Страница 16 из 16
— Оно же… утерянное!
— Кто-то теряет, а кто-то — находит, — Томка наконец оставила в покое свои волосы и посмотрела на яму: — Знаешь, что это?
— Проверка на профнепригодность? — буркнула я. — Да, знаю. Кроличья нора. Кто-то из нечисти пытался просочиться сюда с той стороны.
И, кажется, просочился, да не один… И вспомнился разговор «пауков»: «Ловушка сработала. Нас предупреждали, что ведьма-проверяющая пойдет по следу чужаков, и она пошла. И попалась». Осознание потекло по спине холодным потом, и нервно зачесалась левая рука. Немыслимое везение…
— Иди-ка ты домой, — велела Томка. — Иди, выпей свою гадость от нервов… Такси вызвать?
— А ты? — я достала из кармана сотовый.
— А я еще осмотрюсь.
— Том…
— Я все сказала. И с Верховной поговорю, — она посмотрела на меня сочувственно: — Ульяш, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты мой единственный друг и единственная искренняя ведьма в нашей клоаке. И ты одна по-настоящему мне веришь. Так верь и сейчас. Лучше тебе держаться подальше от этой истории. Целее будешь. И живее.
Я недовольно фыркнула и отвернулась.
— А еще тебе надо… стресс снять, — добавила она негромко. — Ты пропиталась силой нечисти. Понимаешь, почему Аспид, бездушная тварь, тебя спас? Потому ты пахнешь ими, а не ведовством.
Минус моей воздушной сферы, да. Становлюсь тем, с кем чаще всего вожусь, — по энергетике, запаху, ощущению. Временно, но это осложняет жизнь. И выползает наружу очень не вовремя. На пару дней бы за город, где есть Барские развалины с катакомбами, заглушающими выбросы силы… Только на кого оставлять Зойку? Не на Жорика же… Впрочем, завтра общий сбор, и Верховная что-нибудь придумает. Да, Жорик-Жорик… «Суну нос, куда не надо, — кончу еще хуже тебя»…
От угрюмых мыслей отвлек телефонный звонок. Томка босиком уже крутилась возле ямы.
— Да? — спросила я устало.
— Ульяна Андреевна, доброй ночи, — проворковали в трубку.
— Доброй, — безукоризненная вежливость Арчибальда почему-то сразу начала раздражать.
— Я изучил посылку и хочу выразить восхищение вашей работой, — продолжал он. — И не убили, и не покалечили, и мозг не повредили, и…
— Арчибальд Дормидонтович, короче.
Опасность миновала, адреналин кончился, и усталость навалилась со всех сторон.
— Где вы находитесь? Вас подвезти?
А почему бы и нет?
— Старый жиркомбинат. Остановка — напротив секс-шопа.
Он почему-то хихикнул. Пообещал, что будет минут через десять.
Я надела куртку, перекинула через плечо сумку и попрощалась с Томкой. С опозданием, но примчалась спасать верхом на огнетушителе… Сценка с Аспидом подняла настроение, и до остановки я добрела, улыбаясь. Купила в круглосуточном киоске воду, села на скамейку и глянула на часы. Однако под утро… Пустые улицы, оранжевый свет фонарей, мигающие светофоры, шелестящая листва, грудастая неоновая фифа напротив. Осень кралась по городу, виляя рыжим хвостом, путая следы и принося тревогу. И меня ее обострения тоже не обходят стороной.
Опустошив бутылку, я бездумно наблюдала за ветром, гоняющим по дороге листья, пыль и фантики от конфет. Проклятая привычка жить… Однажды меня вытащили с того света, и с тех пор я его боюсь. Очень. Страх смерти как неизвестности — это одно, а страх известного — другое, более сильное явление. И я изживала его всеми силами, но страхи — как сорняки. Либо корешок оставишь на недосягаемой глубине, либо семечко проглядишь, либо… Либо почва — такая удобренная и благодатная, взрыхленная «прополкой», что новые страхи приживаются на раз.
Я упрямо поджала губы. Хватит. Надрожалась по углам. Лезла, лезу и буду лезть в бутылку, но докажу себе, что страха смерти во мне нет. Правда, когда это случится, мне уже будет все равно… Но не все равно сейчас. С тех пор, как прошла через смерть, я хочу только одного — жить. Жить и дышать. А остальное — побоку. И никаких глобальных Целей, Задач или Планов-на-будущее я не имела. Вообще. Бабочка-однодневка. Растение, как говорила тетя Фиса. Распустила листья и давай радоваться солнцу. Или дождю. А я кайфовала от ощущения жизни каждый день, и мне этого хватало для счастья. О жизни и ее целях пусть размышляют те, кто боится жить. А я… не боюсь. Даже после сказанного Томкой. Там, где начинается страх смерти, все заканчивается страхом жизни.
