Страница 34 из 39
Определенная симпатия к Чичерину была вполне естественна для Плеханова. Как самый последовательный западник среди российских марксистов, он должен был сочувствовать наиболее последовательным западникам в либеральном лагере. Это сочувствие приобрело рациональный оттенок в его теории о стадиях развития и признании необходимости союза между российскими либералами и марксистами. Однако это чувство не было взаимным. Для Чичерина социализм как таковой, в том числе и его марксистская разновидность, вовсе не являлся началом следующей стадии развития западной цивилизации: напротив, он служил показателем ее болезни и разложения.
Значение идей Чичерина в той сфере истории русской мысли, которая рассматривается в настоящей книге, несомненно, огромно. Его работы показывают, что классический либерализм, несмотря на свою социальную слабость, был представлен в истории русской мысли и достиг высокого уровня развития[311]. В пору расцвета российского “правового нигилизма” Чичерин умело и энергично защищал парадигму права типа Gesellschaft. Его идеи диаметрально противоположны всем теориям “правового нигилизма”, именно поэтому трудно переоценить значение Чичерина в полемике о праве в истории русской мысли.
2. Биографическая справка
Решающее влияние на духовное развитие Чичерина, несомненно, оказал духовный климат “замечательного десятилетия” 1838–1848 гг.[312], благодаря которому он всегда ощущал себя “человеком 40-х годов”. В конце 1844 г. Чичерин приехал в Москву для поступления в университет. Первым учителем Чичерина был Грановский, профессор всеобщей истории Московского университета, бывший член кружка Станкевича и один из духовных вождей либерального западничества. Следуя совету Грановского, молодой Чичерин избрал занятия на юридическом факультете и пытался совместить их с занятиями историей. Кроме Тимофея Грановского, которого Чичерин всегда считал своим учителем, его главным наставником в области истории был либерал и западник Константин Кавелин, основатель “государственной школы” в русской историографии. Преподававший право профессор П. Редкин, правый гегельянец, был человеком меньших дарований, но зато большой энтузиаст философии, предававшийся живым воспоминаниям о Германии, где он обучался под руководством Савиньи, Ганса и других знаменитостей. В то время Грановский был тоже в известном смысле гегельянцем, поэтому естественно, что Чичерин погрузился в изучение трудов Гегеля. Он пополнял свое образование в литературном салоне Павловых, прислушиваясь к горячим спорам славянофилов с западниками. Здесь он встречался с ведущими фигурами “замечательного десятилетия”: Чаадаевым, Герценом, И. Киреевским, К. Аксаковым и др.
Политические воззрения Чичерина сформировались рано. Благодаря влиянию отца, в кабинете которого висели портреты Вашингтона, Франклина и Каннинга[313], он с легкостью воспринял западнический либерализм Грановского. Как и многие московские студенты, он с энтузиазмом приветствовал Французскую революцию 1848 г. и установление республиканского строя. Но Чичерин не смог одобрить “июньские дни”: восстание парижских рабочих, жестоко подавленное Кавиньяком, было, по его мнению, бессмысленным событием, помешавшим исполнению предначертаний “Исторического Разума”[314].
Царское правительство отреагировало на революционные события в Европе тяжелейшим полицейским контролем духовной жизни. Философия была изгнана из университетов, а новые цензурные правила сделали невозможным самое упоминание в печати имен Гегеля и Фейербаха. Для Чичерина эти меры знаменовали собой воцарение “идеала восточного деспотизма”[315]; самая мысль о государственной карьере была для него отвратительна. Поэтому после сдачи выпускных экзаменов он поселился в семейном имении под Тамбовом, где сосредоточился на занятиях философией и работе над магистерской диссертацией.
Диссертация Чичерина “Областные учреждения в России XVII века” была закончена в конце 1853 г., но декан юридического факультета отказался ее принять на основании того, что в ней представлена слишком неблагоприятная картина управления Россией XVII в. Грановский надеялся, что Петербургский университет окажется более либеральным, но напрасно: Чичерин получил степень магистра только в 1857 г., в разгар политической “оттепели”, последовавшей за смертью Николая I и унизительного поражения в Крымской войне. Его диссертация, опубликованная в 1856 г., стала вскоре классической работой по истории русского права.
Как и другие русские либералы, Чичерин отчетливо осознавал, что победа России в Крымской войне могла бы усилить деспотический режим; поэтому он, как и Грановский, предпочитал поражение России, хотя все его симпатии были на стороне героических русских солдат[316]. В рукописи, написанной им во время войны (перед кончиной Николая I) и распространявшейся в либеральных кругах, он требовал радикального обновления: “Нужно нам обновиться, с головы до ног, преобразовать все общественные учреждения, освободить Польшу, отказаться от своего прошедшего и пойти совершенно по новой дороге“[317]. Согласно мнению одного советского историка, эта программа представляла собой “высший уровень политической оппозиции”[318].
