Страница 7 из 16
Оставить Ричи на хуторе он решился только утром, когда проснулся после невиданной ужасности кошмара, под топчаном, изо всех сил вцепившись в собственный опрокинутый рюкзак. Огляделся – напарника в комнате не было, но стояли его вещи. Сид посмотрел на них, хмыкнул охрипшим голосом, а потом вынул из-за пазухи задаток, данный вчера Биллом, разделил на две равные части и одну пересыпал в карман ричиной сумки.
- Мне и самому не нравится, - признался он, когда не желавший ничего слушать Изверг принялся резко останавливаться и загибать длинную шею, чтобы добраться зубами до сидовых коленей. – Кусай, кусай, заслужил.
А все-таки, Ричи был глазами. Сейчас, когда парень, наверное, все еще спал в обнимку с занозистой мебелью, это ощущалось очень сильно. Сид понял, что все-таки привык к напарнику, все-таки полагался на него, так же, как на коня и чуть больше, чем на старый, вечно отказывающийся стрелять карабин.
Опасностью даже не пахло.
Вереница утер нос, который с непривычки начал мерзнуть и того гляди, мог потечь. Этого еще не хватало. Насморк, впрочем, на нюх особенно не влиял, но голова бы точно разболелась еще сильней.
Кошмара Сид не помнил, он никогда их не запоминал. Просто потом, увидев хоть что-то, встретившееся во сне, обнаруживал сразу готовое предупреждение. В этот раз хватило сумки Ричи, чтобы бросить напарника и уехать. Поедет тот с Сидом – не жилец. Сид не был гуманистом, вообще, относился к проблеме жизни и смерти расслабленно, как всякий, для кого она стала ежедневной рутиной, но и губить за просто так друга не хотел. Да и на встречу с судьбой обычно ездили в одиночку.
А ветер переменился. Раньше тянул с хутора, пусть уже и очистился от дыма и вони свинарника, но теперь, стоило спуститься с холма, подул с Юго-запада. Сид расширил ноздри, стараясь вынюхать его сразу весь, с пылью мертвых городов, обледеневшими болотами и чем-то еще незнакомым.
Изверг, тварь бессловесная, с ответом не нашелся, но отчего-то забеспокоился. Сид почувствовал, как заходила ходуном мохнатая конская шкура. Жеребец принялся вырывать из рук всадника поводья, крысился, словно на мертвеца. Только мертвого Сид не чуял, как и живого. Но что-то было, у него и у самого волосы на затылке норовили приподняться, и удерживала их от этого только тяжелая коса, перемотанная кожаной лентой.
Он не то, чтобы боялся. С тех пор, как помер дед, а было Веренице тогда двенадцать, рассчитывать Сиду было не на кого, и он всегда считал, что бояться – это роскошь для тех, кому есть за кем спрятаться. Бабы, вот они прятались за мужиков, в книгах пишут, до Этого некоторые даже работали и воевали, но уж точно не теперь. А мужики… Сид решил, что они тоже прятались, но так как прятаться за себе подобных было постыдным, предпочитали церковь и того, ради кого она, вроде бы, и задумывалась.
И Изверг послушался. Остановился так внезапно, что Сид изрядно ударился причинным местом об луку седла, а сочно ругнулся, уже сидя задницей на снегу.
В степи подземные толчки не опасны. Доводилось Сиду читать о землетрясениях, которые разрушали целые города. До чего же ерундой казались те истории, ведь города разрушены и так, остается только доламывать, с чем прекрасно справляются ветра и тающий каждую весну снег.
- Глаза вывалятся, будешь так пялиться, - заметил Сид и, не встретив сопротивления, подобрал лежавшие на снегу поводья.
Сдвинуть Изверга с места не получалось. Он словно окаменел, и даже не рычал в ответ на тяжелый пинок, который отвесил ему вконец отчаявшийся хозяин. Сид, грязно выругавшись в неизвестно чей адрес, обошел вокруг коня, принюхивался изо всех сил, даже пытался высмотреть своими полуслепыми глазами что-то на горизонте, в небе, на земле…
Не считая того, что у него самого в основании черепа, там, где заканчивалась шляпа и начиналась коса, что-то давило. Голова, вроде бы, не болела, но ощущения были такие, словно он пил три дня к ряду худшее на всем Севере пойло, а потом вздумал потаскать на себе лошадь.
