Прокляты лесной девой

— Ты тоже! Раздевайся! — еле слышно приказала мнящая себя генеральшей, но такая желанная козявка. От этого тона, от ее прожигающего взгляда я был готов мгновенно выпрыгнуть из одежды, тем не менее, на это мне потребовалось бесконечных десять секунд, в течении которых мелкая заноза не сводила с меня глаз.

Сбросив, наконец, портки, я беспрепятственно припал губами к маленькому впалому животу и одновременно пытался развязать так тяжело поддающиеся дрожащим рукам скользкие ленты, которыми были стянуты панталоны девчонки. Огромную радость, которую я испытал, когда обнаружил, что для этого было достаточно потянуть за свободный конец завязки мог бы понять только страждущий, получивший, наконец, глоток живительной влаги.

— Светило, как ты восхитительно прекрасна! — я не мог налюбоваться ее хоть и тонким, но с потрясающими изгибами, телом, подтверждая свое восхищение и губами, и руками, которые без остановки скользили то вверх к пленительной груди, то вниз к тонким щиколоткам.

Повинуясь ее движению, я поднялся, чтобы встретиться взглядом с непостижимыми глазами и зовущими губами. Поцеловал и пропал. Мыслей никаких не осталось, лишь желание и какие-то животные инстинкты, которые, быстро взяв нас в свои руки, заставляли соединяться в безумном ритме, то ускоряясь, то замедляясь, чтобы сорвать в поцелуе новый сладкий стон. Ее ладони на моих плечах, спине, груди, мои на ее нежных ягодицах, которыми моя маленькая заноза упиралась в так удачно подвернувшийся столик для работы со свитками.

Мои хрипы, раздающееся в попытках выдавить из себя какие-то глупые слова, наши общие стоны, нежные уста, целующие меня то в нос, то в губы, то в шею, то в щеку, везде, куда мелкая могла дотянуться. Ее такое мягкое, такое гибкое, такое податливое тело, казалось, для меня только созданное. Все это складывалось в умопомрачающее наслаждение, закончившееся бешеными рывками и ослепительной вспышкой, из-за чего мы все-таки свалили небольшой столик, к которому прижимались.

Вовремя выпрямившись, я удержал и себя, и ее от падения, но происшествие, тем не менее, быстро нас отрезвило.

— Мне пора, — выдохнула мне в губы девчонка, делая попытку с меня слезть.

— Мне тоже, между прочим, — ответил я, вспоминая огромное количество требующих моего внимания дел.

— Пусти! — потребовала вдруг мелкая.

— А, да! — я и не заметил, что до сих пор прижимаю ее к себе. Лишь слегка отстранив от себя, я спустил занозу вниз, вдоль своего тела, с удовольствием отметив, как еще больше раскраснелись ее щеки. Однако она была права, неизвестно, сколько еще времени Феня мог водить кругами желающих попасть в библиотеку. По крайней мере, отец быстро бы это заметил и потребовал объяснений. Объяснений, которых я пока не мог ему дать.

«Как объяснить, что попался в простую ловушку даже не лешего, а его несмышленых дочек?» — размышлял я по дороге в свои покои. — «И что делать дальше?»

Выход, конечно, был. Один единственный, но со множеством препятствий. Первым и самым главным было мое опасение, что вдруг, когда проклятие спадет, заноза меня возненавидит. Во-вторых, я сам не знал пока, хочу ли сам того же, что желает мое тело. К тому же требовалось согласие ее опекуна, волисского короля, без которого ни один храм нас не примет, но которое при этом получить было нереально, так как тот желал выдать за меня свою дочь. И что тогда делать? Ждать три года до ее совершеннолетия?

— Вот ты где!

Задумавшись, я едва не столкнулся с княгиней.

— У тебя все в порядке, милый? — озабоченно спросила она. — Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Все прекрасно, мама! — бодро, как мог, отрапортовал я, высматривая, как половчее скрыться, пока та по-настоящему не начала расспросы.

— Я надеюсь, что сегодня вечером на балу ты все же станцуешь со своей подопечной фрейлиной, — внезапно выдала она, искоса на меня взглянув.

«Леший и все водяные!»

Я совсем забыл про него! Бал в честь окончания празднеств — на него прибудет вся находящаяся в Земье знать, а не только любопытные старички, как предыдущим вечером.

