Страница 1 из 59
Александр Вин
Сломанные куклы
«Это плохо, когда много денег, но очень мало традиций»
Куклы и их хозяйки, маленькие девочки, так часто бывают похожи!
Прелестные живые существа иногда даже падают на землю совсем как куклы — молча, навзничь, с потухшим блеском в ясных глазах.
Одинаково при этом пачкаются о грязную землю их нарядные платьица, дрожью на последнем вздохе колышутся пушистые неживые ресницы, такими же «ах!» — тревожными волнами взлетают выше головы небрежно расплетенные косички. Улыбки кукол и девочек очень милы и удивительно хороши, именно поэтому и тех, и других, падающих, всегда жалко! До чего же они в тот момент напоминают друг дружку…
Но никогда ни одна кукла, падая случайно назад, не закрывает испуганно свою игрушечную голову руками.
Она не успела быстро заплакать.
Внезапно все вокруг и рядом с ней стало совсем не таким, каким было до этого… Сначала возник яркий свет, потом сразу же под всей одеждой стало тепло, даже жарко… Тяжелый шум со всех сторон одновременно ударил по голове, как будто где-то близко резко заработала большая черная машина. Сильным ветром подуло прямо в лицо… Высокие деревья подпрыгнули, упали вниз и замерли. В носу гадко защекотало от шипящих и дымных звуков. Закружилось вокруг нее много звезд — маленьких, блестящих, желтых, прозрачных… Очень хотелось спросить кого-нибудь из взрослых, обязательно знакомого, доброго и спокойного человека, что же сейчас нужно делать, как правильно себя здесь вести, а потом, после ответных ласковых слов, непременно стесняясь, быстро подняться, отряхнуть платьице, обязательно встать при этом прямо на ноги… И еще сказать всем, что ей совсем, ну ни капельки, не было больно, что она в этом не виновата, и чтобы ее никто сильно не ругал.
«Ай!..» — таким было ее последнее слово. И она умерла.
На мутных оконных стеклах даже капли прозрачного летнего дождя становились неопрятными. Вкусный кофе остыл.
Почему-то раньше эти мелкие деньги были всем нужны, на них всегда обращали внимание, они были частью жизни обыкновенных людей…
С неярким ровным блеском, обтертые карманной пылью и разным житейским мусором, монетки и прочая мелочь почему-то казались им теплыми, мягкими… Большие монеты, особенно если удавалось сложить их в стопочку, приятно тяжелили детскую ладошку… Люди, конечно, и тогда предпочитали деньги поярче, поновее. Мальчишки в школе натирали тусклые пятаки рукавами суконных курток, пальтишек, или, не жалея медных гербов и колосьев, — о подошвы ботинок. Какое-то время подновленные монетки сияли, потом опять тускнели; по надобности отдаваемые другим людям, они годами ходили по разным рукам, но их не выбрасывали, уважали, складывали в определенные места. Во всех знакомых семьях на подоконниках и комодах стояли привычные копилки, смешные кошки и поросята…
Уже потом довелось узнать значение не очень ходовых тогда слов «купюра», «ассигнация», «валюта»… В их детстве деньги просто делились на мелочь и бумажные.
Ценность мелких денег в те далекие годы принципиально точно определялась с самого начала монетной жизни: копейка — это всего лишь коробок спичек, кури, и больше ни на что не годишься; «двушка» — уже можно позвонить из уличного телефона-автомата, правда, только по городу; пятак давал возможность куда-то ехать, с кем-то встречаться…
Для каждой монеты мудрым государственным решением был определен свой вес, точно в граммах, чтобы и это их дополнительное свойство могло пригодиться стране, например, в случае, если завтра война… Раньше у медяков была строгая иерархия даже по размеру, а сейчас — пять копеек почему-то крупнее и увесистее десяти…
Нынешняя мелочь стала блестящей и жесткой. Холодные монетки не успевают стареть — их меняют поспешными реформами и равнодушно удаляют из жизни либо просто выбрасывают за ненадобностью…
Загорелый мужчина наклонился и негромко переспросил. Молоденькая кассирша с любопытством глянула на него через стекло. Куртка и короткие волосы ночного пассажира блестели каплями дождя.
