Страница 87 из 90
Еще издали увидел: Мира сидит, короткие волосы рыжим ежиком торчат в разные стороны, глаза выпучены, невидя, смотрит мимо сражения.
— Ложись!..Дура, ложись! Мира! — чернея от страха за нее, наливаясь кровью, крикнул я. — Ложись, тебе говорят!..
Она не глянула в мою сторону — и осталась так же сидеть. С моих губ просилось тяжелое, как камень, ругательство. Я добежал до нее, с силой толкнул, она упала на землю. Из огромных, расширенных глаз девушки сочилось текучее равнодушие. Она, не мигая, глядела теперь на небо.
Одиночные выстрелы лопались отовсюду полнозвучно и зрело. Давил скрежещущий, перемешанный с визгом вой пролетавших через голову свистящих пуль, один из солдат передо мной упал от пули своего же товарища. Из десяток небольших ран у меня течет кровь, нога горит болью. Я прорубаюсь к Томеррену. Через несколько минут прилетела ко мне пуля. Раскаленный комочек свинца прожег ногу чуть выше колена. Еще одна ударила в правую руку, около подмышки. Я, в горячке боя, сначала не заметил новую боль, ощутил только горячие удары, через минуту пришла знакомая тошнота от потери крови, я скрипнул зубами. Не справляюсь я с задачей, закончить этот бой живым. Что-то цапануло голову. Упал. Сгоряча вскочил, резко мотнул головой, контуженной пулей. Отразил чей-то удар. Боль в ноге усугублялась тем, что пуля не вышла. Горячая плещущаяся резь мешает двигаться. Креландцы уничтожены, остались только я и братец.
Увидев, в каком я состоянии, Томеррен смело принял бой. Братец покрылся пятнами, и слова у него вылетали изо рта с тонкими брызгами слюны. Глаза горели.
— Здравствуй Зак, — весело скалится, — ты решил сделать мне прощальный подарок?
Резкий выпад, почувствовал боль в боку — достал, я шатаюсь, с трудом отбиваю его быстрые атаки. Он играет со мной, как кошка с мышкой, я стремительно теряю кровь и силы. Я замахнулся мечом, но следующий удар Томеррена пришелся мне прямо на запястье. Боль вспыхнула яркой надписью «Твою ж мать», и рука мгновенно потеряла дееспособность, вяло и бесполезно повиснув. Раненная нога вдруг подвернулась, больно упал на колени. Томеррен ждет, не добивает меня.
— Заки, Заки… А чего ты не смеешься больше? Ну что же ты? Ты же всегда такой веселый, так пошутить любишь! Поиграй еще со мной!
Он попытался ударить меня коленом по носу, но я изогнулся, и мне досталось не так сильно по лицу — скользнул по скуле, завтра глаз заплывет, если будет завтра…. В голове звенят колокола, сейчас я отключусь. Я поудобнее перехватил скользкую от крови рукоятку меча в другую руку, взлетел с ревом в огромном прыжке и, выпадом, рванувшись вперед, со страшной силой рубанул Томеррена по голове.
Я видел, как Томеррен, дрогнув, поднял над головой правую руку, успел заслониться от удара; видел, как углом сломалась перерубленная кисть и меч обрушился на откинутую голову поганца. Будто переломленный в стебле колос, медленно падал Томеррен, со странно перекосившимся ртом и мучительно зажмуренными, сморщенными, как от молнии, глазами…
Я упал рядом, хрипя и корчась…Мне нельзя терять сознание. Я должен двигаться…Минуту я еще ощущал сумасшедшую боль, чувствовал резкую смесь каких-то разнородных запахов, со страхом пытался вернуть сознание — «я должен, должен подняться, я должен…» — переламывал я себя, переламывал — и не переломил. Замкнулась надо мной черная, набухшая беззвучием пустота. Лишь где-то в вышине ярко горел какой-то клочок да скрещивались зигзаги и петли красных молний…