— Зачем?! — я представил, что могло бы случиться, начни мы с занозой танцевать, и побледнел. Нижняя моя часть возмущенно дернулась, но я, к своей гордости, принял это стойко и ничем себя не выдал. Привыкать начинаю, что ли?

— Неужели, ты до сих против нее настроен? — удивилась мама. — Мне показалось…. Впрочем, ладно. Просто хочу тебя предупредить, что если ты сам не решишься, то у нее не и так будет отбоя от кавалеров.

Я скрипнул зубами, но промолчал. Давеча я оказался не единственным, кто признал в таинственной танцовщице с ножами мою занозу. Мать тоже каким-то образом догадалась но не подумала придержать свою догадку при себе, а объявила об этом вслух, прямо во время выступления. Ее услышали многие, а кто не услышал, тому рассказали. Именно поэтому с десяток парней не сводили с занозы глаз за завтраком. И это несмотря на все мои предупреждения!

— Мне нужно навестить отца, — пробормотал я невпопад и сбежал, поняв, что не в силах более обсуждать эту тему.

Впрочем, я нисколько не солгал, ведь действительно, направился к отцу, лишь ненадолго забежав к себе, чтобы переодеться. После ритуала моя связь с духом усилилась в несколько раз — вскоре я смогу общаться с ним также легко, как отец — и Феня, позволив на некоторое время предаться позору, теперь направлял меня в княжий кабинет, где я должен был узнать нечто важное.

Если я и рассчитывал застать отца, склонившегося над картами или донесениями, скажем, например, от Гарольского, который должен был обхаживать Яросельскую, то ошибся. Вместе с другим персонажем — внезапно вернувшимся из Талидила Малеем, он что-то или кого-то внимательно высматривал в раскрытое окно. Удивленный подобным интересом, я приблизился — созерцатели красот маминого парка меня даже не заметили — и тоже выглянул в окно. Цветник, однако, привлекший внимание отца и Малея был совсем не тот, о котором так старательно заботилась моя матушка. Принцесса вместе со всеми своими дамами выбралась в сад.

«Ведь неделю из терема носа не казали, а теперь освоились!» — раздраженно подумал я. — «Пора заканчивать этот балаган! Эх, если бы не заноза….»

— Во сколько ты оцениваешь ущерб от разрыва торговых связей с Волиссией? — прямо спросил я отца. В то, что волиссцы пойдут на нас войной из-за несбывшихся планов принцессы, я не верил.

— Все настолько серьезно? — обернулся он, даже не вздрогнув. Все-таки знал, что я здесь! А вот для Малея мое появление стало сюрпризом.

— Доброго дня, Ва…. Рин, — замявшись, поприветствовал меня он и отчего-то покраснел. Мучимый подозрением, я снова выглянул в окно, чтобы приметить прямо под ним свою занозу, сидящую прямо на траве в компании еще одной фрейлины.

«Вот ведь!» — я постарался, чтобы мое лицо не очень сильно перекосило.

— И тебе долгих лет здравствовать, Малей, — отозвался я на приветствие. — Какие вести ты привез с границы?

— Тревожные, — без обиняков ответил тот, сразу собравшись. — Люди бегут.

— Какие люди? Куда?!

— Волиссцы. С северо-востока Волиссии. Бегут куда угодно. Сами не знают по какой причине, но внезапно срываются с места и едут на запад или к нам. За последний месяц более сотни семей прибыло. Потому и прибыл со срочным сообщением, так как воевода просит как можно скорее прислать ему средства на размещение и лекарей.

«Что же ты занозу мою разглядываешь, раз нужно как можно скорее?!» — возмущенно подумал я, а вслух сказал:

— Не может быть, чтобы не было причины! Снова оурийцы?

— В том то и дело, что нет! Те сами в степи к западу отошли, у Тририхта тоже особого оживления не замечали.

— Да, — поддержал парня отец. — Гарольский шлет сообщения, что помимо тех трех ранее обнаруженных отрядов никто более у границы замечен не был.

— А сами люди что говорят? Может, просто Френзис лютует?

Малей одновременно пожал плечами и отрицательно замотал головой.

— Опрашивали, всех опрашивали, но твердят одно и то же: тревожно всем стало, соседи бегут, и они тоже.