По следу невидимки

Он заглянул к ним, чтобы спросить:

— Какие результаты?

И Дженис Уокер глухо отозвалась:

— Никаких.

— Моя жена ничего не хочет слышать о работе в День благодарения, — сообщил Линч. — И, клянусь, она подаст на развод, если я выйду завтра из дома. А потому давайте-ка так: вы оба приедете к нам на обед, а потом мы вместе всё это обмозгуем. И, Уокер, привози с собой Эмори. Будут мои внуки, ему будет с ними весело.

И прежде, чем кто-то из них успел дать какой-то ответ, лейтенант махнул рукой и скрылся за дверью.

Для Фернандеса это было простое решение: во-первых, он собирался продолжать работать, а делать это в управлении, у себя в номере или в гостях у лейтенанта — не имело значения; во-вторых, он успел порядком устать от острых супов и рисовой лапши с экзотическим набором говяжьих вырезок, он не отказался бы от запеченной индейки; в-третьих, пусть домой он не возвращался, оставаться в праздник совсем одному тоже не хотелось.

А потому в четверг Рей перезвонил Линчу, спросил, не нужно ли что-то привезти с собой и уточнил адрес. У дома, действительно оказавшегося неприятно близко к Пелхам-Роуд, стояло довольно много машин, и среди них знакомый серый крайслер детектива.

Когда Фернандес постучался в дверь, ему открыла невысокая полненькая женщина с румяными щеками и в перепачканном мукой переднике.

— Здравствуйте, мэм, — сказал он, протягивая ей последний найденный в супермаркете по дороге захудалый букет традиционных хризантем. — Я Рей Фернандес, агент ФБР. И Ваш муж…

— Проходите, — подхватив букет вместе с его рукой, она втянула его внутрь, в густой карамельно-тыквенный запах и гул голосов.

За тридцать девять лет жизни Рей впервые оказался в настолько хрестоматийном праздновании, которые прежде видел только в кино и рекламных роликах супермаркетов. Вопреки тому, что он ответил Дженис Уокер в первые минуты их знакомства, он всё же происходил из семьи мексиканских эмигрантов, и День благодарения для них был лишь возможностью купить не распроданную вовремя индейку со значительной скидкой. Тушек брали сразу несколько, замораживали и потом постепенно скармливали Рею в течение следующих месяцев. Позже, с основанием собственной семьи Фернандес пытался привнести какие-то общенациональные традиции в свой дом, но они не очень приживались и точно не включали в себя большого семейного собрания.

Вокруг стола, составленного из нескольких, накрытого двумя большими скатертями, заставленного едой до отказа, сидели несколько поколений семьи Линч. Рей передавал клюквенный соус в хрустальной вазе, когда его просили до него дотянуться, уплетал картофельное пюре прежде, чем то успевало остыть и с любопытством наблюдал за детьми, их мужьями и женами, за внуками лейтенанта, за ним самим и за его женой. Дженис Уокер, сидевшая с Эмори на коленях рядом с Реем, тоже казалась притихшей и растворившейся в атмосфере. Она отдала сыну вилку, которой тот уверенно орудовал, доставая себе еду из их тарелки и изо всех соседних, а Дженис только изредка тянулась поверх его головы и двумя пальцами выхватывала из салата кубики овощей.

— Детектив, Вам что-нибудь передать? — предложил ей Фернандес, и к собственному удивлению — он был уверен, что останется едва услышанным в перекрестно ведущемся поверх стола многоголосом разговоре — оказался окликнутым миссис Линч.

— Ну что это такое! Вы не на работе, а на семейном обеде. Не хочу слышать никаких «детектив», «лейтенант» и «агент», ясно? Просто Фрэнк, Дженис и… — она замешкалась, и Фернандес подсказал:

— Рей.

— Рей, — обворожительно улыбнувшись, повторила она. — Точно. Простите. До пенсии я работала учителем в младшей школе и каждый год была способна выучить не меньше сотни имен новых учеников, впрочем это осталось в прошлом. Но Вы меня поняли?

— Да, мэм, конечно.

— И чего же Вы ждете, молодой человек? — она вскинула брови.

Фернандес хохотнул тому, что ничего учительского, на самом деле, в прошлом не осталось, и повернулся к Уокер. Та широко улыбалась и с интересом на него смотрела. Он исправился:

— Дженис, тебе что-нибудь передать?

— Нет, спасибо, — со смешком ответила она.

— Рей! — подсказала со своего края стола миссис Линч, и Дженис послушно проговорила следом:

— Рей.

Когда детям надоело сидеть смирно, от индейки остался только скелет, а в графинах не осталось яблочного сидра, Фрэнк Линч провел их с Уокер в подвал — светлое помещение с низким потолком и едва уловимым запахом влаги, где стоял большой затертый диван, старый пожелтевший холодильник и что-то похожее на барную стойку, сбитую из грубых досок. В этом мужском убежище у лейтенанта оказались запасы холодного пива.

— Ладно. Давайте резюмируем, что у нас есть, — сказал Линч.

— На самом деле, у нас даже нет надежно установленной связи между жертвами, — ответила Дженис. — Сандра Чейз работала в «Мейсиз», Зои Хаббард была частой покупательницей, Британи Мэннинг иногда заглядывала туда с подружками. Но бывала ли в универмаге Реджина Стоун, неизвестно.

— Может быть такое, что связи нет вообще никакой? — спросил лейтенант, переводя взгляд на Рея. Тот пожал плечами. В этом деле он ощущал, что терял всякую экспертность, превращался в такого же слепого котёнка, как и детектив.

— Может, — нехотя признал он. — Но обычно она всё же есть. Думаю, — со вздохом он обернулся к Дженис, — стоит ещё раз наведаться в «Мейсиз» и поспрашивать у охранников. Обычных покупателей они могут не помнить, но как выпроваживали бродягу, точно запомнили бы.

***

Дайны начинало становиться слишком много, и, увидев, что она заметила и направляется к нему, он поймал себя на порыве развернуться и уйти.

— Где ты был? Почти ничего не осталось!

— О чём ты?

— Ты что?! О Дне благодарения! Несколько волонтёров передали нам фаршированную индейку и салаты, но ребята, конечно, почти всё размели. Так где ты был?

— У друзей.

Дайна округлила глаза и сплела на груди руки, тон её приобрел ту холодную подозрительность, которой она встречала всех новеньких в Фелтонвиль-Хауз.

— Я не знала, что у тебя в Филадельфии есть друзья.

— С недавних пор есть. Я отпраздновал у них и не голоден.

И прежде, чем она задала бы очередной вопрос, он развернулся и через несколько ступенек за шаг взбежал наверх. Ему было не до еды — хотя желудок жалостливо сжался в тяжелый комок спазма от доносящегося из столовой запаха — и не до Дайны. У него теперь был важный трофей, с которым ему очень хотелось побыть наедине.

Ради этого пришлось немного потрудиться. В среду по новой сложившейся у него привычке он вернулся на Пелхам-Роуд к утру и провёл в некотором отдалении от 308-го дома несколько часов, то проваливаясь в усталую дрёму, то спохватываясь. Он дожидался, когда Дженис Уокер закончит. И как только её машина выехала из хаоса полицейских мигалок и фургонов экспертов, он поехал следом. Он понимал, что детектив, вероятнее всего, отправится в управление, но не отставал — он приспосабливался к её стилю езды, к средней скорости, к поведению на светофорах, мигающих желтым. Это было важно — не терять её из виду, но и не попадаться ей самой на глаза.

Днём он вернулся на свою койку и в блаженном опустении проспал несколько крайне необходимых ему часов, а затем снова уселся в джип Дайны и отправился к полицейскому департаменту. Крайслер Дженис Уокер, вопреки его ожиданию, не выехал со служебной парковки, а прокатился с перекрестка ко главному входу, из машины вышел латинос, и детектив поехала дальше.

В сползшей на город темноте, в холодном свечении встречных фар и в поднимаемой колёсами влажной дымке он несколько раз с досадой стучал по рулю, когда не различал впереди знакомой линии стоп-огней. Но Дженис вела так же плавно и размеренно, как и утром, а потому в конечном итоге он всё равно её догонял. И она привела его к цели — к краснокирпичному старому дому, одному из тесно прижавшейся друг к другу череды на узкой тенистой улице.

Теперь же он знал значительно больше, чем адрес. Теперь он знал, что глаза у Дженис Уокер были удивительно ясного голубого цвета.