Страница 37 из 39
Это сродное, параллельное течение жизни, которое не повторяется ни у каких других народов Древнего и Нового мира, доказывает яснее дня, что Россия – страна европейская, которая не вырабатывает неведомых миру начал, а развивается, как и другие, под влиянием сил, владычествующих в новом человечестве”[349].
Данная книга вовсе не претендует на полный анализ исторических воззрений Б. Н. Чичерина. Поэтому я должен ограничиться указанием на то, что в его видении российской истории существовала некоторая напряженность между двумя тенденциями – тенденцией, подчеркивавшей параллелизм ее истории и истории Запада, и тенденцией к фокусировке внимания на отличительных ее чертах, часто противоположных соответствующим аспектам развития стран Запада. Именно последняя тенденция доминировала в воззрениях Чичерина на историю российского права, правовую культуру и правосознание. Вот почему за цитированным выше выводом Чичерина о том, что Россия принадлежит к семье европейских народов, следует анализ существенных отличий, в целом сводимых к противоречию между принципом права и принципом неограниченной самодержавной власти. Это противоречие будет присутствовать почти во всех его работах. Так, например, в “Курсе государственной науки” (основанном на прочитанных им лекциях в Московском университете)[350] мы читаем следующее: “Здесь не закон, а власть искони составляла центральное звено и оплот государственного строя”[351].
Причиной этого были не врожденные качества русского характера, а географические и исторические факторы. Россия была огромной страной с малочисленным, рассредоточенным, полукочевым населением; у нее не было естественных, природных границ, она была удалена от Европы и открыта для набегов с Востока. При таких условиях было трудно развивать крепкие общественные связи и, учитывая первостепенную важность обороны, необходимо было компенсировать эту слабость внутренней организации общества развитием исключительно сильной внешней организации социальных сил, то есть милитаризацией и увеличением автономии государственной власти. Правовой принцип, всегда сильный на Западе ввиду наличия сильных самоорганизующихся общественных сил, в России уступил место принципу тотального подчинения всех социальных элементов авторитарной власти правительства, действующего как независимая сила, налагаемая на общество, и формирующая его в соответствии с собственными потребностями и целями[352]. Кульминацией такого развития стало порабощение всех социальных классов: “всякое понятие о праве у нас исчезло”, и даже знатнейшие бояре стали “холопами московских царей”[353], подневольными “слугами государства”, лишенными личной свободы и права наследования своих поместий (поскольку частная собственность на землю стала определяться государственной службой).
Татаро-монгольское иго сыграло в этом процессе чрезвычайно важную роль. Централизованные государства Запада взяли за образец правопорядок Древнего Рима; в России таким образцом стал восточный ханский деспотизм[354]. После татаро-монгольского нашествия всё хоть отчасти напоминавшее право уступило место принудительному подчинению произвольной и неограниченной власти[355]. Основное право западных государств – право голоса в вопросе налогообложения – не могло развиваться в стране, привыкшей к насильственной уплате произвольно установленной дани татарам. Поэтому неудивительно, что русские Земские соборы никогда ни в коей мере не стремились к политическим правам[356].
Следует подчеркнуть, что Чичерин не считал такое развитие эволюцией “разумной необходимости” в гегелевском духе. Он видел в нем чисто эмпирическую необходимость, понимаемую в категориях адаптации к неблагоприятным внешним условиям, а не в категориях гегелевского “Исторического Разума”. Как последовательный западник, Чичерин искал модель нормального развития в истории Запада; с этой точки зрения русская история представлялась аномалией, прискорбным отклонением от нормы, но Чичерин постоянно подчеркивал, что в этом не было ничего фатального, что все могло сложиться иначе. Киевская Русь имела высокоразвитую правовую систему. Древние города-государства Новгород и Псков показали, что “начала права и политической свободы не были чужды русскому обществу”[357]. Даже позднее, после свержения татаро-монгольского ига, считал Чичерин, история дала России возможность альтернативного пути развития, когда Боярская дума в 1610 г. предложила российскую корону Владиславу, сыну короля польско-литовской Речи Посполитой, на условиях формального договорного ограничения его власти. Если бы этот план осуществился (то есть если бы Владислав, царь-избранник, взошел на трон), история России пошла бы совершенно иным путем[358].
