Цена предательства

— Милорд, мы тут, чтобы служить Вам.

Рем кивнул, вспоминая, помотал головой, пытаясь привести мысли в порядок.

Я, сытая и согретая, прильнула к своему мужчине и моя жизнь снова обрела смысл. После того, как Рем проснулся, поел и уселся перед ярко горевшим костром со мной, лежащей на его руках, я наконец расслабилась, мной овладел приступ непреодолимой сонливости. Я погрузалась в блаженную дремоту. Я чувствовала, что всем телом Рем был направлен в мою сторону. Одна рука Рема обнимала меня, другая пропускала мои волосы между пальцев, время от времени он наклонялся ко мне, чтобы поцеловать. Он мало говорил, больше слушал оживленно спорящих мужчин, перебивающих друг друга:

— Ропот усиливается. Пытки не прекращаются, страх не проходит. Спастись никому не дано. — Сквозь дремоту слышу я…

— Думаю, вам лучше затаиться на некоторое время, — другой голос. — Тут видимо-невидимо солдат, что твоих вшей… С Друмаских болот целым не выбраться никому. Хмурый лес не пройти…

— Чушь. Вымыслы. Подхваченные сплетниками непроверенные бредни. Проход есть…

— Если они пустятся за вами в погоню, — сказал кто-то, — мы проведем их по кругу и ударим по ним в другом месте, что поможет вам скрыться…Дадим весть, наши будут готовы…

— Пришла весть, что Сорве заблокирован, не прорваться…

— Не было императора, который бы выиграл больше битв, чем Дарко, был более искусен в военном деле, чем он. Император-убийца. Ни один император не побеждал большего количества войн, не был так вынослив и не потерял так много людей в битвах. И он никогда не был побежден. И не будет. Надежды нет…

— Мифрил так просто не снять, здесь нужны специальные инструменты…

— Весь Северный траст перекрыт, Кармская дорога между Западным и Северным под контролем…

— Миррийцы наводнили лес…Все ищут…Вередийцы отслеживают проходящих путников…

Тревога взяла верх над смесью всех других эмоций, пробилась через дремоту. Желудок сжался. Сердце тревожно ускорилось. Конечно Рем почувствовал мой страх, сжал меня в объятьях крепче — «все будет хорошо», — поцеловал в висок.

Глубокая ночь. Мы окружены сопящими, похрюкивающими, булькающими звуками спящих мужчин. Я лежу на Реме, прижалась ухом к его сердцу, этот размеренный гул проникает в самую душу, гасит панику. Я держусь за свой якорь. Рем не спит.

— Сколько нам еще осталось жить? — спросила я.

Напрягся, его мышцы затвердели:

— Ты не умрешь…

— Сколько еще нам быть вместе?

— Если мы будем осторожными — месяц и, может быть, еще чуть-чуть. Потом кто-нибудь меня поймает, а ты, ТЫ убежишь!

— А если мы будем неосторожными?

— Неделю. Может чуть больше… — Ну вот что за мужчина! Нет чтобы обмануть, преувеличить, сказать все хорошо будет, надо ему сразу правдой пугать…

— Давай будем осторожными, — сказала я. Горю от желания, вся влажная… нельзя, вокруг защитники…

— Хотя… нет, давай убежим от этих защитников… и проживём нашу неделю счастливо и умрем вместе… — Сердится, булькает, шипит какую-то ерунду…

У меня накопилась огромная куча вопросов, сомнений и мыслей, кто такой Рем, почему наши защитники смотрят на него как на внезапно сошедшее с неба божество, что нас ожидает в Хмуром лесе, как мы пройдем Сорве… и еще миллионы вопросов, но они находились где-то на расстоянии, теряли свою актуальность и необходимость, как только я смотрела в огромные глаза своего мужчины, я плавлюсь в руках Рема.

