Безымянное проклятье

Её ладошка выскользнула из его руки и вцепилась мёртвой хваткой в его рубашку на груди. Драко тут же зарылся освободившейся рукой в её волосы, разрушая иллюзорную причёску. Гермиона будто боролась сама с собой, то запуская язычок меж его губ, то ограничиваясь мягкими прикосновениями. От её искренности кружилась голова, и он пил её, пил и не мог насытиться, утолить мучавший его голод.

Без каких-либо указаний с его стороны рука, лежавшая на её талии, начала мягко двигаться вниз. В ушах стоял шум, сердце, казалось, скоро выпрыгнет из груди. Он задыхался от своей и её страсти, которая окутывала их, заставляя искать губы друг друга и не отпускать ни на миг. Время остановилось для него и не осталось ничего более важного, чем тепло её кожи и опьяняющий вкус её губ.

Он не смог сдержать стона, когда легко коснулся её ягодиц. Гермиона рвано выдохнула, и, осмелев, он сжал их сильнее. В голову пролезла мысль о том, что ему просто необходимо найти остатки контроля и запросить у комнаты большую кровать. Да, им определённо потребуется кровать, на которой так удобно будет двинуться с поцелуями вниз…

Как тогда, в первый раз, он не сразу осознал, что Гермиона перестала отвечать. И даже больше — начала отталкивать его, пусть и слабо.

С большим трудом он уговорил себя оторваться от уже плотно сжатых губ и открыть глаза. Грейнджер стояла с закрытыми глазами, нервно дыша и отталкивая его от себя всё за ту же многострадальную рубашку. Платье уже исчезло, и под его рукой, находящейся на ягодицах, явно ощущалась грубая джинсовая ткань, скрадывая манящие округлости.

— Кхм, — прочистил Драко горло и спросил: — Наверное… я слишком тороплюсь?

Гермиона шумно выдохнула, открыла глаза и горько улыбнулась.

— Это неправильно, Драко.

Малфой усмехнулся и слегка ослабил объятия, но полностью её из них не выпустил.

— Я помолвлена, и ты знаешь об этом, но уже второй раз целуешь меня.

— Я действительно второй раз целую тебя, но ты так же отвечаешь мне.

— Потому и говорю — это неправильно. — Она в отчаянии всплеснула руками и продолжила чуть спокойнее: — Я помолвлена и не могу ничего тебе обещать. С моей стороны было бы нечестно вводить тебя в заблуждение и давать какую-либо надежду.

— Но ты отвечала мне… — вкрадчиво возразил Малфой, но Гермиона резко его перебила:

— Да! Потому что мой мозг отказывается работать рядом с тобой! — Она со всей силы оттолкнула его, и он расцепил руки. Грейнджер ходила взад-вперёд перед камином, обхватив себя руками, будто ей было холодно. Возможно, это было правдой.

Ему нужно было найти правильные слова. Не для себя, для неё. Её совесть нуждалась в успокоении, но Драко не понимал, что именно может её успокоить.

— Грейнджер, — тихо позвал он её, но она не обратила на него ни капли внимания. — Эй, Грейнджер! Остановись же ты. — Он стремительно приблизился, схватил её за плечи и развернул к себе лицом. Её глаза были наполнены такой необъятной паникой, что ему стало не по себе. — Всё в порядке. Ты ни в чём не виновата. Ничего страшного не произошло. Тебе нечего стыдиться. И бояться.

Гермиона зажмурилась и прислонилась лбом к его груди.

— Ты не знаешь, о чём говоришь, — едва слышно пробормотала она.

Малфой мысленно фыркнул. «Конечно, — думал он, — куда уж мне».

— Ты не представляешь… проклятье… — Грейнджер вновь отстранилась и гораздо спокойнее вздохнула. Не глядя на него, она медленно опустилась в кресло. Казалось, все силы покинули её и она сдулась, словно воздушный шар, выпустивший воздух.

«Ищи, ищи, что сказать, — повторял про себя Малфой. — Где твой хвалёный мозг, когда он так нужен?» Но он был бессилен. Мозг совершенно не мог выдать для Драко ни одного убедительного слова для Грейнджер. Пару раз он даже было открывал рот, чтобы произнести хоть что-то, но, передумав за мгновение, закрывал его обратно. Его мозги совершенно бунтарским методом подбрасывали словечки поязвительнее и побольнее. Она отказала ему уже второй раз. Второй! Да он в жизни ни перед кем так не унижался. Но сколько бы его воспалённое эго ни кричало и ни плевалось бы ядом, оно не могло заставить его обвинить Грейнджер во всём происходящем.

