Я (не) ведьма

Да, толпа жестока — и вчерашний любимчик, беззастенчиво побиваемый сегодня, уже не вызывал сочувствия, а только насмешку.

Леди Альва покачала головой и произнесла:

— Только бы сэру Лукасу хватило ума остановиться. Уже все поняли, что ему не победить.

— Как же сдаться, если принцесса Ольрун смотрит? — шепотом сказала леди Слим.

— Но и у сэра Эдейла терпение не безгранично, — возразила леди Альва.

— Зато безгранична гордыня, — вставила леди Рюген.

— Вам это, несомненно, виднее, милая леди, — сказала я, и немедленно привлекла к себе внимание.

— Мы с вами как будто поменялись ролями, — леди Рюген придвинулась ко мне по скамье. — Вчера я горела, а вы были холоднее льда, а сегодня настала моя очередь язвить, а вы, вроде, защищаете сэра Эдейла? Произошло что-то, о чем мы не знаем?

Леди Слим дернула ее за поясок, но остановить леди Рюген было уже так же сложно, как вразумить сэра Лукаса, который дико заорал, подбадривая себя, и бросился в очередную атаку.

— Конечно, произошло, — ответила я, посмотрев на леди Рюген, хотя больше всего мне хотелось смотреть на поле.

— Ночью мне приснился сон — святая Кандида сошла с небес и сказала, что я была ужасно несправедлива по отношению к Эдейлу, потому что он — самый богобоязненный и целомудренный из всех рыцарей мира. Ночь перед этим боем он провел в посте и молитве, презрев мирские соблазны. «Ты должна молиться о нем, дочь моя, — сказала мне святая Кандида, — потому что рыцарей, способных противостоять благородным блудницам, в этом мире осталось очень, очень мало. Да что там, только сэр Эдейл и остался, а остальных всех испортили».

Леди Слим не смогла удержаться от смеха, хотя и пыталась. Она повалилась на соседку, а та фыркала в рукав, как будто ее щекотали за два бока.

Леди Рюген побледнела, но пересилила себя и улыбнулась.

— Святая Кандида являлась вам во сне? — спросила она. — Это ведь покровительница вашей матери, леди Кандиды? Кажется, ваша матушка тоже была из благородных и… испортила вашего батюшку в юности?

В отличие от леди Рюген, я не побледнела — наоборот, кровь бросилась мне в лицо. Но я ответила улыбкой на улыбку:

— Вы совершенно правы, дорогая леди. И именно поэтому святая поручила мне бичевать пороки нынешнего мира, чтобы исправить грехи моей матери.

— Лучше бы вы ушли в монастырь, там грехи замаливаются быстрее, — посоветовала мне она.

— На этот счет святая Кандида никаких распоряжений не давала, — призналась я.

Неизвестно, как далеко зашла бы наша перепалка, но в это время толпа дружно ахнула, а герольд закричал:

— Первая кровь! Бой окончен! Опустите мечи!

Мы все жадно воззрились на рыцарей, а я неожиданно для себя припомнила молитву святой Кандиде — всю, от начала до конца, обшаривая взглядом сэра Эдейла и страшась увидеть кровь на нем. Но нет, он не был ранен. А вот сэр Лукас удивленно поднял руку, заглядывая под перчатку.

Сэр Эдейл не пожелал ранить его серьезно и лишь оцарапал запястье противника. Но этого оказалось достаточно — бой считался законченым.

— Это колдовство!.. — завопил сэр Лукас, но его голос утонул в море восторженных криков, и никто не слушал, что пытался сказать проигравший.

Отец хохотал так, словно смотрел потешное представление, а потом приказал играть фанфарам, чтобы объявить конец турнира и победу Эдейла.

Посрамленный сэр Лукас убрался с ристалища — не совсем сам, ему с огромной учтивостью, несмотря на возражения, помогли герольд с помощниками, а сэру Эдейлу подвели коня.

Сев в седло, победитель сделал круг почета по полю и остановился у королевской ложи.

Я чувствовала себя так, словно за плечами выросли крылья, и мне вот-вот предстояло улететь в синее небо.

— Вы порадовали нас своим искусством, сэр Эдейл! — отец торжественно взял с бархатной подушки, которую ему поднесли, золотой венец, и надел его на копье, которое сэр Эдейл положил на край королевской ложи. — Подарите это украшение самой прекрасной, самой достойной и милой девушке, — торжественно провозгласил отец, — и ее объявят королевой любви и красоты по вашей воле!

