Сломанные куклы

Виталик довольно закряхтел, выпрямился.

— Кстати, о теще… Дружок, а как ты смотришь на то, чтобы для начала грибков-рыжиков попробовать, мы их с мамашей в Борках в этом году собирали? Давай я тебе вот из этой банки положу, они здесь ровненькие, один к одному, как рублики! Специально зимой никому не дал съесть, берег к твоему долгожданному приезду! А я сейчас курочку разогрею, женушка перед отъездом потушила, говорит, ну вас, мужиков, вам не приготовишь — вы только огурцами и будете закусывать.

— Ну давай! У тебя рука тверже — наливай холодненькую!

Мужчины бережно чокнулись гранеными рюмками.

— С приездом, дружище!

— За встречу!

Ранний летний вечер постепенно приглушал звуки за окном. Большой матерчатый абажур заботливо убирал от стола лишний свет, приятно расслабляя. Капитан Глеб окончательно прилег на маленькие, вышитые лебедями подушки, слушал и наблюдал милую домашнюю суету Виталика.

Тот, не переставая радостно поглядывать на Глеба, продолжал споро перемещаться по кухне.

— Капустка нынче для тебя с брусничкой приготовлена, не обессудь, простого засола у меня уже не осталось, так что угощайся, не брезгуй. Слушай, а давай еще по рюмашке — под капустку-то, а?!

— …Ну, а вот еще блюдо знатное, попробуешь потом, не отказывайся, леща я тебе цельного запек, с чесночком — это по нашему обычаю, помню же, что речную-то рыбку ты не часто кушаешь.

Красно-белый фартук задорно приподнимался на плотном брюшке Виталика. Размахивая большим кухонным ножом, он продолжал убеждать Глеба.

— А вот печенкой-то налимьей тебя в твоих заграницах, наверно, ни один капиталист не угощал! Я тут в календаре вычитал, оказывается, если живого налима высечь ивовыми прутьями, то от огорчения у него печень вроде бы становится в два раза больше и нежнее! Не врут они, Глебка, как ты думаешь?

Виталик кинул умилительный и одновременно пристальный взгляд на друга, вкусно облизнул пальцы.

— Это же твой налимчик-то был, помнишь, крупнягу ты тогда зимой вытащил?! Глеб, ты всегда под Рождество приезжай, ну хоть на пару-тройку деньков прилети, с твоей-то удачей мы всегда с налимами будем.

— Чтобы я опять с твоих саней на лед свалился, как тогда? Спасибо.

— Да нет, что ты! Я моему «дрынолету» левую лыжу поменял и полозья на санках расставил, теперь они, милый мой друг, по одной колее катят, не мотаются! Теперь у меня, как в лимузине — водку можно сзади в прицепе на ходу разливать!

Он опять внимательно посмотрел на Глеба. Хорошей фигурой друга Виталик гордился всегда. В ожидании каждой встречи он не хотел разочароваться, но Глеб, к счастью, его пока не подводил.

Темные джинсы из тонкой ткани, белая рубашка в синюю полоску. Рукава рубашки закатаны, видны сильные загорелые руки. Небольшие морщинки вокруг лучистых глаз, короткая стрижка с проседью, сильная шея… Его Глебка! Не изменился!

— Глаза-то те же, славные! А шрамов вроде побольше у тебя стало… Вот справа, на лбу, не было же зимой этой отметины?! Ошибаюсь, или как? А зуб-то чего поприличней не вставишь? Улыбаешься ты так хорошо, зубы все белые, на загляденье, а вот этот передний… На таком видном месте, да со щербиной! Деньги-то, чай, на кармане есть?

Глеб Никитин с улыбкой потянулся на диванчике, широко зевнул.

— Боюсь только, как вставлю себе новый прелестный зуб, так его сразу же и выбьют. Врагов-то у прогрессивного человечества хватает.

— А чего с Нового года не звонил, далеко где-нибудь был?

— Далеко. Настолько, Виталь, далеко, что паровозы в ту сторону так до сих пор и не ходят. Телефоны тоже не звонят, одни верблюды там и труба нефтяная посреди местности протянута, дли-инная такая, как макаронина, лежит. Но люди там на мою удачу водятся добрые и богатые… Вот такая забавная поездка на эти полгода у меня образовалась, что и позвонить тебе не было никакой возможности. Наши-то как здесь живут? Назар. Марек. Даниловы.

— … Ох, екарный бабай, ты же ведь и не знаешь!