— Этот поезд ушел в двадцать три двадцать.
— Это точно, вы не ошибаетесь? Я месяцев пять назад на нем ехал, отправление тогда было в час тридцать.
Глуховатый, с хрипотцой, голос. Медленные и четкие слова.
«А глаза-то!..»
— Сейчас уже летнее расписание, он теперь раньше ходит.
— А когда ближайший?
— Утром, в семь пятьдесят. Билеты на него еще есть. Вам купейный?
— Нет, благодарю! Я до рассвета на вашем уютном вокзале не доживу. Скажите, пожалуйста, а электричек туда еще не придумали, ну в связи с летним расписанием?
— И вечерняя электричка тоже ушла, теперь вам нужно первую ждать.
Благодаря значительному транзитному опыту и пониманию подобных конопатых существ капитан Глеб Никитин сделал вывод, что железная дорога в ближайшие ночные часы вряд ли принесет ему какие-либо радости.
— А вы на площадь выйдите, там всегда автобусы стоят, они берут обычно по несколько человек в ту сторону.
Девчонка за стеклом явно старалась облегчить жизнь симпатичному, хоть и в возрасте, пассажиру.
Глеб вскинул сумку на плечо и зашагал к выходу, удовлетворенно признаваясь себе, что воздушный поцелуй в этот раз ему явно удался.
Незаметный на первый взгляд мелкий ночной дождик превратил поиски попутного транспорта на привокзальной площади в неприятное занятие. Успокаивая себя привычной штурманской заповедью, что лучший способ определить свое место на чужом берегу — это опрос аборигенов, Глеб направился к темной стае таксистов, бодро гогочущих под навесом киоска.
— …Нэт, командир, и автобусов уже не будет, окончились на сегодня все автобусы. Слушай, садись в машину, через три часа дома будешь! Давай садись, чего ты! Не нужно мокнуть, чего ждать! Вон гляди, земляк твой уже час ждет, весь мокрый, холодный, никак не хочет ехать! Сам плачет, что жена рассердится, что домой ему срочно надо, а денег совсем нэт! Слушай, едем, а?
Капитан Глеб перекинул сумку с плеча на плечо.
«Да, тяжеловато. Наверно, и кофе в вокзальном буфете уже приобрел к ночи нечеловеческий вкус…»
— Ладно, открывай багажник.
Из-под навеса к черной «Волге» бодро стартовал длинный таксист. Держась за приоткрытую дверцу машины, Глеб оглянулся на темную фигуру у столба.
— Земляк, говоришь, из Песочного? Давай быстро садись… Да не причитай ты, не скули, поехали. Будем совместными усилиями беречь твою ячейку общества.
Он всегда наслаждался видом знакомых когда-то мест.
Вот четырнадцатый километр, на мотоциклах гоняли сюда после школы, дорога в те годы была широченная, гладкая, сейчас вроде бы поуже почему-то стала…
Вот здесь, в лесу, на трассе, ему в грудь, в вырез расстегнутой школьной рубашки на полной скорости ударился тугой шмель — восторг и ужас!
Для них, тогдашних мальчишек, здесь всегда была весна и свобода. А на этом элеваторе с пацанами из класса в выходные подрабатывали, мешки с мукой таскали, по-мужицки надрывались…
До Города оставалось всего ничего.
Глеб Никитин в дороге так и не уснул, зная, что с водителем на ночной дороге, да еще и в дождь, лучше поговорить о чем-нибудь, посмеяться, поспрашивать о пустяках, отвлекая того от дремоты. На заднем сиденье похрапывал попутчик, он благополучно отключился после того, как Глеб остановил машину, и они все вместе перекусили в ресторанчике где-то за Москвой. От горячей еды земляк отказался, жадно выпил только сто граммов водочки, водитель же с благодарностью принял большую чашку горячего кофе.