Страница 13 из 20
– Доброй ночи, если она по истине добрая, – и король задумчиво шагая по ступеням, отправился в сад. – Завтра я жду тебя у себя, Фаррел.
Айлех и Фаррел отправились обратно в казарму, где наступила сонная тишина.
– Мне его жаль, – тихо сказал Айлех.
– Мне тоже, – признался Фаррел. – Он многое сделал для государства. Жаль, что сын не унаследовал его справедливости и преданности народу. Он выбрал иной путь и тем самым подтолкнул отца на стезю тёмных помыслов – поиск эликсира молодости и вечной жизни. Временами он словно теряет рассудок от своей безысходности, чувствуя, что время его уходит и страну некому передать. Он приблизил к себе тех людей, которых приближать не следовало бы. Я страшусь за него. Тёмные времена наступают во дворце. Ложь и чёрные помыслы поселились в этом доме.
– Да, – тихо протянул Айлех. – Если всё действительно так, то болезнь точит государство отовсюду. Страх расползается по стране.
– Ты прав, Айлех, прав, – вздохнул Фаррел, вновь зажигая трубку. – Но об этом не стоит знать всем. Все должны верить только в короля и его правду, не зная всей смуты этого дома.
А ночь действительно была прекрасна. Россыпи звёзд на небе сияли ярче драгоценных камней в короне. Сладостный воздух навевал покой и тоску по дому. И, казалось, не было в этом бездонном просторе тех бед, которые были днём. Всё уходило и растворялось в бесконечности звёздного неба.
Айлех по-волчьи свернулся на твёрдой деревянной кровати под шерстяным одеялом и долго смотрел в окно.
Чудилось ему, что где-то далеко он слышит какие-то голоса и конский топот. Город не спал даже ночью. И тревожно, и таинственно было от этих непривычных звуков. Но засыпая, Айлех слышал волчий вой, такой родной и умиротворяющий, словно хранящий его ото всяких тревог.
Глава 5. Личина правды
Жар в королевской бане стоял немыслимый. Деревянная постройка даже извне пыхала жаром, пар вырывался отовсюду. Айлех испытывал настоящее наслаждение от этой процедуры. В родной деревне банные дни устраивались каждую неделю. Матушка всегда отправляла Айлеха туда, давая чистую, свежую, пахнущую душистыми травами, рубаху. А Аяман долго морщила нос от такого количества душистых трав на теле её друга. Вспоминая всё это, лицо юноши озарила улыбка и на душе полегчало. Знал он, что наступит день, когда он снова увидит их и промчится по зелёным лугам и заросшим колючей ежевикой просторам леса.
После помывки Фаррел собрал всех возле казармы и сообщил, что после полудня в дубовой роще состоится обряд посвящения воинов и благословение короля на военный поход.
– Всем должно присутствовать, – строго взирая на каждого, вещал Фаррел. – Никому никуда не отлучаться. После будет пиршество во дворце. Вся личная дружина приглашена королем отдельно. Остальным будет дано свободное время до полуночи. Можете сходить в трактир, если возжелаете. Завтра выступаем.
И Фаррел как-то грустно взглянул поверх голов собравшихся, глядя, как в небе беззаботно носятся стрижи.
– Айлех, просыпайся, пора.
Барден толкнул друга, которого сморил послеобеденный сон. Он не сразу понял, куда его зовут. Ему снился такой приятный сон, в котором он бежал вдоль обрыва вместе с Аяман солнечным весенним днем.
В городе трубил рог, и все жители стекались в дубовую рощу, росшую неподалеку от крепостной стены.
Двое мужчин в белых мантиях вели двух быков – черного и красного. За ними, верхом на гнедом коне, ехал король, а за ним шествовала дружина.
В роще, на широкой поляне, горел костёр, а у каменного алтаря стояли люди в белых мантиях, с накинутыми капюшонами.
– Это дрисы, – шёпотом сказал, оказавшийся рядом с Айлехом, Барра. – Жрецы. Ведают всеми делами религии. И имеют огромное политическое влияние. Часто они влияют на короля больше, чем дружина. Знают о его делах больше, чем он об ихних.
Когда высокий дрис бросил в огонь дубовую ветвь, вокруг наступило молчание. Казалось, что вспыхнувшего пламени боялись все, даже король. Айлех оказался в первых рядах и видел все мелочи свершающегося обряда.