У тротуара притормозил скромный серый «Лексус». Я отключилась от самоанализа и присвистнула. Как однако живет нечисть… Не красный, но джип.
— Ульяна Андреева, простите, припозднился, — «паук» вышел и открыл мне дверь. Снял шляпу и улыбнулся: — Чудесно выглядите.
Я не выдержала и рассмеялась. Волосы дыбом, на щеке горит царапина, вся в грязи и болотной вони…
— Зачем же в глаза-то врать, а, Арчибальд Дормидонтович?
— Женщина всегда чудесно выглядит, — заявил он убежденно и пафосно. — Она — венец творения природы, жемчужина в раковине слизистого мира, смысл существования!
— Да вы поэт и философ, — я восхищенно цокнула языком и села на переднее сидение. — Жаль, тетя Фиса вас не ценит.
— Да, жаль, очень жаль, — фальшиво взгрустнул мой собеседник и глянул проницательно: — Что, Ульяна Андреевна, тяжело отпускает?
— Переживу, — легкомысленно отмахнулась.
Или я его переживу, и страх меня переживет. Исход в любом случае один, а вот удовольствие от процесса разное. Я предпочитаю наслаждаться первым.
— Осторожнее, — заметил он. — Смерть любит играть, но не любит тех, кто беспокоит ее по мелочам.
Я кивнула. «Пауки» такое чуяли. Он снова глянул на меня и замолчал. Я тоже не заговаривала. Незачем торопить. И уставилась в окно. Арчибальд Дормидонтович ехал с педантичной аккуратностью. Останавливался на каждом светофоре, мягко тормозил перед «лежачими полицейскими» и не гнал, несмотря на полное отсутствие машин и пешеходов. Из магнитолы лился шум дождя, а по салону расплывался дорогой мужской парфюм и мой болотный «аромат».
— У меня для вас, Ульяна Андреевна, пренеприятные известия.
Я снова кивнула. После слов Томки о «Пути в никуда» нетрудно догадаться, что с «паука» ничего стрясти не удалось.
— Едва мы его памяти коснулись…
— Стерлась?.. — я внутренне похолодела. Я-то жива благодаря отцовскому оберегу, а…
— Нет, к счастью, — он тормознул на «зебре» и глянул по зеркалам. Из сумрака вынырнул бродячий пес и неспешно потрусил через дорогу. — Но включился механизм самоликвидации. Мы ничего не успели сделать. Простите.
— Ерунда, — и я тихо зевнула в кулак. — Это дело изначально… дрянное.
— Согласен, — кивнул Арчибальд Дормидонтович. — Когда дело касается нашей расы… вы же понимаете, не зря выбор пал на таких, как я. Только мы умеем уничтожать следы. И себя.
Я промолчала. Да, все верно.
— Но одну странность я, Ульяна Андреевна, обнаружил, — «паук» свернул в подворотню и подрулил к моему дому. Припарковался у подъезда и серьезно посмотрел на меня поверх очков: — И странность подозрительную.
— Какую? — я отстегнулась.
Он помолчал, подбирая слова, и неспешно начал издалека:
— Вы знаете, я врач…
— Арчибальд Дормидонтович, не томите. Я засыпаю на ходу, а ваш голос — как успокоительное. Усну же прямо здесь, не дождавшись главного.
«Паук» польщенно улыбнулся в усы, расправил сухие плечи и повторил:
— Я — врач, хирург с многолетним стажем. И успел осмотреть скелет — яд кости разъедает дольше, чем плоть. И кости — строение скелета — мне показались подозрительными. Они… не наши.
— В смысле? — я выпрямилась.
— Не совсем наши, — поправился Арчибальд и пощипал бородку. — Понимаете, Ульяна Андреевна… Вы в курсе законов эволюции?
— Про теорию Дарвина слышала, — я снова зевнула в кулак. — Правда, это давно было… Но в общем в курсе. А что?
— Мы эволюционируем быстрее людей, и изменения начались, когда люди перестали жечь ведьм, а ведьмы — нас, — он побарабанил по рулю и зачем-то поправил зеркало переднего вида. — Сначала мы усваивали повадки и привычки — простейшие. Потом научились перестаивать кожные покровы. Потом скелет, — и протянул ко мне руку, поясняя: — Наращивать дополнительные позвонки и хрящи, чтобы вытянуть торс. Это дьявольски болезненный и долгий процесс, скажу я вам, Ульяна Андреевна, и нас учат этому с пеленок. Чтобы отличительные особенности фигуры не бросались в глаза. А у индивида, который попал к вам в руки, — у взрослого индивида, замечу, — дополнительных позвонков нет.
Конец ознакомительного фрагмента.