Виталик отошел от кухонной раковины и, виновато комкая в маленьких плотных ручках посудную тряпку, подсел на краешек дивана к Глебу.

— У Жанки дочку-то убило. На майские. Завтра сорок дней уже будет.

Глеб напрягся, оперся кулаками на стол.

— Ты что, серьезно? Маришка… Маришки нет?.. Как это?

Опустив глаза и вздыхая, Виталик начал разглаживать пальцами скатерть на краю стола.

— Дак они все поехали на шашлыки на майские, второго числа. Мы-то с Антониной были в деревне у матушки, там праздновали. А из наших мужиков поехали-то тогда Назар, Данилов Герка, Марек. Они мне все потом про это и рассказывали, и каждый, да и так в компаниях не раз вспоминали это происшествие. Ну вот собрались-то они на наше место, где, помнишь, еще осенью были в позапрошлом году, когда ты на юбилей-то прилетал? Бабы с детьми должны были позже подтянуться, к обеду, они всей кучей еще в магазин заезжали, за приправами там за всякими, за зеленью. Марек примчался первый, как всегда, костер разжечь, дров приготовить, ну все такое… Потом вроде Вадик Назаров с мясом подъехал, он мариновал дома с вечера баранину для шашлыков, в кефире вроде, не знаю… Как так получилось, что Герка сам с дочкой, с Маришкой-то, у костра так рано появился, никто толком-то и не понял. Она ведь должна была быть с матерью, та предупреждала, что попозже на берег ко всем подрулит. Хорошо, что еще Людмила Назарова тогда не приехала, планировала-то ведь вроде вместе со всеми, да у нее самой дочка неожиданно приболела. Ну вот когда у костра были Маришка, Назар и Данилов, тут этот старый снаряд и грохнул в огне-то.

Хмурый Глеб встал, неспокойно заходил от окна к двери по маленькой квадратной кухоньке. Виталик убедился, что пространства вокруг стола для двоих вдруг стало не хватать, и уныло сидел на краешке диванчика.

— Ну чего ты, Глебка? Чего задумался-то так сильно? Давай выпьем за упокой, что ли…

Виталик страдальчески смотрел на друга. Потом потихоньку привстал, неловко, но настойчиво, подталкивая животиком, отодвинул Глеба от плиты, усадил его ласково на диван, негромко начал снова говорить.

— Марек-то, Азбель, все продает свои спиннинг и да грузила, магазин-то рыболовный свой расширяет, пристройку делает из соседней квартиры, с пенсионером за стенкой договорился, другую квартиру деду подыскал, оплатил вроде уже все ему полностью… Чего-то он еще с рыбной инспекцией областной затевает по участкам на речке, какое-то выгодное спортивное рыболовство там организовывает…

— А у Марека свояк-то есть, помнишь? — Виталик осторожно наклонился к Глебу. — Ну помнишь, свояк еще у него — милиционер, сейчас числится каким-то вроде оперативником. A-а, так себе у мужика службочка… Раньше-то этот свояк работал в приемнике-распределителе для малолеток, дак он там начал книжки писать, детективы для газет! На дежурстве-то скучает, вызывает к себе в кабинет, будто на допрос, пацана, распиши, говорит, мне свою историю, любезный. Имена, фамилии, если хочешь, измени, ну еще там названия выдумай какие. Мальчишке надоест до чертиков в камере, а тут — светло, музыка, дядька сигарету разрешил… Все малолетки у свояка-то писали в охотку, кто как умел. А он потом чуть подкумекает, нужную направленность придаст этим каракулям — и в газету. Держите, мол, страшную правду милицейских будней! Свояк-то, Бендриков, доволен — ужас! Хвастался сам, у него, говорит, за время работы с шантрапой таких историй штук сто накопилось!..

Капитан Глеб молчал. Оторвал взгляд от тарелки.

— Слушай, пошли подышим, а, Виталик?

— Ага, пошли! А я курну заодно немного!

Виталик бросился открывать дверь на застекленный балкон.

Во дворе в сумрачном квадрате высоких домов под окнами шумела разноцветная детвора, только-только привыкая к первым дням каникул. Теплый вечер во дворе собрал немало людей. У соседнего подъезда на тротуаре стояли в беспорядке пианино, холодильник, разнокалиберные ящики; в доме напротив стучал молоток, над верхними балконами вилась, осваиваясь в наступающем погодном тепле, мелкая мошкара.