Цена предательства

Какая-то внутренняя апатия настолько заполняла мою душу, что я давно заставляла себя что-то делать. Я не назвала бы ее усталостью, разве только хронической, ведь почти так я теперь чувствовала себя слишком часто. Хотелось спать или сидеть за столом, уставившись в одну точку, чтобы отдохнуть.

«Не лучше ли бы было конец, совсем конец!» — иногда думала я. Я день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, я часто следила за ним не с надеждой найти признаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.

Я мечтала о свободной жизни без вечного страха перед отцом за невыполненный долг, мысли о возможности любви и семейного счастия с Эжери беспрестанно носились в моем воображении. Как ни отстраняла я от себя, мне приходили в голову вопросы о том, как он там теперь, дождется ли меня, когда я вернусь когда все это закончится. Ведь закончится это когда-нибудь! Я ненавидела этого раба. Он вторгся в мою жизнь со своим несчастьем и болью, разрушил ее. Я не хотела этой боли, этих страданий. Я хотела, чтобы опять все было легко и красиво.

Ничто теперь не имело значения. Как будто реальная жизнь была далекой грозой, которая никогда меня не достигнет, потому что я свернула с ее счастливого, безмятежного пути.

Я встала, подошла к кровати, нагнулась и влила несколько капель в рот пленника. На этот раз он вдруг закашлялся и движением руки, в котором отсутствовала какая-либо сила, попытался дотянуться до чаши… Не получилось. Я позволила ему все выпить до конца и пленник с мокрым лицом снова вернулся назад в свое небытиё, пробормотав что-то непонятное.

Я встала, потянулась руками над головой и выгнула спину, разминая позвонки. Как же я устала!

Посмотрела на раба и вздрогнула. Как гром среди ясного неба, глаза мужчины распахнулись и уставились на меня. Я отшатнулась назад. Великие Создатели… Его фиолетовые радужки сверкали словно алмазы, так ярко, что напомнили мне о луне в безоблачную зимнюю ночь. Впервые в жизни я застыла как вкопанная. Когда наши взгляды встретились, они, словно были связаны телами, переплелись, неотделимы…

Я стояла с открытым ртом и глазела… Он смотрел на меня…

«О Создатель, он же пришел в себя! Надо бежать к Мериданону, надо кого-то позвать, что-то надо срочно делать..!" — я не двигалась и смотрела. А он очень даже и ничего. Синяки чуть-чуть сошли, лицо все еще бледное, но уже не как у умирающего, я бы даже сказала, что его лицо было мужественным и приятным, несмотря на печать страданий.

Он наблюдал за мной острыми, яркими, но бесконечно усталыми глазами. Пауза затягивалась.

Я медленно, как в трансе, подошла к кровати, остановилась там, где по моему мнению монстр не мог достать меня. Хотя глупости, он даже пошевелиться не может. Он мой раб, я не должна бояться его. Я не знала куда девать глаза, что-то мешало мне говорить, сердце колотилось. Я приблизилась к его неподвижной фигуре. Двигалась я осторожно.

— Раб!

Он лежал на кровати, простыни укрывали его бедра, а голую грудь опоясывали многочисленные повязки. Он продолжал смотреть на меня молча, попытался поднять руку, видно было, что его тело пронзила боль. Он отказался от дальнейших попыток.

— Раб, посмотри на меня, — прошептала я своим самым командным голосом, он чуть нахмурился, — я твоя хозяйка, госпожа, ты должен, — мой голос сорвался на жалкое мяуканье, — ты должен подчиняться мне.

Он пошевелился, задышал быстрее, закрыл глаза, открыл глаза. Лицо его еще больше осунулось, и в глазах не отражалось никакой мысли.

— Ты должен выпить это, — я поднесла к его губам лекарство. Он смотрел на меня, не мигая. Подняла его голову:

— Пей

Он подчинился и начал пить. Когда я положила его обратно на подушку, глаза его были закрыты, он спал. Он дышал неровно, словно боль скользила по поверхности сна, не нарушая его.

С этого дня началось выздоровление ардорца. Он все чаще приходил в себя. Лежал и смотрел на меня своими невероятными глазами. Каждый раз, открывая глаза, он глядел на меня и не узнавал и каждый раз я говорила, что я его госпожа, не находя никакого отклика понимания. Раб молчал.

