Цена предательства

но едва я обнял этот тонкий, подвижный, трепещущий стан и она зашевелилась так близко от меня и улыбнулась так близко от меня, вино ее прелести ударило мне в голову: я вдруг почувствовал себя ожившим, когда я вернулся на свое место, закончив танец и оставив ее, я остановился и стал глядеть на танцующих, продолжая ощущать это чувство счастья. У меня появилась и прочно установилась неожиданная для меня мысль — она МОЯ.

Счастливая и раскрасневшаяся, Мира не переставала танцевать целый вечер.

Ко мне подошла какая-то креландка, пыталась говорить со мной, но, боюсь, я был очень неучтив с ней, не смотрел на нее, а видел только высокую стройную фигуру в белом платье с розовым поясом, ее сияющее, зарумянившееся с ямочками лицо и ласковые, милые глаза. Не я один, все смотрели на нее и любовались ею, любовались и мужчины, и женщины, несмотря на то, что она затмила их всех. Нельзя было не любоваться. Все освещалось ею. Она была улыбка, она была счастье, она была солнце, озарявшее все вокруг.

Император! Император! — вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу. По широкому ходу, между стеной дворян, император с женой прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное выражение. Все низко склонили головы.

Мира

Ах этот бал, волшебный, магический! Все будет прекрасно, сказочно. Императорский дворец сияет в ночи тысячами огней. Сквозь сотни окон изливаются яркие лучи света, вырываются взрывы музыки, слышутся бесчисленные голоса. Раз в год императорская чета давала большой бал. Пестрая толпа гостей, прибывших из всех частей Креландии веселится в громадных залах и дегустировала напитки.

Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях. Все смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу равномерный гул голосов, шагов, приветствий оглушил меня; свет и блеск еще более ослепил. Хозяин и хозяйка бала, мои родители, еще не появились. Люди смотрели на меня, указывали на нас Ремом, обсуждали. Я поняла, что я понравилась тем, которые обратили на нас внимание, и это нравилось мне.

— Вот это миррийский посланник, видишь, с темными волосами, — говорила я возбужденно откровенно скучающему Рему, указывая на высокого горбоносого мужчину с курчавыми обильными волосами, окруженного дамами, которых он чему-то заставлял смеяться. — А вот она, царица Меронии, маркиза Эллен Сорраж, — говорила я, указывая на входившую Элен. — А вот та красавица — это ее дочь Агнетта, моя лучшая подруга. Смотри, Рем, смотри как хороша! Смотри, как за ней увиваются и старые и молодые. И хороша и умна. Говорят, принц Алек… без ума от нее. А вот те, видишь эти две хоть и не хороши, да еще больше окружены. И как Мари одета. Прелесть!

Рем со скучающим видом смотрел куда я ему указывала, кивал, где надо:

— Но здорово ведь правда, правда! Рем, а ты потанцуешь со мной?

Ой, вспомнилось мне, он же с дикого Ардора, может у них там и вовсе музыку еще не изобрели или они прыгают звериные танцы вокруг костра…

— Вот этот танец, — продолжал звучать вальс, — умею госпожа моя, — клыкасто улыбаясь заверил меня мой раб.

Весь этот волшебный бал до последней кадрили был для меня сказочным сновидением радостных цветов, звуков и движений. Я танцевала, я любила, я светилась, нет, я сама была воплощением любви и света. Я сделалась влюблена с самой той минуты, как я вошла на бал. Я не был влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех.

Ко мне подошла Агнетта,

— Твой раб Мира, он ужасен, — прошептала она.

Я видела, и мысленно хмурилась про себя, что знатные дамы пытались окружить Рема, стоящего в сторонке. Но, ограничившись двумя-тремя словами они, к моему облегчению, сразу отходили от ардорца.

— А что такое, он хамил? — невольно забеспокоившись, спросила я, зная Рема, не удивилась бы, что он мог правдиво высказать все свои мысли блистательным навязчивым дамам высшего общества, что было бы смертельно опасно для него. Раб не имеет право в Креландии не то, что оскорбить знатного, он даже не может помыслить посмотреть в глаза свободного, раб в Креландии — это не человек, это наинизшее существо, вещь.

— Нет, что ты, — низким грудным смехом засмеялась Агнетта, — как он посмел бы, просто он такой, ммм, такой некомфортный, его аура давит, высасывает все твои силы, когда ты рядом, чувствуешь, что хочется поджать хвост и бежать… — ее всю передернуло, как от холода, — Фи…Как ты выдерживаешь его?

— Да нормально, — я задумалась, — вроде не замечала, раб как раб, только высокий очень.

— Да, и красивый, — мечтательно закатила глаза Агнетта, — дай мне его как нибудь попробовать, что там у него между ног, представляю, какой он страстный…

Не знаю почему, но мне этот разговор очень не понравился. В высшем обществе хорошо распространено пользоваться рабами для получения разных удовлетворений, это не осуждалось, хорошо были известны истории о маркизе Хрустане, который совокуплялся с не менее пятью рабынями одновременно и всегда, пренепременно он вставлял разные предметы во все известные и неизвестные дырки для получения наивысшего и наиострейшего наслаждения. Это весело обсуждалось, Креландцы делали ставки, что еще такое он придумает в следующий раз. Но не с моим рабом. Вдруг четко оформилась мысль и продолжала стучать в моей голове, он МОЙ.

Мы с Ремом танцевали обещанный им вальс. Это было прекрасно. Я была бесконечно, беспредельно счастлива, счастье мое все росло и росло. Я была наполнена чистым, ярким бурлящим чувством счастья. Рем был превосходен, я бурлила от любви, обнимая

его широкую грудь. Он двигался, словно большая мощная кошка, его танец был мощным и грациозным одновременно. Его дыхание при этом оставалось спокойным, мне было видно, как его грудь то поднимается слегка, то опускается и как медленно пульсирует жилка у него на шее, где у самого основания горла виднелся шрам. В его объятиях я чувствовала себя на месте, необыкновенно комфортной и защищенной. Он весь принадлежал мне, он был моим.

В горле мужчины родилось низкое урчание. Его суровое лицо было полно такой же неукротимой энергии, как и его тело. Такая неимоверная аура силы исходила от него, что танцующие пары вокруг нас невольно расступались. Он окутал меня своей силой, заставляя тело пылать в огне. Воздух покинул легкие. Мои губы приоткрылись в беззвучной попытке вздохнуть. Я посмотрела ему в глаза.

И вдруг лицо Рема, с внимательными, очень грустными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, — улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало меня тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило меня всю. Огромные фиолетовые глаза моего раба заслонили все поле зрения. В их глубине все ярче и ярче разгорался мерцающий огонек. И превратился в бездонное море пламени, в котором я утонула.

Счастливая и раскрасневшаяся, я не переставала танцевать целый вечер. Мне было так весело, как никогда в жизни!

— Никогда, никогда не поверила бы, — прошептала я Агнетте, — что можно быть такой счастливой. — Лицо ее просияло улыбкой, соглашаясь;

“Но в то же самое время, — вздохнула я про себя, и тихая грусть заполнила все мое существо, — Как будто, кроме того счастья, которое я испытывала, было другое, недостижимое в этой жизни счастье, о котором я невольно вспомнила в эту минуту”.

Император! Император! — разнеслось по залам. Вдруг все зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошли хозяин и хозяйка большого имперского бала.

— Его императорское величество Дарко Маркес Бронтейн, властитель Креландской империи, сюзерен малых королевств, правитель Ардора!