Прокляты лесной девой

Нужно было что-то придумать. Немедленно поскакать на север? Верхом до замка на скале в центре гор мне пришлось бы добираться оттуда, где я находился, недели две, и это был не вариант.

«За это время хан может сделать с моей занозой все что угодно» — думал я, бессильно сжимая кулаки.

Обратиться к Фене? Но портальное яйцо, которое тот мог бы мне дать, только вернуло бы меня в Земью, а в том, что дух смог бы переместить меня за пределы княжества, я сомневался. И тогда я вспомнил про то, как леший рассказывал, что его лешица отправилась в горные леса по своим делам. Это означало, что лесной хозяин тропу для меня, хотя бы до магической границы, открыть бы сумел. Оставалось его только в этом убедить, а сначала добраться до ближайшего леса, где я мог бы его позвать.

Уверенный, что с плененными бандитами и их волисскими сообщниками люди Яросельской справятся сами, я собрался снова вскочить на коня.

— Дарин! — кто-то меня окликнул, показалось, что княгиня. Я, с одной ногой уже вдетой в стремя, обернулся, как внезапно мою левую руку пронзила боль, словно в нее ударила молния, я дернулся, и, как последний новобранец, не удержался в стремени и рухнул к копытам скакуна.

Обо что ударился головой, я уже не запомнил, но очнулся лежа на траве, под моим затылком чувствовалось что-то мягкое, возможно чей-то плащ, а на затылке что-то мокрое и холодное. Рядом, на походном стульчике сидела княгиня Яросельская и озабоченно трогала мой лоб.

— Что случилось, Дарин? — голос княгини был полон тревоги и еще чего-то, что, если бы я не знал Яросельскую, то принял бы за страх. Я припомнил обстоятельства своего падения, на левом запястье по-прежнему что-то кололо. Отвернув рукав кафтана, я затем закатал и рукав рубахи. Кололо как раз там, где мое запястье опоясывал лесной узор, но внешне ничего странного не наблюдалось, а ведь по ощущениям там должен был находиться, как минимум, ожог. Я даже для верности быстро потрогал жгучее место, но ни воспаления, ни припухлости не обнаружил. Решив не обращать внимания более на эту мелочь, которая так не вовремя помешала мне пуститься в дорогу, я сел, с намерением тут же встать и снова вскочить на коня.

— Что это у тебя, княжич?! — строго вопросила княгиня, указав на вязь, которую я позабыл прикрыть. Я смутился и другой рукой потянулся к манжету, но Яросельская оказалась быстрее и перехватила мое изукрашенное запястье. Держала она крепко, а силой вырывать конечность из захвата почетной княгини, к тому же семидесяти пятилетней женщины и единственной родственницы моей занозы я посчитал неловким и лишь попробовал напомнить, что время-то утекает.

— Подожди! — совсем огорошила она меня своим ответом. Глаза ее снова горели, а рука, указательным пальцем которой она водила по рисунку, немного подрагивала. — Откуда это у тебя, Дарин, сын Валора?

— Лесной подарок, — я очень надеялся, что не покраснел, и снова попробовал освободить свою руку.

— Вторая у кого?! У моей внучки?! — казалось, взгляд ее был готов меня поджечь. Я как-то сразу понял, что княгиня знает, что это означает, а значит, и все остальное тоже, или хотя бы догадывается.

— У нее, — покаялся я и все-таки покраснел. К счастью, бойцы Яросельской делом были заняты — связывали тех пленных, кто остался невредим в пеший строй, а тех, кто был ранен, перевязывали и привязывали к лошадям — и на меня никто не смотрел. А княгиня почему-то обрадовалась.

— Ох, дурни-то, дурни какие! — непонятно чему развеселилась она так, что даже глаза ее странно заблестели, будто от слез. Вернее, над чем она смеялась, было понятно, но я не находил в этом ничего веселого. Да, сглупили, забравшись в лесную чащу в самую развеселую ночь, когда нечисть может творить над людьми, что хочет! Да, получили проклятье на свою голову и другие части тела! Но это еще не значит, что над нами можно смеяться. Особенно тогда, когда мою любимую похитил тририхтский злодей!