В листве повисли сумерки, занимался рассвет. Начало следующего дня было мутным. Медленно прихожу в себя. Где я? Мысли вяло перекатываются в голове. Застонал от боли, заполнившей голову. С усилием приподнял руку, дотянул ее до лба, щупая черствые, свалявшиеся в загустелой крови волосы. Тронул рану пальцем, будто горячую палку прислонил. Заскрипел протяжно зубами и лег на спину. Плечо справа пульсирует, все болит. Сейчас полежу и встану. Смутно помню, что я должен торопиться. Куда? Пошевелил бровями — боль прострелила виски. Лежу, смотрю бездумно вверх. Черные контуры ветвей отчетливо вырисовывались на густо-синем фоне неба, сквозь них светлели звезды. Я смотрел, не мигая, широко открытыми глазами; мне казалось, это — не звезды, а чьи-то глаза смотрят на меня, чего-то говорят, пытаются домигаться до меня, а я не слышу. Медленно закрываю глаза, мне надо отдохнуть, только чуть-чуть, приоткрыл глаз, звезды настойчиво мигают, раздражают какой-то тревогой. Чего они пристали? К миганию прибавился шепот, голову заполняют голоса
— З-а-к, З-а-к, З-а-к…
Ужас какой! Я так устал, а мне не дают покоя! Перед глазами лицо Арнелии, исчезла, смеяется карими глазами Шиара, она смотрит очень сердито, появляется печальный Рем, горькая складка кривит его губы… Да что они все теребят меня..! Постепенно туман уходит, я лежу, моргаю, вспоминаю. Бой, Томеррен, Мира… Госпожа! Что с ней! Открыл глаза. Ночь расцветала. Тянуло уже к утру. Повернул голову — то там, то сям лежат тела, порубленных мной креландцев, отовсюду тянет сырым дымом, где же Госпожа, в каком она состоянии, я должен найти ее! Вскочил, забыв про раны и, простреленный болью, упал навзничь… Из ноги и плеча, обжигая, захлюпала кровь. Встал на колени, медленно, тяжело опираясь о землю левой рукой поднялся. Шатаясь, пошел искать Миру. Вот она, там же, где я ее видел в прошлый раз. В полном тумане лежала Госпожа на голой земле. Лицо ее было совершенно спокойно, черты лица обострились и утончились. Глаза, смотрящие в одну точку без движения, неподвижно направленны в сторону леса. Я долго смотрел на девушку серьезным затуманенным взглядом, пытался восстановить в памяти все, что надо теперь сделать; это удалось мне лишь отчасти — мысли текли туго, неподатливо, многое пока еще хоронилось где-то в глубине памяти. Подхватил ее невесомое тело и перевел в сидячее положение, но голова девушки бессильно болталась туда — сюда, и спустя миг она повалилась мне на руки.
— Мира! — Попробовал я ее позвать. Никакого отклика. Оглянулся. Нужна вода и еда. С трудом дошел до середины лагеря, там, где сброшены сумки креландцев. Нашел флягу с водой, сухари, какие-то лепешки, сыр. Бутылку с виски. Прихватил пару одеял.
Я должен поднять ее и нести в сторону поселения. Упал, встал. Вернулся к Мире. На этот раз ее глаза закрыты. Приподнял ее, надо уйти от пожарища как можно дальше. Тяжело шагаю, нога подворачивается, руки дрожат, чувствую, что кровь покидает мое тело. От толчков голова Госпожи болталась, как у механической куклы. У ручья я осмотрелся, присматривая место посуше, положил Миру на землю. Очевидно, что сегодня я не смогу передвигаться. Усилие, потребовавшееся мне на то, чтобы перенести легкую, как перышко Госпожу, полностью истощило меня. Ноги задрожали и подкосились. Земля приподнялась и ринулась мне навстречу…
Очнулся. Я истекаю кровью, но еще жив.
Сердце колотилось у в меня груди, как молоток, когда я с ужасом склонился над телом Госпожи. Жива! Спит или без сознания. С трудом вороча раненным плечом, приподнял ее голову, влил в ее рот воду. Выпила. Отлично! Сам попил, пожевал сухари. Фу — есть совсем не хочется. Надо осмотреть свои повреждения.
Кровь была повсюду, стремительно вытекая из раны на ноге. Я скинул с себя куртку и зубами оторвал от нее длинный лоскут. Обернув ткань выше колена, я затянул временную повязку так туго, как только смог.
Дышать трудно, воздуху не хватает. Разорвал рукав рубашки, уже обмякший и жирный от крови. Вся правая рука и бок густо-красны. Тут же закапало на землю. Как мог перетянул жгутом. Попил. Лег рядом с Мирой, накрыл ее одеялом, обнял здоровой рукой — ей нельзя замерзать. Вот и все — я устал. От раны вверху у самой правой подмышки тянется и расползается по всему телу сухой, колючий жар. Он наполняет всю грудь и сильно туманит голову, но ноги неприятно леденеют. Жар сменяется холодом, потом снова жаром. Жгучий огонь в груди порою превращается в ледяной нож, сверлящий где-то в легком. Меня охватила апатия, и я забылся тяжелым сном…