Рыцарь склонил голову в знак благодарности, а отец необыкновенно расщедрился и продолжал:

— Но еще вы поразили нас своим благородством и великодушием, добрый сэр! И поэтому заслуживаете особой награды. Я разрешаю вам просить о чем душа пожелает, и все, что в моих королевских силах, будет выполнено!

— Поистине, королевская награда, — прошептала леди Слим. — Кому же он поднесет венец?

Мои сестры сидели розовые от волнения, но мачеха смотрела на рыцаря подозрительно. Наверное, материнское сердце подсказывало ей, что все закончится не так, как надеются ее дочери. Я тайком вытерла вспотевшие ладони о подол платья. Я не могла даже дышать, ожидая, что произойдет сейчас.

А потом всё случилось.

— Этот золотой венец, — сказал рыцарь, переводя взгляд с одной моей сестры на другую, — я хочу преподнести самой прекрасной девушке на свете. Леди Кирии Санлис.

Ольрун ахнула, Стелла приоткрыла рот от удивления. Мачеха ничем не выказала недовольства, но сидела неподвижно, как статуя в саду. Отец смущенно кашлянул в кулак, зачем-то посмотрев сначала на Ольрун, потом на Стеллу, и вполголоса сказал:

— А где Кирия?

Я очнулась, только когда леди Лин схватила меня за плечи и встряхнула, что-то вереща прямо в ухо. Я не понимала ни слова из того, что она говорила, как будто мою способность думать отсекли колдовским мечом. Медленно, как во сне, я поднялась со скамьи, и рыцарь, заметив, куда были устремлены взгляды всех зрителей, повернул голову в мою сторону.

Брови его чуть дрогнули, но потом лицо окаменело, и улыбка пропала, словно стертая чьей-то властной рукой. Прошло несколько секунд, прежде чем он направил коня к нам, и я услышала отца:

— Вот и Кирия, — сказал он с преувеличенным удивлением. — Зачем только она туда забралась, скажите на милость?

— Отсюда лучше видно, отец, — сказала я. — Прошу простить меня за самовольство.

Я говорила, а сама не могла оторвать взгляда от золотого венца, горевшего на солнце. И такое же солнце — обжигающее, радостное — зажглось в моем сердце.

Венец покачивался на древке копья, подплывая все ближе, и это казалось чудом. Краем глаза я заметила, как закусила платочек леди Рюген, и сразу почувствовала себя королевой. А что? Чем я хуже Ольрун и Стеллы? Почему бы не признать первой красавицей меня? Тем более, что первый рыцарь турнира решил, что я — его судьба и предлагал мне руку и сердце.

И ведь он даже разузнал, кто я, хотя вчера и имени не спросил. Значит, чудеса случаются на свете. Вот именно так — приехал неведомый принц из далекой страны, победил всех рыцарей на турнире и захотел в жены меня. Меня — незаконнорожденную, нелюбимую королевскую дочь, бесприданницу, девицу в потрепанных туфлях.

Все смотрели на меня, и это было… восхитительно. Я не удержалась и скосила глаза на королевскую ложу — один вид ошарашенных сестер и мачехи, бледной, как смерть, доставил мне огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Я честно попыталась вспомнить о добродетели всепрощения, но солнце так ликующе играло на золотых пластинах венца — что я послала в тартарары все мысли о прощении.

Это был мой триумф, и надо наслаждаться им, а не переживать по поводу посрамленных красавиц-сестер.

Золотой венец покачивался совсем рядом, я сняла его с древка копья и надела на голову. Зрители взорвались приветственными криками, а я сделала в сторону рыцаря полупоклон, в полной мере ощущая тяжесть золота — теперь так же, как и Стелла, я не могла наклонить голову, и вынуждена была держаться очень прямо.

Фанфары трижды протрубили в мою честь, а отец хлопал в ладоши с таким рвением, будто я и в самом деле была его любимой дочерью.

— А сейчас награда и для вас, сэр Эдейл! — воскликнул он, когда восторги немного поутихли. — Просите! Любое желание!

Мачеха бросила на него быстрый взгляд, но тут же опустила ресницы, хотя губы ее сжались в узкую полоску. Зрители притихли, ожидая, что скажет победитель.