— Сейчас не то время и не те обстоятельства, чтобы потешаться, княгиня! — я все-таки выразил ей свое мнение по этому поводу, беря своего коня под уздцы. — Надо торопиться и невесту мою из полона вызволять.

— Невесту?! — почему-то снова рассмеялась та. — Я не смеюсь, а плачу над вами, неучами!

Я удивленно обернулся и, действительно, заметил, как та утирает платочком выступившие слезы.

«Эх, княгиня, если бы вы раньше Катрину признали, то не лили бы сейчас слезы» — отрешенно подумал я, так как мыслями был уже совсем в другом месте, вернее местах, перескакивая из леса, до которого мне было добираться часа два или три, прямо в чертоги, кои представлял себе в виде большого сарая, что стоял на заднем дворе боярина Комыслы.

— Некогда мне с вами, матушка, ни плакать, ни смеяться, — вот стоило заявить это княгини, как та сразу посерьезнела:

— Куда собрался-то, княжич?

— За невестой!

— Так я понимаю, что не за грибами. Неужели, как есть, на север поскачешь?

— Думаю лешего попросить тропу мне проложить до магической границы ханства, — неохотно ответил я, но Яросельская не стала допытываться, откуда я вожу с лесным духом знакомство.

— Хороший план, — кивнула она. — Вот только не вмешиваются лесные в дела людские, может и отказать лесник. К тому же, перейдешь ты границу, что дальше делать будешь? Ножичком этим ржавым направо и налево махать?

Меч у меня в руках, действительно, был весьма посредственный, поэтому заступаться за него я не стал. Да и леший за свой долг передо мной уже сполна расплатился.

— Пойдешь со мной, — вдруг заявила княгиня, очевидно, успев заметить мелькнувшее сомнение на моем лице. — Савелий! — окликнула она уже командира своего отряда, прежде чем я успел ответить. — Закончите здесь, потом двигайтесь к Талидилу, я воеводе вестника отправлю.

Взяв меня под руку, Яросельская достала из своей пристегнутой к поясу сумки бледно-желтый шар и сдавила, открывая портал. Я не сопротивлялся, так как от ее надела до ханского чертога было в полтора раза ближе, чем от оурийской границы, что значительно сокращало мне путь.

— Есть у меня несколько артефактов, что тебе пригодиться смогут и границу пересечь тревогу не вызвав, и незамеченным к логову ханскому пробраться, — говорила княгиня, едва мы вышли из портала в ее тереме, настойчиво подводя меня к дивану. — Присядь, зятек, я тебе настойкой бодрящей напою, путь у тебя впереди неблизкий и тернистый.

Я присел, а хозяйка терема быстро вышла из светлицы, чтобы вернуться уже с небольшой крынкой в руках. Меня немного тревожило ее подозрительно доброжелательное ко мне отношение — вот, зятем даже назвала — тем не менее, я первым делом послушно выпил предложенный травяной настой. Все-таки и бессонная ночь, и полный отчаяния день давали о себе знать, поэтому бодрящая настойка была как нельзя кстати. Однако стоило поставить опустошенный сосуд на стоящий рядом столик, как голова быстро отяжелела. Я хотел, было, возмутиться, но рот уже не открывался, вдобавок, сами собой закрылись глаза, а щека упала на что-то мягкое, видимо, вовремя подложенную старой прохиндейкой подушку.

Проснулся я, действительно, бодрым и при этом очень недовольным. Княгиня находилась рядом и с тревожным видом всматривалась во что-то, что показывало ей небольшое зеркальце, стоящее перед ней на столе.

— Пока я спал, мою невесту могли…. — начал возмущаться я, едва поднял голову от подушки, перекладывая на другую сторону дивана недовольного кота, который уже успел пригреться у меня под боком.

— Ничего с твоей женой пока не случится, а вот с тобой…. — Яросельская внимательно на меня посмотрела, а я, вставши, было, с дивана, тут же уселся обратно.

— С женой? — переспросил я, с самым глупым видом уставившись на княгиню.

— Именно, — коротко ответила та. — Поэтому я и назвала тебя неучем и дурачьем. Знал бы ты старые обряды лучше, сразу бы понял, какой вязью тебя наградили.

— Но почему леший мне об этом не сказал?! Только извинялся за то, что его дочки наделали!