Рем

Ночь принесла много непредвиденного. Стало холодно, обычно для такого времени. Моросил бисерный дождь, такой воздушный, что казалось, он не достигал земли, и дымкой водяной пыли расплывался в воздухе. Погода была самая ужасная, какую только можно придумать.

Резкий порывистый ветер нес низко над землею рваные клочья туч, черные, как хлопья летящей копоти. Вот уже четвертый день мы пробираемся на запад. Нас сопровождают семь добровольных зпщитника. Одного, самого молодого, они отправили обратно, дать весть остальным. Было решено, что наши охранники будут следовать вместе с нами, доведут нас до Западного траста, где нас встретит еще один отряд. Примерно был намечен наш маршрут передвижения, как я и думал ранее, видимо, придется идти через Хмурый лес.

Вот уже четвертый день мы двигаемся вдоль Заротской дороги. Вокруг все изменилось, места и погода. Равнина кончилась, дорога пошла между низких гор — холмами и возвышенностями. Часто дорога долго подымается в гору. Обзор открывавшихся далей все расширялся. Казалось, конца не будет этому подъему и росту кругозора. И когда лошади и люди уставали и останавливались, чтобы перевести дыхание, подъем кончался. Начинался следующий. Одной ночью нам пришлось выйти из леса и двинуться напрямик через поля. Ветер швырял под ноги лошадям бурые листья, сбивал с ног.

Я волнуюсь за Миру. Я чувствую ее усталость, она замерзла и отчаялась. Мира, так же как и ее лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщится от косого дождя и озабоченно присматривается вперед. Лошади, и рыжие и гнедые, и белые — все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья — все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена наша дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи.

Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Мы спешились с лошадей, надо найти место для стоянки. Вдруг нас оглушил грохот копыт, всадники еще не высскочили из-за поворота. Я схватил Миру в охапку и метнулся в сторону от дороги. Закатившись в канаву с высоким сорняком, мы легли ничком на земле. К замершим спутникам подъехал большой отряд солдат. Все спешились. Поставили наших спутников на колени, руки за головы. Офицеры и солдаты горделиво расхаживают вокруг в светлых бриджах, высоких блестящих сапогах, как надменные павлины. Начался досмотр, задают вопросы. Особое внимание уделяют седой голове Петера. Крутят его голову в разные стороны, со смехом обсуждают отсутствие зубов у старого человека. Опять задают вопросы. Петер что-то шепелявит, бубнит. Внезапно креландский солдат потерял терпение и со всей злости ударил мужчину прямо в нос, с криком повалив его на землю. Губы налились багровой яростью, а светлая кожа покрылась алыми пятнами. Это был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый офицер креландской армии, с узкими светлыми глазками и самодовольным выражением и в лице и в посадке. Он подошел к лежащему на земле Петеру и ударил того в бок сапогом. Вокруг все засмеялись.

Я лежу в канаве, смотрю на избиение старого человека и ничего не могу сделать. Это я виноват. Петер защищает меня. У меня нет выхода, рядом со мной мелко трясется Мира.

Солдаты берут всех наших лошадей, уезжают.

Все плотно сгрудились около небольшого костра, громко потрескивающего на открытом прохладном воздухе. Лицо Петера опухло, но он беззубо улыбается. Все счастливы, что так легко отделались Солдаты могли всех убить — просто так, развлечения ради. Мы подозреваем, что его ребро сломано от удара сапогом.

— Как креландцы любят сапоги! - потирая ребра, пробормотал Петер;

— Они нужны им, — сказал Кром. — Ведь они бродят по колено в дерьме.

Лахан усмехнулся:

— Блестящие сапоги дают им чувство превосходства! Вот в чем дело. Дешевка!

— Превосходство не может быть дешевкой.

— Бить лежачего, невинного, пожилого человека! — потрясенно восклицает Мира, — что же у них внутри! Что же они за люди такие, звери…

Я переживаю за нее, она потрясена, шокирована, я чувствую ее боль, ее идеальный мир, полный справедливыми креландскими солдатами разрушается. Мертвым голосом, Палых произнес: