Страница 42 из 79
Неосознанно она провела пальцами по своим губам. То, что произошло сегодня, уже невозможно было бы списать на неожиданность, случайность или усталость. Она наслаждалась каждым мгновением, проведённым в объятиях Драко. Каждым движением в танце, каждым тактом музыки. У Малфоя было такое необычайно серьёзное и сосредоточенное лицо, что она с трудом сдерживала в своей груди смешок. Казалось, что от выполнения его задачи зависит судьба всего мира и его в частности.
Мозг отчаянно посылал Гермионе сигналы: «Так не бывает! Это невозможно! Он просто тебя использует! Где-то есть подвох!» Но никакие доводы разума не могли заглушить невероятное чувство, которое разрасталось в её груди огненным шаром и грозило затопить её целиком и полностью. И когда до этого момента оставалось всего ничего, она остановила танец.
Мало кто знает, но в юности она, как и многие её сверстницы, читала любовные романы. Хотя будет честнее сказать — «она пыталась читать любовные романы». Логическое мышление Гермионы предавалось сомнению и критике почти к каждому слову и каждой строке. Что и говорить, она привыкла доверять книгам гораздо больше, чем людям, но этому виду «искусства» не могла поверить никогда. Разве бывают в реальности, не затуманенной подростковыми гормонами, все эти нелепые ахи и вздохи? Головокружения от поцелуев? Разряды тока при прикосновении? Слабеющие колени, ватные ноги и покалывание в пальцах от желания прикоснуться? Конечно, она слышала от сокурсниц о «всепоглощающей страсти», но сама в неё не верила. Скорее уж писатели всего этого второсортного чтива специально сгущают краски и утрируют впечатлительность героев, чтобы покупательниц было больше.
Она списала всё на внезапность при первом поцелуе. Тот был так стремителен и порывист, что у неё просто захватило дух. А когда Малфой сжал её волосы на затылке… тут сразу стало ясно, что пора прекращать это безумие. Пора. Точно пора! Но Гермиона не могла оторваться. До этого она думала, что с Роном у них всё прекрасно. Да, ей нужно было время, чтобы разогреться, но она не видела в этом ничего необычного. Просто она слишком много думает и не может быстро переключиться. Да и поцелуи не захватывали её внимания полностью. Они были приятны, но Гермиона могла одновременно думать о чём-то своём, пока Рон не приступал к более активным ласкам.
Сейчас она отчаянно пыталась вспомнить, выступала ли она когда-нибудь инициатором близости? Да, выступала. Но больше всего ей нравилось просто обниматься: в гостиной на диване или лёжа в постели после секса. Обниматься и чувствовать, что рядом с тобой родной человек, который тебе как семья.
Ничего головокружительного, никаких ватных ног или замирания сердца. Они с Роном знали, как доставить друг другу удовольствие, и использовали это знание на полную. Интересно, а что чувствовал Рон? И сравнивал ли он их с Лавандой? Они-то буквально поедали друг друга в стенах Хогвартса. Сейчас она могла бы признать — так, как Лаванду, Рон её никогда не целовал. Так хищно, так собственнически, так порывисто. Его поцелуи всегда мягкие и нежные, даже трепетные. Как же Гермиона их любила! Любила, пока не узнала, что бывает иначе.
Если бы в тот момент, когда музыка утихла, он её не поцеловал, она бы сделала это сама. После невероятного танца, который был настоящим сюрпризом для неё, Гермионе отчаянно хотелось узнать — отличается ли обычный поцелуй Драко Малфоя от того, что он дарит в гневе? Их танец был пропитан безбрежной трепетностью, и с неё же начался поцелуй — с простого касания губ. Казалось бы, практически невинное прикосновение. Подобным они одаривали друг друга с Роном перед расставанием или, наоборот, когда приветствовали друг друга. Но здесь, в объятиях Малфоя, её практически сокрушило ощущение полёта и неизведанная ранее потребность в чём-то действительно большем.
Она сама хотела ощутить вкус его губ, сама хотела исследовать его языком и губами, сама хотела, чтобы его руки исследовали её тело, но разум… Она действительно была очень умной девушкой. Очень разумной и правильной. Поцелуй вытеснил все её мысли, но совершенно ненадолго. Сквозь грохот в ушах она слышала крики и доводы своего холодного рассудка:
«Остановись!»
«Это неправильно!»
«Ты помолвлена!»
«Ты не можешь ничего ему обещать!»
«Ты поступаешь нечестно!»
«Вспомни о Роне!»
Она держалась за его рубашку, как за спасательный круг, не смея расцепить пальцы. Ведь если она не удержится… если она не удержится, эта рубашка тут же будет снята. И быстро. Она точно знала, что именно ей хотелось бы сделать с Малфоем. Если она отпустит руки. Казалось жизненно важным прижаться к нему сильнее, вдохнуть его запах и пропитаться им. Пусть ненадолго, пусть только в этой проклятой комнате. Быть с ним…
Отрезвило её внезапно и быстро. Горячая большая ладонь легла ей на ягодицу, вырвав из неё рваный выдох. Всё неправильно. Этого не должно быть. Она не должна это чувствовать. Не с ним.
Не с ним. Не с ним. Не с ним!
Как затравленный кролик замирает перед пастью удава, так Гермиона застыла, впитывая в себя последние крохи их страсти. В ней та уже угасала, уступая место чувству вины, досады и неизбежности. Где-то недалеко маячила оглушающая пустота, к которой она уже привыкла, но пока ту не пускали настойчивые поцелуи Малфоя, который ещё не заметил скованности Гермионы.
Тот мальчик, которого она знала по Хогвартсу, должен был бы разозлиться на неё. Она почти его сама поцеловала и очень откровенно отвечала на его поцелуй. Не было никаких оправданий в виде того, что она просто позволила ему себя поцеловать, нет. Гермиона не тешила себя даже надеждой на это. Она хотела его целовать и целовала, и от этого поцелуя у неё кружилась голова, и где-то внутри бушевало негасимое пламя. Трудно представить, что же творилось внутри Драко? Он определённо должен быть зол на неё. Как зол был Рон сегодня вечером, думая, что её платье — ровное обещание страстного вечера.
Но открыв наконец-то глаза, она не увидела в нём злости. Даже досады. Это было самым странным во всём, что произошло с ней за этот вечер. Он уговаривал её и утешал. Словно змей-искуситель, рассуждал спокойно и здраво. Как же ей хотелось к нему прислушаться. Согласиться на то, что это всего лишь сон и она не может себя ни за что винить. Невыносимо сладко звучала мысль о том, чтобы отринуть доводы разума и принять свои желания. Вновь поддаться этим тонким губам, которые говорят о неизвестности их будущего. Очутиться в объятии сильных и горячих рук, позволить им снять с себя чёртовы джинсы, принимать и отдавать ласку, не оглядываясь на настоящее.
А там, в настоящем… Там, в настоящем на диване спал перевозбуждённый и неудовлетворённый жених. Его тоже (кто бы сомневался!) крайне впечатлило её платье. Так сильно, что он пытался приставать к ней на дне рождения собственной матери. Пробирался под подол платья, сидя за праздничным столом, шептал пошлости, пока они танцевали, и дважды зажимал её в тёмном углу, стараясь вырвать у неё поцелуй.
С невиданной ранее грациозностью, Гермиона отбивалась, одновременно заставляя свои щёки не краснеть. Молли грозным глазом постоянно наблюдала за ними, поджимала в неодобрении губы, но тут же надевала благожелательную маску, чтобы никакой гость не догадался о внутрисемейной размолвке.
После праздника грянул гром. Рон обвинял её в чёрствости и нежелании уступить ему. Он полагал, что на празднике был кто-то из мужской половины волшебного населения, ради которого она так вырядилась. Конечно, её доводы не были услышаны. Рон, недавно попавшийся на «почти измене», пытался уличить в измене её саму. Он полагал, что она ведёт себя так холодно с ним, потому что чувствует собственную вину за измену Рону.
Гермиона припомнила ему, что, в отличие от него, она вступала в отношения с ним девственно-чистой, и единственным мужчиной в её жизни был он сам. На этой драматичной ноте она сбежала в спальню, молчаливо подтверждая, что Рон всё ещё будет спать на диване.
От этого давящего кошмара она убежала, уснув и очутившись в сказке, где благородный принц создал для неё платье и музыку из воздуха, галантно предложил руку и умело повёл в танце. Она была очарована. Сколько ещё сюрпризов хранит в себе Драко Малфой? Каким на самом деле он был? Планировал ли он этот поцелуй и то, что могло бы быть после, если бы не её упрямство?