Эта мысль Вереницу как-то отрезвила, он наклонился, зачерпнул ладонью снега и намазал на лицо. Не полегчало, а пихать себе снег за шкирку все же не стоило. Мороз, по сидову разумению, был весьма и весьма солидный, края воротника шитой-перешитой дубленки подернулись белизной, а черная грива Изверга и вовсе поседела. Вереница поскорее запихал намокшую от снега руку обратно в рукавицу и уже ей растер по лицу не до конца растаявшие, колючие мелкие льдинки. Они пахли незнакомым дымом.
Как будто кто-то врезал по затылку тяжелым предметом вроде бутылки, вот только некому было. Вереница едва дышал, сжимая веки так, словно хотел подвести щеки к самым бровям.
Чудо явилось в обличье Изверга, который, едва отойдя от шока, на подгибающихся, как у новорожденного жеребенка ногах, подошел к развалившемуся хозяину и принялся вылизывать тому лицо. Лицо было бледнее снега, и на нем ярко светилась сбегавшая из ноздри кровь. Добравшись до нее, конский язык замер, а потом скользнул вверх, к зажмуренным глазам. Конь удивлялся, почему живой еще хозяин кажется совсем не живым, и можно ли, наконец, сжевать его повязку.
Вереница подержался за конскую голову с минуту, уперевшись лбом в мягкий извергов нос, потом перехватился за налобник узды, подтянулся и кое-как смог сесть. Изверг, устав терпеть, что ему отрывают голову, опустился на колени. Сид предложение оценил и кое-как перекатился в подставленное седло.
Изверг медленно брел куда-то вперед, наверное, все еще на Юго-запад.
Увидь кто Сида Вереницу вот таким, подумал бы – безумен. А, взглянув в лишившиеся очков глаза, уверился бы совершенно точно – еще и слеп. Со вторым утверждением Сид, если бы был в состоянии хоть что-то связное говорить, наверняка бы поспорил. Первое и ему самому казалось неоспоримым.
Но он не спал.
Прошло около получаса, и изменившийся ветер в первый раз принес запах мусорной кучи. Это Сида, в тот момент сражавшегося за собственное сознание, очень расстроило и подвигло на затейливую последовательность изощренных богохульств.
Сиду было холодно. Пальцев на ногах он давно уже не чувствовал, и мог лишь предполагать, что в ответ на его попытки ими пошевелить они действительно шевелились. В коленях, несмотря даже на толстенные ватные штаны, образовалось по льдине, и Вереница очень сомневался, что ноги у него еще гнутся. Это когда он вообще был в состоянии оценивать свое состояние.
Или не спал, но сон видел точно, непонятный и ужасно похожий на какой-то извращенный сюжет из книжки, правда, Сид был уверен – такой он еще не читал. Разные попадались книги. Когда откровенно скучные и на три четверти непонятные, когда – просто не оторваться. Та, которую он вроде бы и смотрел и читал, медленно замерзая в седле бредущего по сугробу Изверга, поначалу казалась скучной.
А запаха нет. Ни единого.
Может быть, он потерял нюх?
Снова принюхивается, крутит головой. Ничего. Кругом белое, свет, и конца-края коридору не видать. Сид уверен – даже если нормально видеть, а не как он.
Сид некоторое время думает, что он умер, и даже немножко сомневается – а не зря ли он сотворил столько безбожных дел. Впрочем, ни чертей, ни ангелов не видно, так что Вереница успокаивается, начинает дышать ровнее, и вскоре даже встает, прилепившись к стене.
Звуков, как таковых, тоже нет. Кроме тех, которые производит он сам. Сид легонько постукивает костяшками пальцев по гладкой поверхности стены и слышит, как отдается та едва различимым глухим отзвуком.
Он делает пробный шаг, не отпуская стены. Сапоги все еще скользят, но вокруг тепло – вернее, не холодно, а значит, снег вскоре растает окончательно и стечет с подошв. Вереница осторожно двигается, одна ладонь тащится по стене, вторая выставлена впереди.
- Эй, есть тут кто? – теперь ему интересно, может ли он говорить.
Поэтому Сид думает, что видит сон, и скоро проснется, забыв его.
Белый коридор так и стоял перед глазами, но сквозь него проглядывал сероватый, неровный степной простор, истыканный тут и там остатками железных столбов. Сид проезжал мимо них утром.
- Спасибо, зараза, - сквозь зубы едва ворочавшимся языком поблагодарил Сид и с трудом согнул пальцы перехватить поводья. Изверг фыркнул, выставил голову вбок, стараясь помешать, но Вереница уже ударил его в бока сапогами и завернул, направляя снова на Юго-запад.