Ведьмина доля

— Нет, Улька, нет, — Кыс сморщился. — Ты же видящая, неужто ничего подозрительного не замечала, а?

— Вообще-то… было видение, — я встряхнула бумажный стакан и с сожалением констатировала отсутствие кофе. От долгих разговоров ныли связки и хотелось пить. — Дай-ка глотнуть… Только Верховная сказала, ерунда…

— А Анфиса Никифоровна, разумеется, истина в последней инстанции? — едко ухмыльнулся он.

Я передернула плечами и рассказала о видении.

— Говоришь, погода менялась?

— Угу.

— Плохо, Улька.

Стыдно уточнять, но что делать…

— Почему? — да, в архивы надо.

— Потому что если не меняется, то ты погружаешься в видение — и идешь навстречу будущему сквозь ткань настоящего. А если мир меняется — то будущее идет к тебе, комкая настоящее.

— Не поняла… — призналась смущенно.

— Время, — Кыс посмотрел на меня, не мигая. Вертикальные зрачки — живые язычки белого пламени, на зеленой радужке вспыхивали серебристые искры. — Время, Улька, подобно воде. И имеет свой путь — и свой круговорот. Иногда оно бежит живой рекой, иногда — застывает кристаллами вечного льда, а иногда… испаряется, словно его и не было, — мой собеседник откусил от последнего беляша и рассеянно проглотил, не жуя. — Но время никогда не пропадает бесследно — оно всегда возвращается. Проходит осенним дождем. Сыплется снегом. Гейзером рвет землю. И оно помнит — всегда помнит — старые русла рек, старые выемки и щербинки. И бежит знакомыми дорожками. Заполнять их. Снова. И тогда оживает то, что спало в старых руслах и высохших водоемах тысячелетиями.

— И?.. — я вернула ему бутылку.

Кыс поежился, ссутулился и промолчал. Встряхнул пустой пакет, сложил туда оберточную бумагу и допил минералку.

— Я тебя услышал, — он встал, придерживая одеяло. — И, надеюсь, ты меня — тоже.

Как же нечисть любит говорить загадками…

— Случатся еще видения — разберешься, — Кыс красноречиво махнул рукой: дескать, все, проваливай. — У меня пока только предчувствия… и страх.

— Это будущее… оно за мной идет? — я встала.

Мой собеседник хихикнул:

— Не льсти себе, Улька. На кой шут ему молодая, недоученная и не шибко умная ведьма, а? Ты просто видишь. Ты — единственная видящая в городе. Вот и всё. А вот зачем оно воскрешает то, что когда-то убило время… — он нервно прижал уши. — Не знаю. Но если узнаю — расскажу. Ночи, Улька. Спать пора.

— Ночи, — я отвернулась. И сделала вид, что поверила его сонливости и инертности. Наверняка за мной по пятам рванет, любопытный.

Скрипнула скамейка, зашуршали ветки, и с дерева осыпался дождь из желтых листьев. Я достала из сумки распечатку адресов. Да, пора по барам… Ближайший находился в полутора остановках, и я для разнообразия пошла пешком. Вернулась к парку, заглянула в круглосуточный «Подорожник» за кофе и отправилась по делам. По пути вертела Кысовы слова и так, и сяк, но поняла одно: гадости быть. А тетя Фиса опять попыталась развернуть ситуацию в свою сторону, чтобы я делом занималась, а не призраков гоняла. За призраками-то интереснее бегать, чем по сомнительным заведениям шляться в ожидании чуда.

«Чудо» не явило себя ни в первом баре, ни в пятом. Полнейшая тишь и никаких следов пришлых «пауков». И после седьмого бара я забеспокоилась. Первый час ночи — самое время для разгула нечисти, а в барах пустота. Хозяин восьмого бара, налив мне коньяку, посетовал на некую «непогоду». Я выпила с ним за компанию и попросила копию чека. Эдак я за сутки проезжу и пропью всю зарплату…

У десятого бара я зависла, борясь с соблазном поискать сигарету. Чтобы сесть на крыльце, вытянуть ноги, протопавшие пятнадцать остановок, и собраться с мыслями. Красно-желтая неоновая надпись «У черта на рогах» разгоняла сумрак ночи, а соответствующая вывеске морда жутко скалила острые зубы и, зараза, подмигивала. Владельца данного заведения я знала плохо, но достаточно, чтобы… да, побаиваться. Он жил на другом берегу и формально к моим подопечным не относился. Но судьба сталкивала, к сожалению.

