Страница 39 из 59
— У тебя я сегодня останусь. У тебя, моя родная, здесь, дома. Не волнуйся.
— А котята как же? Опять ведь придут тебя беспокоить, как в прошлый раз…
С беспомощной надеждой матушка теребила в руках небольшую кухонную тряпочку.
— Этих злобных и рычащих по ночам котов я выброшу в прихожую! — подняв двумя пальцами младшего котенка за шкирку, Глеб сделал для него грозные брови:
— Кто, в конце концов, в этом доме хозяин?!
Матушка славно и звонко засмеялась, опять прикрывая рот морщинистой ладошкой.
— Кто, кто… Знамо дело — я. Опусти животинку-то, не мучай лишний раз. Ну, раз ты так решил, то я постелю тебе, поздно уже…
— Мам, я завтра ухожу в шесть.
— Чего ж так рано-то?
— Дела.
— Какие такие еще спозаранку-то у тебя дела?
— Семейные.
Все щели гостиничных окон по-домашнему уютно желтели полосками тщательно наклеенной в ноябре бумаги. Тянуться до высокой форточки через широкий подоконник было лениво, и Глеб Никитин, поднявшись с улицы в свой номер, уже целый час стоял перед окном, не слыша всех звуков наступавшего городского утра.
Слева во всю ширину уже видимого неба протянулась хорошая летняя синь. Совсем скоро из-за новой кирпичной девятиэтажки должно было показаться и солнце.
Выходной день привычно отменил ранние трудовые потоки в направлении заводских проходных, и редкие прохожие тянулись одинаково неспешно на рынок, на автовокзал и в сторону железнодорожной станции.
На стоянке напротив гостиницы с ночи оставались дремать в своих машинах два таксиста. Вот один решительно очнулся, перебрался в машину соседа, сел на переднее пассажирское место, начал потягиваться. Протянул зажигалку второму. Подъехала еще одна желтая «Волга». Ее водитель подошел к машине, где сидели его коллеги.
«А, знакомец!»
Именно этому, в коричневой куртке из кожзаменителя, Глеб посоветовал позавчера хорошенько проветривать машину. Наверно, у парня давняя механизаторская привычка хлебать суп-лапшу за рулем.
Из остановившейся у газетного киоска «газели» выскочил кругленький дядечка в приятном плотном комбинезоне, открыл своим ключом ящик в синей боковой стенке, забросил туда две обернутые в коричневую бумагу пачки и умчался.
Через двенадцать минут прибыла на рабочее место и сама киоскерша, молодая, но сильно толстая женщина с зонтиком; сквозь витринное стекло было видно, как она переобувалась за прилавком, потом с привычным тщанием разрезала ножницами упаковку коричневых пачек.
«Так, по выходным дням в маленьких городках свежих газет не бывает… Наверно, гороскопы сегодня привезли. Или расчески.»
С интервалом в двадцать секунд с разных сторон подошли к киоску два пенсионера. Тот, что в шляпе, кивнул первым и поклонился другому. Молодуха расторопно выдала им какие-то цветные газеты, поочередно что-то сказав каждому, и опять закрыла окошечко. Одинаково засунув прессу в карманы похожих плащей, пенсионеры постояли около киоска еще минут десять, вежливо подвигали в приятной субботней дискуссии руками и мирно разошлись.
К тротуару подрулил и остановился «Москвич». Глеб не различил водителя, но киоскерша приветливо покивала тому через стекло. «Москвичок» газанул дальше.
Неопрятный таксист подошел к киоску, наклонился. Не открывая «амбразуры», женщина сердито замахала на него ладошкой.
«Прогнала… Наверно, и ей этот тип чем-нибудь не глянулся.»
Снизу, из гостиничного буфета, потянуло теплым столовским запахом.
«Как обычно, разогревают остатки вчерашнего ужина на сегодняшний завтрак…»
У подъезда гостиницы, прямо под окном, плотно встал под погрузку белый фургончик. С непривычной утренней резвостью странно одетые люди начали быстро выносить из фойе к грузовичку какие-то специальные ящики. Одетый не по-местному высокий лысоватый мужчина все равно гневался на суетящихся людей и тряс пачкой разрозненных бумаг.
