Безымянное проклятье

Когда вся эта кутерьма с проклятьем закончится, она обязательно расскажет всё Рону. Пусть он будет кричать ей о самоуверенности. О том, что она совершенно не думает о себе и всё взваливает на свои плечи. Не думает о том, что кто-то другой желает разделить с ней все её горести и радости.

Быть может, она заплачет, осознав свою глупость и самонадеянность. Она оплачет отсутствие веры и то, что давно похоронила свою потребность в поддержке. Вероятнее всего, она снова попросит прощения, хотя подсознательно не будет ощущать вины. Не за это.

Быть может, Рон разозлится не только из-за её тайны. Быть может, он станет обвинять её в лояльности к Пожирателю смерти. И она будет совершенно с ним согласна, потому что врать она не умела никогда. Умалчивать тайны — да, но не врать.

Это будет когда-нибудь. Но не сейчас.

========== XXV ==========

Впервые за время, проведённое здесь, Малфой осознанно готовился к встрече с Гермионой Грейнджер.

Он и раньше это делал и довольно часто, но поступал больше инстинктивно. Запасал мысленно вопросы, которые можно было бы задать в случае неловкой тишины, или, наоборот, — темы для обсуждений. Подмечал во время её дневной работы интересные детали, о которых мог бы потом завести разговор.

Отстранённо слушая, как она ищет оправдание для Уизли, возжелавшего близости, Малфой старался детально воссоздать иллюзию того-самого-платья. Кто бы мог подумать, что в Гермионе скрыт такой богатый потенциал? Нет, после Святочного Бала уже никто бы не посмел назвать её некрасивой, но то, что он видел сегодня, переворачивало все его знания о ней с ног на голову.

Здесь, в своём сознании, она неизменно появлялась в одной и той же одежде — нелепой футболке и магловских джинсах. Последние прекрасно подчёркивали стройность её ног, но всё же были непривычны для Драко. В магическом мире для женщин шили мантии, юбки и платья, но ни в коем случае не брюки. Гермиона тогда сказала, что именно эту одежду она носила в День Победы. «Вот это память», — подумал тогда Малфой. Похвастаться тем, что он помнит, какую именно рубашку носил пять лет назад, он не мог.

Как только он увидел отражение Гермионы в этом чёртовом зелёном платье, план в его голове созрел моментально. Точнее сказать, как только он перестал откровенно на неё пялиться и мозг вернулся к работе. «Аккуратно, — сказал он сам себе. — Ты закапаешь слюной ковёр».

Весь оставшийся день он провёл в экспериментах с комнатой. Вычислял, сколько именно нужно его внимания, чтобы иллюзия не рассыпалась в пыль, и как много он сможет их создать одновременно. Драко признавал, что волновался. Почти так же сильно, как на четвёртом курсе, когда впервые подошёл к девице из Шармбатона.

Интересно, как долго она ещё будет расшаркиваться перед Уизли? «Хорошая девочка Гермиона Грейнджер», — вновь вспомнил слова Джинни Драко и неосознанно фыркнул. Все обязательно должны быть счастливы, никто не должен уйти обиженным! Вспомнив её смешную компанию по защите домовиков, он улыбнулся. Странно, что Питти она ещё не попыталась направить на путь истинный…

Драко почти пропустил момент, когда Грейнджер вошла в спальню, напоследок хлопнув дверью. Не глядя она срывала с себя платье, совершенно забыв и о зеркале в рост, и о человеке в своей голове. Нет, он не смог её достаточно хорошо разглядеть — полумрак комнаты и рваные движения не давали насладиться тем, что отражалось в зеркале. Да и не смотрела она в него вовсе. Кажется, на ней кружевной комплект белья? Мерлин, Драко готов был отдать очень многое за возможность наблюдать с другого ракурса. Но он признавал, что сейчас у него не было ровным счётом ничего, и даже если бы было, отдавать было тоже некому.

Досадно, что Уизли испортил ей настроение перед сном. Он старался не вслушиваться в их разговор. Вряд ли собственная злость ему сейчас поможет. Оглядев зал, Драко убедился, что всё готово. Он сконцентрировался и создал ещё пару иллюзий перед прибытием Грейнджер.

Она появилась спустя некоторое время. Всё ещё напряжённо о чём-то думая и явно не ожидавшая такого пристального внимания со стороны Малфоя.

— Гермиона? — достаточно официально обратился к ней Драко и только сейчас осознал, что впервые назвал её по имени. «Идиот», — ругнулся он про себя.