– Сегодня великий день! – возвестил, судя по всему главный жрец, вздымая руки к небу. – Сегодня боги даруют нам знамение и благословение короля Громыслава на великий поход! Молитесь же о его силе и победе!
Его обнажённые руки, поднятые к небу, представляли собой настоящее уродство. В шрамах, язвах, украшенные золотыми браслетами, они привлекли внимание Айлеха больше, чем слова.
Стоящий у алтаря дрис стал на распев воздавать молитву.
К жертвенному камню вывели чёрного быка. Мгновенье. Громкий детский возглас в рядах толпящихся горожан, и молодую траву окропила ярко-красная роса. Один из дрисов подставил чашу к шее быка, которая быстро заполнилась кровью.
Жрецы громко произносили непонятные Айлеху слова. Их голоса нарастали, и вскоре ему показалось, что он слышит речной поток, срывающийся с утёса.
Чаша, заполненная бычьей кровью, дошла до короля. Главный жрец сам поднес её. И король стал пить из неё. Детский плач нарастал, и Айлеху с трудом удавалось сохранять ясность мыслей.
Он неотрывно смотрел на короля, видя, как прыгает с каждым глотком его кадык, как тонкие струйки крови стекают по бороде и капают на траву. Позади него раздался тонкий тихий стон, и Барден закрыл лицо руками.
– Да прибудет сила священного быка с королём! – громко воскликнул жрец, и все поддержали его. – Пусть сила течет в его крови! И пусть эта же сила пребудет с его воинами! – и он передал чашу с кровью Фаррелу.
Айлех видел, с какой, едва скрываемой презрительной неохотой, тот подносит чашу к губам. И не дрогнул кадык Фаррела.
И чаша пошла передаваться из рук в руки, от губ к губам. Никто и слова не произнёс. Но Айлех увидел мученическое выражение лиц Бардена и Бойда, которым обряд посвящения не нравился так же, как и самому Айлеху.
Когда очередь дошла до Брендана, воин презренно взял чашу и сделал глоток, сразу же отдав чашу Ароду. И пока тот пил, брезгливо выплюнул себе под ноги, оставшись никем не замеченным. Айлех сделал тоже самое, что и Фаррел, а после поспешно отёр рукавом смоченные отвратительным питьём губы.
– Да прибудет с вами всеми могучая сила, посланная богами через эту невинную жертву! – и главный дрис выплеснул остатки крови в костер.
Вновь в огонь бросили дубовую ветвь.
Вновь сверкнул кинжал в руках главного жреца, и во второй раз пролилась кровь. Кровь красного быка предназначалась жителям города. Дрис возносил молитвы о защите города от врагов, от голода и болезней. Горожане взывали к небу и падали на колени. Чаша вновь передавалась из рук в руки. Плач и мольба смешались воедино и достигли своего апогея.
– Боги требуют человеческую жертву! – громкий возглас главного жреца перекрыл все голоса.
Он вскидывал руки, выкрикивал какие-то слова, белой тенью, которая становилась длиннее от заходящего солнце, метался по поляне.
– Кто хочет сам принять волю богов и даровать всем благословение? – взывал он ко всем собравшимся. – Кто хочет принести себя в жертву?
Но, похоже, желающих добровольно умереть не было.
Раздался перестук копыт. Громкие крики, и толпа расступилась. На поляну выскочил всадник, сопровождаемый десятком вооруженных воинов. На длинных смоляных волосах сиял красным золотом тонкий обруч с вправленным в его сердцевину карминовым рубином.
– Никто не желает, – громко и насмешливо воскликнул он, останавливая лошадь прямо перед жрецом. – Какой дурак захочет умереть от твоего кинжала, Катба́д?
Дрис, к которому обратился всадник, встал с колен и снял капюшон. Это был высокий муж, с роскошной, гладко расчесанной, умасленной рыжей бородой, под которой ярко-синей эмалью блестела фибула.
– В моей лишь власти исполнять волю богов, – жёстко произнес Катбад, презрительно сузив глаза. – А если ты презираешь священный обряд и не чтишь пантеон лесных владык, то гореть тебе, Дуфф, в самом жарком пламене печей загробного мира.