В начале нового царствования Чичерин стремился сотрудничать с Герценом, который в то время также возлагал свои надежды на либеральные устремления Александра II. Чичерин передал Герцену в его “Голоса из России” (периодический орган, печатавшийся в Лондоне и замышлявшийся как свободное выражение независимого общественного мнения из России) несколько серьезных статей. В первом номере “Голосов” (1855) появилось открытое письмо за подписью: “Русский либерал”, написанное Чичериным и Кавелиным. Они заявляли: “Мы готовы столпиться около всякого сколько-нибудь либерального правительства и поддерживать его всеми силами, ибо твердо убеждены, что только через правительство у нас можно действовать и достигнуть каких-нибудь результатов”[319]. Такое внимание к роли правительства вполне соответствовало основному тезису “государственной школы” о том, что в России государство всегда было основной силой, связующей общество, и необходимым двигателем прогресса.
Русские журналы, хотя и ограниченные цензурой, обрели некоторую свободу для более открытых выступлений в поддержку различных политических течений. Либеральные западники стали издавать собственный журнал “Русский Вестник”, где Чичерин стал одним из ведущих авторов. Его первая статья для “Русского Вестника” касалась проблемы происхождения русской сельской общины и вызвала гнев славянофилов. Далее последовала нескончаемая дискуссия журнала со славянофильской “Русской Беседой”. Радикалы, которые вслед за Герценом были склонны видеть в общине ценное наследие Древней Руси, мгновенно признали значение этого спора. Н. Г. Чернышевский, ведущая фигура лагеря радикалов, открыто выражал симпатии славянофилам, осуждая “закоснелое западничество” и подчеркивая, что в славянофильстве есть “здоровые и веские аргументы, заслуживающие поддержки”[320]. Конечно же, эта дискуссия не была в полном смысле научной, поскольку проблема возникновения общины была тесно связана с проблемой ее будущего, – должна ли она существовать, как и раньше, или же будет упразднена вместе с ликвидацией крепостного права.
Другим насущным предметом дискуссии была проблема правильной организации государственного аппарата. В этом вопросе мнения либеральных западников разделились. Группа “англофилов” выступала за максимальную децентрализацию, а “франкофилы” подчеркивали прогрессивную роль централизованного государства. Любопытно, что издатель “Русского Вестника” М. Н. Катков, позднее ставший самым непримиримым адептом идеи абсолютной централизованной монархии, был в то время крайним англофилом, а Чичерин, глава государственной исторической школы, представлял франкофильскую, или “этатистскую”, разновидность либерализма. Разногласия настолько обострились, что группа Чичерина вынуждена была порвать с “Русским Вестником” и начать издание собственного журнала “Атеней”[321].
311
Образ Чичерина-либерала подвергла резкой критике Айлин Келли, по мнению которой “слово “либеральная” совершенно неприложимо к политической философии Чичерина” (Kelly A. What is Real is Rational: the Political Philosophy of B. N. Chicherin // Cahiers du monde russe et sovietique. XVIII (3). July-Sept. 1977. P. 196). Однако обоснование этого тезиса представляется недостаточно удовлетворительным. Как мы увидим далее, Чичерин вовсе не обожествлял государство и тем более не был крайним детерминистом. На самом деле он резко отвергал детерминизм (который он был склонен отождествлять с механистическим детерминизмом) и доказывал, что правильно понятое гегельянство не имеет с ним ничего общего. Гораздо важнее тот факт, что детерминизм, даже самый жесткий, отлично совмещается с либеральной политической философией (например, у Спенсера или в социальном дарвинизме). Струве, критиковавший Чичерина за чрезмерное внимание к свободе воли, был совершенно прав, говоря, что свободная воля и гражданская или политическая свобода – это совершенно различные вещи (см.: Струве. Г. Чичерин. C. 102).
312
См. главу “A Remarcable Decade” в книге И. Берлина (Berlin I. Russian Thinkers. N. Y., 1978).
313
См.: Бахрушин С. Предисловие // Чичерин Б. Н. Воспоминания. Москва сороковых годов. М. 1929. C. XVII (далее: Воспоминания, 1).
314
Там же. С. 76.
315
Там же. С. 158.
316
Там же. С. 149–150.
317
Цит. по: Китаев В. А. От фронды к охранительству: из истории русской либеральной мысли 50–60-х годов XIX в. М., 1972. С. 39.
318
См.: Розенталь В. Н. Нарастание кризиса верхов в середине 50-х годов XIX в. // Революционная ситуация в России в 1859–1861 гг. М., 1962. C. 45.
319
Голоса из России. Сборник А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Кн. I–III. Вып. первый. М., 1974. С. 22.
320
См.: Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. Т. 4. М., 1948. С. 760. Подробнее см.: Walicki A. W kregu konserwatywnej utopii. 1964, S. 372–375 (авторизованный перевод на английский: The Slavophile Controversy: History of a Conservative Utopia in Nineteenth-Century Russian Thought, Oxford, 1975).
321
См.: Китаев. От фронды к охранительству. Гл. 2.