— Драко? — отозвалась она. Выглядела Гермиона при этом озадаченной. Ещё бы, сейчас он стоял перед ней в парадной мантии, собранный и серьёзный. Он подозревал, что его лицо превратилось в мало пропускающую эмоции маску, но концентрация занимала все его эмоциональные силы.

— Ты не могла бы подняться? — не менее официально продолжил он. Так нелепо он не чувствовал себя со времён Хогвартса. Он так и не смог предположить и продумать все варианты её ответа на его приглашение и оттого волновался.

— Хорошо, — пробормотала она и поднялась на ноги. Малфой закрыл глаза и постарался вспомнить её платье. Её чертовски прекрасное, изумрудное платье. Кто бы мог подумать, что истинной гриффиндорке так пойдут слизеринские цвета? Ох, Мерлин, нельзя отвлекаться…

Приоткрыв один глаз, он взглянул на творение своего воображения и магии сознания Грейнджер.

Она была невероятной.

Запретив себе отвлекаться, Драко очень галантно протянул ей руку, одновременно усилием мысли заставляя работать патефон в одном из углов комнаты.

— Позволите мне пригласить вас на танец?

Его голос, даже для него самого, прозвучал хрипло и как-то… отчаянно. Но если Гермиона и обратила на это внимание, то виду не подала. Глубоко вздохнув и несколько нервно поправив юбку платья, Грейнджер нерешительно вложила свою ладошку в его руку.

Мгновение, и она была в его объятиях. Он прикусил свою щёку изнутри и зажмурился, только чтобы не потерять контроль над магией в этой комнате. Драко ощущал, как покалывает кончики пальцев там, где его рука касается её платья. Та же рука, в которой он держал её ладонь, и вовсе будто горела изнутри. Успокоив собственное дыхание, он выждал нужный такт в музыке и плавно повёл Гермиону в танце.

Ему казалось, что они плывут. Или парят. Перебивая музыку, в его ушах грохотало сердце, и Драко отчаянно, отчаянно старался успокоиться и расслабиться. Получить удовольствие от этого танца, возможно, единственного, который будет ему подарен. Он слышал её глубокое дыхание и мог представить румянец на её щеках, но признавал, что лучше ему сейчас этого не видеть воочию. В этот миг он был слишком подвержен импульсам и эмоциям. На ошибку он не имел права.

— Что с твоим лицом сегодня? — преувеличенно спокойным голосом спросила Гермиона. Малфой улыбнулся уголком губ. Он знал, что ей как минимум нравилось всё происходящее. О максимуме он и вовсе старался не думать.

— Я поддерживаю несколько иллюзий. Одновременно, — медленно ответил Драко и спустя такт продолжил: — Чтобы всё это не развеялось, нужна высокая концентрация.

Он благодарил Мерлина за то, что её вопросы закончились. Драко хотел сполна насладиться этими ощущениями. Теплом её кожи. Нежностью её пальцев. Прохладой ткани её платья. Бережно вобрать в себя эти невероятно важные для него воспоминания, чтобы потом перебирать их, любуясь, как колдографиями, смакуя, как старое вино. Он чувствовал стук её сердца — слегка учащённый. Он слышал её дыхание — слегка углублённое. Он ощущал едва уловимый аромат её тела, и от него кругом шла голова.

Внезапно она остановилась, и Малфой, замерев, открыл глаза, окинув её недоумённым взором.

Гермиона пристально всматривалась в его глаза. Драко казалось, что ещё чуть-чуть и он растворится в этом взгляде: испытывающем, изучающем. Музыка стихла. Изо всех сил он старался запечатлеть образ Грейнджер в своей памяти такой, какой она была сейчас: в прекрасном платье, с алым румянцем на щеках, с яркими, слегка приоткрытыми губами и в его объятиях.

Малфой с трудом сглотнул и облизнул пересохшие губы. Её взгляд мгновенно переместился ниже, туда, где только что был его язык. И он не мог сдерживать себя более.

Поцелуй казался ему невесомым. Лёгким, словно касание пёрышка, по сравнению с той бурей, что бушевала у него внутри. Гермиона приоткрыла губы, подчиняясь, разрешая, и все доводы рассудка перестали для него существовать. Никогда прежде он не желал женщину так остро, так долго. Никогда прежде он не связывался с недоступными женщинами. Никогда прежде он не слушал своё сердце так часто, как делал это с ней. С Гермионой.