, вновь принимаясь расхаживать. — Ко мне!
Скоро прибежал бледный Петька и расторопно вытянулся у порога. Держался он заискивающе молодцевато. Стрешнев, глядя ему в переносицу, отрывисто продиктовал боевое задание. Худолеев видел, что от испуга Петька тянулся еще старательней и, чем яснее доходил до его сознания смысл слов майора, тем обреченней стекленели его преданно выкаченные глаза…