«Артисты. Сегодня же у них съемки на Горелой Гряде…»
Капитан Глеб вспомнил объявление на внутренней двери гостиницы, строго призывающее членов группы фильма «Черный пилигрим» не опаздывать к раннему отъезду на съемки.
В центр проехал шестой, нет, седьмой с утра троллейбус. Хлопнула дальняя дверь в коридоре.
«Ла-адно, начнем готовиться…»
Когда-то Глеб пытался гадать, почему во всех провинциальных гостиницах такие одинаково короткие полотенца, но потом отказался от мысли найти этому феномену достойное технологическое объяснение. Дешевое мыло тоже пахло невкусно, но горячая вода была действительно горяча и булькала из душа исправно.
В комнате зазвонил гостиничный телефон. Чертыхаясь и оставляя на скрипучем паркетном полу мокрые следы, Глеб Никитин проскакал на одной ноге к столу и поднял тяжелую черную трубку.
— Привет, послушай, ты до рынка не прогуляешься со мной сейчас? Я тут хочу купить кой-чего для Назарова да съездить с утра к нему в больницу, проведать.
— Срочно гулять-то?
— Потом мне не до этого будет. Поговорить надо прямо сейчас.
— Я обнажен и беззащитен. То есть нахожусь в душе, объят мыльной пеной и прозрачными водными струями.
— Ладно, не трепись ты, все равно буду проходить сейчас мимо гостиницы. Как кончишь прихорашиваться — выходи. Подожду.
Единственной женщиной, которая никогда не называла его по имени, была Людмила Назарова.
С коммунистической настойчивостью часы в холле гостиницы пробили утренние девять ударов.
Спускаясь по лестнице на первый этаж, капитан Глеб едва не столкнулся с маленькой хорошенькой официанткой, которую он приметил в здешнем ресторане еще с позапрошлого вечера. Девушка несла по коридору кухонное ведро с инвентарным номером и на минуту остановилась, чтобы передохнуть.
— Не помочь, сударыня?
— Что вы, уже не надо…
Глеб с удовольствием смотрел на ее разрумянившуюся мордашку.
— В таком случае… А мороженое у вас есть?
Недоумевающая официантка не стала даже приподнимать свою нелегкую ношу. К тому факту, что гостиничные постояльцы обычно требовали у нее с утра коньяка или, как минимум, пива, она уже привыкла. Но чтобы такой интересный мужчина — и мороженое…
— Развесное есть, клубничное, малиновое, йогуртовое. Вам зачем?
— Мороженое обычно едят. Принесите, пожалуйста, две порции любого на улицу, к столикам.
— А я тебя узнала по походке.
Людмила достала из большой хозяйственной сумки плотно сложенное старенькое полотенце и внимательно протерла им стулья и столик.
— Знаешь, я как-то никогда не задумывался о том, что и у меня, оказывается, есть своя походка. За другими да, часто приходится наблюдать, как они ходят, как едят, разговаривают. А вот как это получается у меня самого? Ты ведь первая, кто заметил, что у меня есть особенная походка… Какая она у меня, а?
Людмила улыбнулась золотыми зубами.
— Не скажу…
Статная грудастая дивчина, появившаяся в ту зиму в их школьной столовой, сразу же привлекла тогда внимание всех пацанов. Всего-то на два года старше их, выпускников, Людмила переехала в город с отцом-строителем откуда-то из Казахстана и стала жить на соседней улице. Вадик Назаров именно тогда на нее и запал.
Ясноглазая хохлушка всегда была среди их общих знакомых главной чистюлей и аккуратисткой.
— Чего таращишься-то?
— Любуюсь.
Людмила тоже внимательно смотрела на Глеба, отмечая про себя, что его крупные черты лица за время отсутствия стали еще жестче. «Поймет или нет? Захочет помогать, нашими мелочами заниматься?»
— Какой ты стал… после зимы-то. Все хорошеешь?
— Так ведь не для себя стараюсь, дорогая.