Если бы она не ответила на поцелуй — тогда или сейчас — он бы смело решил, что повредился умом. Драко бы признал, что всё сам себе придумал и принял желаемое за действительное. Он бы нашёл, как извиниться так, чтобы она не подумала, что он извиняется, но при этом почувствовала бы себя лучше. И тогда он бы протянул руку и спросил: «Мир?», и Грейнджер бы ответила ему с облегчением: «Мир».

Этот «мир» мог бы существовать, если бы она не целовала его в ответ. Если бы он не чувствовал всем своим существом, что она так же получает острое удовольствие от процесса и, Мерлин её дери, хочет продолжения. Никакого «мира» в таких условиях не получится.

Он не придумал, что сказать, но стоять дальше истуканом не хотелось. В его голове плавилась обида, неудовлетворённость и понимание в дикий коктейль, из которого невозможно делать какие-либо осмысленные поступки. Драко подошёл к её креслу и сел на пушистый ковёр у её ног.

— Тебе когда-нибудь снились эротические сны, Грейнджер? — тихо спросил Малфой, не особо-то рассчитывая на ответ.

Она действительно молчала долго и ответила едва слышно.

— Да, но… ничего… никого… определённого.

— Было бы тебе легче, если бы то, что произошло, было бы таким сном?

Он знал, что ступает на скользкую тропинку, но не мог не спросить. В конце-то концов…

— Всё это, — он обвёл взглядом комнату, — очень похоже на сон. Ты не можешь контролировать свои сны, так почему ты так расстроена сейчас?

Гермиона отрицательно покачала головой:

— Ты не сон. Я не сон. Мы взаимодействуем вполне осознанно и помним не только то, что делали днём, но и прошлые «сны». От этого сильно всё усложняется, Малфой.

Малфой кивнул в знак согласия.

— Да, но ни ты, ни я не знаем, чем закончится для нас обоих этот псевдо-сон. Не знаю, как ты, но я бы не хотел… забыть время, проведённое здесь. С тобой.

========== XXVI ==========

— Не знаю, как ты, но я не хотел бы забыть время, проведённое здесь. С тобой, — тихо сказал Малфой, и рой противоречивых мыслей зажужжал в её голове с новой силой.

Гермиона забралась в своё убежище поглубже, подтянула под себя ноги и сотворила иллюзорный плед. Она намеренно подавила в себе желание провести рукой по волосам Малфоя. Если бы она не была собой, она бы пропустила эти лёгкие, мягкие волосы сквозь пальцы, наслаждаясь их гладкостью. Если бы она не была связана обязательствами, Гермиона нежно бы потянула его голову назад и припала к его губам поцелуем. Сама. Да… Так бы она и сделала. Потом можно было бы подтянуть Малфоя в своё кресло или спуститься к нему на колени и целовать, целовать, целовать…

Но она была Гермионой Грейнджер. Девочкой, которая была влюблена в Рональда Уизли, сколько себя помнила. Она была той, что подарила свой первый поцелуй болгарскому ловцу не потому, что тот сильно ей нравился, а потому, что хотела вызвать в Роне ревность. Доказать ему, что она чего-то да стоит не только как ходячий справочник и круглосуточная возможность списать домашку. Она хотела, чтобы он увидел в ней, наконец, девочку. Девушку.

Увидел ли он? О да, он увидел. Довёл до слез в день её триумфа совершенно гнусным образом. Конечно же она оправдала его. Со временем. Объяснила себе, что мужчины и мальчики часто злятся, испытывая ревность. Это ведь логично — злиться, когда осознаёшь, что что-то упустил и где-то опоздал?

Как бы оно ни было, ей пришлось ждать ещё очень-очень долго до того момента, когда она смогла его поцеловать. Даже вспоминать не хотелось о его лобызании с Лавандой на шестом курсе. Гарри не знал, но в общей спальне девочек после отбоя ещё очень долго звучал восхищённый и приторно-сладкий голосок Лаванды, рассказывающий в деталях все подробности их с Роном ласк и похождений. Гермионе очень хотелось её придушить.

Ей не было с чем сравнить поцелуй Рона, кроме как с влажными поцелуями Крама, которым она была не рада. Тогда ей показалось, что поцелуй Рона захватывает её всю целиком, что не остаётся ни одной, даже крохотной мысли. Шла война, битва за Хогвартс была в самом разгаре, и никто из них не был уверен в том, что сможет дожить до восхода солнца. Разве она могла предположить, что поцелуй Рона, хоть и был громадным облегчением для неё, но не являлся абсолютным совершенством?