Случайных прохожих не было вообще. И тишина царила подозрительная — ни проезжающих машин, ни шороха листвы. Я помялась на крыльце, покосилась на «глазок» камеры, пошарилась для вида в телефоне и, вздохнув, пошла на дело. Открыла тяжелую кованую дверь с выгравированными на створках оккультными символами и прислушалась. Никого. И здесь — ни души. И тело только одно. В небольшом темном помещении, у отполированной черной барной стойки, неспешно протирал чистейшие бокалы хозяин кабака.

— Доброй ночи, Аспид.

Он буркнул что-то нелицеприятное и повернулся ко мне спиной. Длинная черная коса змеей метнулась по темному жилету. Полумрак стал гуще и плотнее, а свечи на столах — ярче. Завоняло ароматическим воском.

— Я только спросить и…

— Да пошла ты, ведьма, — буркнул глухо, — вместе со своим гадюшником…

Аспид относился к той половине нечисти, которая мечтала содрать с меня шкуру, и желательно живьем. А если не с меня, то с любой зазевавшейся ведьмы. Ненавидел нас люто и, по слухам, небеспричинно. Но насчет гадюшника — это он в точку…

— Проваливай, говорю! — плечи ссутулились и раздались, ткань светлой рубашки затрещала.

Поздно. Я учуяла. Запах. Чужой воздух. Люди, живущие в одной местности, пахнут похоже. Заводы, марки бензинов, дым от ТЭЦ, растительность, еда, вода — всё это постепенно формирует один городской запах, по которому я опознавала своих. И отличала чужаков.

Я проигнорировала грубый окрик и, обогнув барную стойку, устремилась к нише. Небольшой закуток, один стол и четыре стула с высокими спинками, дверь в туалет. Холодный сквозняк от кондиционера. И запах. Очень четкий. Я села на стул и провела рукой по столу. Знакомая троица пришлых «пауков» склонилась над крышкой стола и почти соприкасается головами. Шепчутся, размышляют, обсуждают… На столе — ничего, кроме салфеток и солонки. На официанта и желающего облегчиться «пауки» зыркнули так, что вопросы и желания отпали сами собой. А потом один поднял голову и в упор посмотрел на меня. И в моей голове взорвалась, туманя сознание, боль.

— Я сказал, проваливай! — Аспид тряхнул меня за плечо.

Моргнув, я тупо посмотрела на стол. Всё. Кино закончилось, не успев начаться, а пиратской версии нема… Я снова провела дрожащими ладонями по столу, но — никаких следов информации. Вообще. Даже о том, кто здесь сидел до и после «пауков». Я потерла виски и встала со стула. Черт, что это за магия?.. На руке запоздало пульсировал браслет, намекая на опасность.

— Что, обломали, видящая? — хмыкнул Аспид.

Я досадливо сморщилась. А он паскудно заухмылялся. Красные глаза горят, восточное лицо довольное, на левой щеке вздулся ожоговый шрам, усы подрагивают, бородка, заплетенная косой, топорщится. Видимо, придется допрашивать… Боюсь только. Себя боюсь. Как бы не занесло. Очень не люблю упертых хамов. Бесят.

— Аспид, — я присела на край стола, — выбирай одно из двух. Или ты перестаешь хамить и говоришь, что ничего не знаешь — и убедительно говоришь, чтобы я поверила. Или — перестаешь хамить и честно отвечаешь на вопросы. И так отвечаешь, чтобы я поверила.

— Иначе что? — он прищурился, подобрался, и за его спиной мелькнула тень скользкого хвоста. Ударила по барной стойке, зазмеилась по полу.

— Понятно… — резюмировала уныло.

Терпеть ненавижу, но ради дела… Я вздохнула и опустила плечи, «сдаваясь», а Аспид расслабился, растворяя змеиную тень в полумраке бара, и победно хмыкнул. Я сложила руки на коленях, привычно уставилась на свой маникюр и спокойно спросила:

— Аспид, как думаешь, что случится с твоими легкими, если я выстужу в них в воздух? А потом нагрею? Градусов так до трехсот?

— Не посмееш-шь… — и снова тень хвоста замаячила на полу, подбираясь к моим ногам.

— Посмею.

— Против правил работы с нечистью и Верховной? — не поверил Аспид и напрягся.

— Первым правила нарушаешь ты, отказываясь сотрудничать, — надо бы ногтями заняться, а то смотреть стыдно… — А Верховная — моя тетя, и я ее единственная и любимая племянница, — я равнодушно пожала плечами. — Она мне все простит. И от чего угодно отмажет. А вот кто тебя от пола отскребать будет…