— Раб, ты должен поесть, — сказала я ему однажды, приготовившись кормить его. Он лежал на кровати и молча смотрел на меня, — тебе надо постараться все это доесть, Мериданон лично это готовит для тебя, — я всунула ложку с супом ему в рот, — молодец раб.

— Я Рем, а ты кто? — вдруг услышала я его тихий голос:

Я растерялась, надо бы наверное рассердиться, наказать раба за такое обращение, но злости или гнева я не чувствовала, вздохнула, улыбнулась:

— Я твоя госпожа, а ты мой раб, Рем. Понял?

— Ты кто? — услышала я опять.

Да он тупой! А говорят великий маг.

— Я принцеса Святомира София Амелия Бронтейн, дочь его императорского величества Дарко Маркеса Бронтейна. Я твоя госпожа, а ты мой раб! Понял? — я покрутила браслетом подчинения перед его носом. Он молчал, хлопая глазами, — Давай доедай, а то уже все остыло, — решила я остановить знакомство, еще обсудим его обязанности. Ему надо выздоравливать и поскорее менять хозяина. Я так уже устала с ним.

Утро, жара, я открыла окно в недежде на то, что ветерок принесет хоть какое-то избавление от этого пекла. Рем лежит с открытыми глазами. Сегодня ему хуже. Цвет его кожи был серым и явно нездоровым, его щеки впали, а руки дрожали. У него лихорадка, он весь горит.

— Рем? — Я коснулась его плеча, позвала еще и еще.

— Мне холодно, — сказал он, стуча зубами. Солнце палило вовсю, раскаляя все вокруг.

Я, в панике, бегу за Мериданоном. Тот пришел, пошевелил бровями, поколдовал над Ремом, проверил повязки на его груди и ушел. Я сижу и смотрю на ардорца, жду… Рема трясет от лихорадки. Через несколько часов, жесткая линия его бровей расслабилась, словно на них ослабили винты. Напряжение покинуло его тело. Он обмяк — он опять без сознания. Я сижу рядом. Ночь. Он проснулся в темноте.

— О создатели, ты жив! — «Едва», — подумала я,

— Эй, эй, лежи, даже и не пытайся вставать, Рем, нет, — закричала я,

Застонав, он зашевелился. Попытался сесть, я бросилась удерживать его, но боль не позволила ему сесть и он сдался, дыша хрипло и неровно. Видно было, что весь правый бок его болел невыносимо, а грудь пронзало каждый раз, когда он поднимал руку. Стон слетел с его потресканных губ, рана на груди раскрылась.

— Рем, не вставай, лежи, я сейчас позову Мериданона, кого-нибудь, тебе помогут…

— Нет! Нет, нет, — как заведенный повторял он, — нет, не надо, я сам… — у него очевидный приступ паники, глаза дико вращаются, пот выступил на лбу, — не надо звать, — тихо повторяет он… Я молча вернулась на свое место. Поправила повязку на груди. Держу его за руку, вижу, что он чуть расслабляется, хотя его рука все еще мелко дрожит.

— Ты как? — спросила я, когда его лицо вдруг снова побледнело.

— Тошнит, — над верхней губой выступил пот.

Он попробовал повернулся набок, сил не хватило, я с трудом ему помогла, когда начались рвотные позывы я держала его бессильную голову.

— Держись рем, держись, ты справишься, — повторяла я,

Судно не понадобилась, потому что в его желудке было пусто. Я приложила полотенце ко рту ардорца. Его спазмы жалко тонули в полотенце, он схватился за мою руку, его терзала дикая боль.

Даже не подумав о том, что я делаю, я начала гладить его, стараясь успокоить, движения моей ладони, по его коже, издавали тихий шорох. Прошло совсем немного времени, прежде чем я заметила, какими жесткими и мускулистыми были его плечи, когда-то… и то, к чему я прикасалась, было очень горячим и очень мужским.

Создатели, он страдал, я это явно чувствовала, от его боли у меня волосы вставали на голове дыбом: его лицо покраснело от напряжения, он весь вспотел, а тело трясло.

— Ничего страшного, Рем, я с тобой, мы вместе. Скоро тебе будет легче. Да… вот так… дыши между приступами. Хорошо, сейчас…