Однако история не благоприятствовала делу закона и свободы в России, и поэтому характер русского народа, сложившийся в ходе исторических событий, также оказался чрезвычайно не-расположен к закону и свободе. В этом вопросе Чичерин занимал крайне пессимистическую позицию. Он с горечью признавал, что правовое сознание принципиально чуждо его современникам и что, как он сам говорил, русский народный характер далек от стремления к свободе[359]. Русский народ, утверждал Чичерин, лишен индивидуальной энергии и инициативы, он предпочитает опеку самостоятельности, не сознает своих прав и, по сути, любит, чтобы им управляли диктаторским путем; даже такие народные добродетели, как терпеливость, выносливость, готовность к самопожертвованию ради “царя и отечества”, не благоприятствуют развитию личной свободы. С другой стороны, в отличие от азиатских народов, русские люди неспособны к подлинно дисциплинированному повиновению: “принцип индивидуальности” у них слишком слаб, чтобы породить независимость и самостоятельность, но достаточно силен, чтобы в нем укрепились анархические наклонности[360]. Под правопорядком народ понимает подчинение и анархию, а не свободу; у него нет ни чувства “меры и границ”, ни уважения к связанным с ними ценностям[361]. Поэтому было бы большой ошибкой считать так называемый русский нигилизм западным заимствованием. В действительности нигилизм – оборотная сторона русской “широкой и щедрой” натуры, выражает, с одной стороны, скрытое желание “разгульности”, свободы от ограничений, а с другой – стремление к земному Абсолюту, свойственному людям, не прошедшим школу дисциплинированной, самоограничивающей свободы[362].
Народный характер вовсе не является неизменным, он изменяется, но постепенно. Исходя из этого Чичерин заключал, что, хотя и нет причины отвергать возможность окончательной победы свободы в России, все же ее нельзя достичь быстро, путем резких перемен. Установлению политической свободе в России должны предшествовать введение и использование в полной мере свободы гражданской, при которой русский народ развил бы в себе дух экономической самостоятельности и способность к самоуправлению на местном уровне[363].
Согласно Чичерину, российская история уже шла в этом направлении. Петр Великий основал механизм власти на общих законах, а не на конкретных указах, что было большим шагом вперед по направлению к абсолютизму западного типа. Порабощение всех социальных классов постепенно уменьшалось: первой вехой на этом пути был “Манифест о вольности дворянства” (1762), освободивший дворян от обязательной государственной службы, другим решающим шагом была ликвидация крепостного права. Наконец, наступили реформы 1864 г., которые создали правовые рамки настоящего местного самоуправления всех сословий (земство) и ввели независимые суды, систему присяжных заседателей и институт адвокатуры. Чичерин был глубоко убежден, что до “увенчания здания”, то есть до перехода самодержавия в рамки конституционной монархии, российское общество должно дозревать, используя в полной мере данные реформы.
349
Чичерин Б. О народном представительстве. М., 1866. С. 355–356.
350
См.: Зорькин. Из истории. С. 15.
351
Чичерин Б. Курс государственной науки. Т. 3. Политика. М., 1898. С. 403.
352
Чичерин Б. О народном представительстве. С. 356–362.
353
Чичерин. Курс государственной науки. Т. 3. С. 403.
354
Чичерин. О народном представительстве. С. 360–361.
355
Чичерин. Курс государственной науки. Т. 2. Социология. М., 1896. С. 368.
356
Чичерин. О народном представительстве. С. 361–362.
357
Там же. С. 359.
358
Там же. С. 368.
359
Там же. С. 412.
360
Там же. С. 412–413.
361
Чичерин. Мера и границы // Чичерин Б. Н. Несколько современных вопросов. М., 1862. С. 77–81.
362
Чичерин. О народном представительстве. С. 414.
363
Там же. С. 415–417.